Наледь
Шрифт:
Отвернул все тот же знакомый левый кран, и нате, пожалуйста, напиток из голубики, в «министерском» стакане, плотно сидевшем в червленом серебряном подстаканнике. Яромир и компот и бублик забирать со стойки не стал, устроился тут же — охота была ему поболтать немного с демоническим барменом.
— А я бежать задумал, — честно признался он: Костик-Корчмарь все давным-давно понял, как показалось Яромиру. — Только далеко не убежал.
— Это правильно. Лучше всегда самому узнать, чего хочешь. Не вы первый, не вы и последний. Хотя силой у нас никого не держат. Небось,
— Наплел, что правда, то правда, — подтвердил Яромир, отхлебнул компоту из голубики. Чудо как вкусно. Впился зубами в бублик, оторвал изрядный кус, прожевал. — А все же, сознайтесь, были случаи, когда сторож покидал ваш город? — И не без смутной тревоги стал ждать ответа.
— Были, как не быть. Товарищ Канцуров, например, он ушел последним. Великий человечище, не поднять. Будто капитальный монумент, — непонятно пояснил Костик-Корчмарь.
— И чем же он велик? — Сказание о загадочном деятеле Канцурове живо заинтересовало инженера. Он и про бублик позабыл.
— Тем, что ушел, — кратко ответил бармен и стал в задумчивости протирать вафельным полотенцем стойку.
— Это что же, так почетно? Взять и просто уйти? — не без подковырки продолжал выспрашивать Яромир.
— Так это смотря как уйти и зачем. — Костик-Корчмарь уставился на инженера небесно-синим взглядом, словно пытая о чем-то неведомом.
— Что-то в миру я ни о каком Канцурове не слыхал. — Яромир сам удивился, как произнес «в миру», будто бы и он, и город Дорог более этому упомянутому миру не принадлежали.
— Вот я и говорю. Великий человек. Монумент. Игорь Иванович Канцуров, — со значением произнес купидон и задумался.
— А кем он был? — Яромир продолжал гнуть свою линию.
— Игорь Иванович-то? Почему же был? Он и сейчас есть. Дает уроки хорового пения в музыкальной средней школе, в городе Армавире. Говорят, очень неплохой педагог. Дети его любят. Ему лет семьдесят, наверное, а может, семьдесят пять.
— И это ваш Великий Человек? — с недоумением посмотрел Яромир на бармена, не разыгрывает ли?
— Конечно, великий. Оттого и площадь именована, — строго ответил Корчмарь и, во избежание дальнейших недоразумений, нравоучительно произнес: — Вам пока не понять. Рановато. Но всему свое время.
Яромир поморщился, отхлебнул еще славного компота. Что же, так и будут с ним, точно с малолеткой, сюсюкать? Не время, да рановато! Как бы поздно не стало. Он насупился, впился зубами в бублик, зверски заработал челюстями.
— Вы не гневайтесь понапрасну. Ответы случатся обязательно. Век живи, век учись, так кажется, говорят? Загвоздка же в том, что не всякое знание бывает к месту; когда почвы подходящей нет, зерно не прорастает, — утешил его прозорливый Костик. — Вы бы сходили на водокачку, к Гаврилюку? Поболтали бы? Зачем же сразу на станцию. Только душу смущать.
— Гаврилюк, он тоже из бывших сторожей? — заинтересовался вдруг Яромир, и злость его сама по себе прошла.
— Нет, сторожа все приглашенные со стороны, а он наш, местный. В городе родился, в городе и помрет. В свое время, конечно. Да вы его видели уж. В клубе. На
— С чего вы взяли, будто я панибратски стану вести себя с малознакомым человеком, да еще употреблять имена, для него уменьшительные, и без разрешения? — оскорбился инженер, но и подумал, что навестить кладбищенского директора и смотрителя водокачки нужно беспременно. — А где ваш Гаврилюк живет?
— В городе и живет. В Учетном проезде. Второй дом по левой стороне. Но лучше ловите его на рабочем месте, там он поразговорчивее будет. — Костик-Корчмарь вздохнул, впрочем, без печали. — Это я живу при «Любушке», а в городе лишь бываю по случаю с визитами. Такова необходимость моей службы. Но ничего, Двудомный вообще не имеет права покидать окрестности станции, и то не пеняет и не ворчит. Каждому своя доля.
Яромиру отчего-то стало жаль демонического бармена, но и возник беспокойный интерес. Что за потаенная сила держит, чуть ли не в крепостном праве, некоторых бедолаг из числа местного населения. Но спросил он о другом:
— А кто до меня, в смысле временном, ходил на заводе в сторожах? Хотя бы в непосредственных предшественниках? Если не секрет?
— Какой там секрет! Доктор и служил. — Костик многозначительно скосил блестящий синий глаз в сторону одинокого посетителя, мирно дремавшего на табурете у двери. — Он, он! — подтвердил смущенно поежившемуся инженеру. — Вы не беспокойтесь. Доктор нас не слышит. Не потому, что глухой, а оттого, что не хочет. Воспитанный человек.
— Откуда столь странное прозвище? — невольно шепотом осведомился Яромир, обсуждать вслух одинокого посетителя, пусть и тактично-безучастного к окружающим, было ему неловко.
— Вовсе не прозвище. Доктор и есть. Самый настоящий. Сельский врач, из тех, кого в прошлом именовали земскими. Один на всю округу, а в ней — с дюжину деревень. И роды принять, и аппендикс вырезать, в своем деле цены ему не было, — поведал инженеру Корчмарь, но опять же, без всякого сочувствия к персонажу, а будто бы пересказывал отрывок из водевильного сюжета, где пропущена забавная завязка и оттого непонятен юмор в конце.
— Отчего же вдруг в сторожа? Вот так просто взял и подался? — спросил Яромир на всякий случай, хотя кое-что припомнил и о себе.
— Не просто. Не просто! — замахал на него вафельным мокрым полотенцем Костик и, наклонившись через стойку к уху инженера, зашептал историю.
Яромир слушал и не знал, в самом деле, плакать ему или смеяться. Ничего более комичного и драматического одновременно из реальных, не книжных, человеческих жизнеописаний припомнить ему пока не удавалось.