Наледь
Шрифт:
— Смотрите, не жалко, — совсем без любезности откликнулась продавщица, явно разобиженная отсутствием намерения покупать, и отвернула от Яромира вдруг нахмурившийся лик.
— Я, видите ли, в городе недавно, — попытался договориться с ней Яромир, всегда обычно пользовавшийся если не симпатией, то хотя бы доверием у женщин бальзаковского возраста. — Но в будущем, непременно, ваш потенциальный клиент.
— Больно надо, — вздохнула с прохладцей особа за прилавком и, видимо решив, что заносчивое хамство ей не к лицу, поспешила спросить: — Вы чьих будете?
— Чьих, не знаю, право
Однако сей же час упоминание Яромиром нынешней новой должности произвело эффект разорвавшейся от упадка трансформаторного напряжения комнатной лампады. Воистину, словосочетание «местный сторож» имело в городе Дорог магическое значение.
Пергидролевая дама охнула. Схватилась одной рукой за сердце, другой — за кассовый «ремингтон», страхуя себя от возможного падения. На электрическом свету заблистали разом самоцветными огнями аметистовые и рубиновые камешки в золотых массивных перстнях, во множестве украшавших пальцы «банной» королевы. Грубоватая работа, некстати отметил в уме Яромир, на память ему пришли уродливые изделия Ереванского ювелирного завода, некогда полонившие прилавки советских еще магазинов. «Махровое мещанство!» — всегда отзывалась его мама о подобной чрезмерной безвкусице. Но мама была слишком чувствительной и слишком начитанной столичной «сударыней», служила долгие годы в центральной библиотеке МГУ, пока не умерла минувшей весной от язвенного прободения. Можно сказать, на посту. Дотерпела до последнего, думала перемочься на ногах, никому не нужное геройство рядового малозаметного человечка, вот что это было!
Яромир, часто представляя в мыслях нелепую мамину смерть, которую достаточно легко вышло бы предотвратить при своевременном хирургическом вмешательстве, бесился ужасно, не понимая и не принимая ее глупой, какой-то по-комсомольски стоической, принципиальной самоотверженности.
Воспоминания его были прерваны, не то чтобы внезапно вдруг, скорее нарушился плавный ход их грустного течения, от постороннего и громкого звука — Яромир распознал чье-то густое сопение, перемежающееся хрипами. Оказалось, дышала торговая дама на грани натурального обморока. Он вынужден был схватить с прилавка первую попавшуюся бутылочку-пробник, сунуть даме под нос. Нашатырь — не нашатырь, запахло камфорным маслом и хвоей, однако продавщица «радостей христианина» пришла в себя.
— Ах, рассказать кому, не поверят! — вздохнула успокоившаяся несколько женщина, томно посмотрела на Яромира: — Какая честь для нашей фирмы! Дура Нюшка еще взялась со мной спорить, будто вы сначала в винный, а после в «Походник и браконьер»! Но я-то с первого вашего слова поняла — человек интеллигентный, из столиц. Очень нужны такому ботфорты на каучуке и местное плодово-ягодное! Ведь я права?
— Конечно, вы правы, — поспешил заверить ее инженер, заодно уместно представился, не без шутливого кокетства поцеловав впечатлительной даме душистую ручку: — Если соизволите, впредь можете звать вашего покорного слугу Яромиром. Обращение
— Я и говорю. Человек интеллигентный, с понятием. А то некоторые только и знают, что нос драть перед иными прочими! — О чьем конкретно носе шла речь, дородная продавщица уточнять не стала. Хорошо уже было то, что своевременное вмешательство нового сторожа избавило ее от апоплексического удара. — Меня, однако, зовут Авдотьей, — проинформировала она в свою очередь Яромира, держа при этом целованную руку на весу, словно желая сохранить и продлить галантное впечатление.
— То есть, Евдокией, — уточнил инженер и поинтересовался: — А как будет по-отчеству?
— По-отчеству не надо, — отмахнулась торговая дама и настойчиво повторила: — Не Евдокия вовсе, Авдотья. Чуркины мы, первый дом по Гусарскому переулку, за зеленым забором. В гости пожалуйте, когда будет охота! — любезно и с намеком завлекала его разомлевшая мечта отставника.
— Непременно, как только выйдет случай, — из вежливости согласился Яромир, после чего попытался откланяться.
С трудом удалось инженеру отговорить Авдотью всучить ему добрых полмагазина в безвозмездный подарок, он намерен был прогуляться, так не ходить же обремененному бумажными свертками, рекламными пакетами и с оцинкованной здоровенной шайкой под мышкой!
— Ни боже мой! — утешила его Авдотья, — сейчас же отправлю к вам на дом! Только и вы уж, будьте милостивы, скажите, что согласны! Не то, знаю я Калабашек! Враз завернут обратно, мол, и своего полно!
— Скажу обязательно, во мне можете не сомневаться, уважаемая Авдотья! — успокоил женщину Яромир, подозревая, что вступил на нейтральное поле подспудной вражды между двумя местными женскими кланами.
Из «Радостей христианина» он вышел опять направо, не желая обозревать торговую улицу далее. До тех пор, пока не разъяснятся его общественные привилегии. А ну как в следующем заведении опять проговорится ненароком или вновь признают в нем заводского сторожа? Получать подарки ни за что Яромиру было стыдно.
Направо оказалась волнистая змеей улица с неподходящим названием «проспект Тянь-Шаньских гор». Тут же на угловом доме, с балконами в бельэтаже и кариатидами у входа, обнаружилась горделивая, зеленого мрамора вывеска «Городской свободный клуб РОТОНДА», буквы были аршинные и обведенные серебристой каймой. Ниже, с обычного, вбитого в нежно-абрикосовую штукатурку гвоздя, свисал на веревке кусок неаккуратно обрезанного картона. В виде объявления сообщавший:
«Танцевальное мероприятие в двадцать один ноль-ноль. Контрольная репетиция оркестра в двадцать часов тридцать две минуты».
Последнее уточнение показалось Яромиру излишним. Впрочем, и сейчас клуб «Ротонда» отнюдь не выглядел временно закрытым. Из-за распахнутой половинки двухстворчатых парадных дверей (к таким и швейцар уместен, одни витражные сюжеты чего стоят, заметил про себя инженер) доносилась тоскливая, режущая слух мелодия. Играли «На холмах Грузии», причем играли на целую октаву ниже, будто грешников пытали в аду. Яромир, не сумев сдержать внезапное пробудившееся в нем любопытство, вошел внутрь здания.