Наледь
Шрифт:
Яромир отвечать не захотел, отнюдь не потому, что сказать было нечего. И то правда, с какой стати морочить голову человеку, к его заботам причастному лишь косвенно? Поэтому следующую реплику господин заводской сторож произнес на отвлеченную тему:
— Удивительное дело — Доктор сбежал сразу же, едва в городе пошел снег. Вы не находите?
— Не нахожу, — отчего-то сквозь зубы, точнее сквозь «моржовые» усы, ответил ему Ермолаев-Белецкий. — Удивительно не то, что Доктор сбежал, это как раз понятно. Удивительно, что вы остались.
— А разве был иной вариант? — искренне недопонял Яромир.
— Простодушие
— То есть… Что значит, какого черта? Я, знаете ли, не привык — натворил делов и в кусты. — Яромир несколько повысил голос, даже привстал с подушки.
— Да сядьте, бога ради! Тоже мне, Аника-воин. Не вы натворили делов! Не вы! Науськали вас, как дворового пса на кость. А кость-то чужая! Главный виновник торжества давно фью-ють, только его и видали! — Ермолаев-Белецкий в сердцах шваркнул деревянной карандашницей о пол, увесистая посудина раскололась аккурат надвое, будто мир расщепился в основе своей на Ян и Инь.
— Вы сейчас заведете знакомую мне песню об Иване-дураке? Напрасно, без вас знаю, кто я есть такой, — устало произнес господин заводской сторож, одновременно потирая обеими ладонями виски.
— Откуда подобные глупости? Плюньте в глаза тому, кто вам это внушил. — Митя с долей сомнения оглядел служебное помещение, будто пытался найти незнакомого и притаившегося вредного советчика.
— Как же, плюнь! Это Корчмарю, что ли? Вы вообще знаете, кто он такой?
— Знаю, — коротко и злобно бросил в ответ Митенька.
— А говорите, плюнь! Мне раньше срока на тот свет не слишком охота, тем более без очевидной пользы людям и себе, — огрызнулся Яромир, но тут же пожалел — Ермолаев-Белецкий ни при чем.
— Именно теперь готов подписаться под каждым сказанным мною словом! — Митя никак не среагировал на очевидную грубость и продолжал: — Корчмарю первому на руку, чтоб вы остались. Иначе, кто же чужие грехи станет замаливать? Вы поймите, местные виноваты не меньше вашего, а, пожалуй, даже более того! И Корчмарь в главную очередь. Ведь Доктор пил и ел под самым его носом. Слова произносил, а тот слушал… В городе Дорог такая же российская дурь, как и везде. Проморгали, просмотрели, ну уж после драки давай кулаками махать! Нашли крайнего, повесили на него постороннюю ношу, неподъемную, между прочим, и ждут, что выйдет. Стрелочник вы, а не Иван-дурак. Оттого вас жалко.
— Может, и стрелочник, — в глубокой задумчивости, словно бы эхом отозвался Яромир.
Помолчал, сколько требовалось — Ермолаев-Белецкий его ничуть не торопил. Потом господин сторож озвучил родившуюся мысль:
— Всякое слово в строку. Стрелочнику где место? То-то и оно. Нужно мне к Двудомному. Непременно нужно.
— Сейчас, что ли, пойдете? — с подозрением спросил его Митенька.
— Нет, завтра. Мне еще подумать надлежит, с чем идти. А сейчас я отправлюсь на вторую линию, к семейному склепу «Лебединая песня». Отдам последний долг, в буквальном его понимании. Если Анастас не погонит, конечно.
— Не погонит. Вы отныне в городе человек неприкасаемый!.. Тысячу извинений — в смысле, неприкосновенный. Я уж объяснил, почему. — Митенька тяжело поднялся с присутственного табурета. — Приберусь и контору стану запирать… Вы вот что. Если выйдет во мне необходимость, хоть днем, хоть глухой ночью. Не стесняйтесь, дверь моя с этой поры для вас открыта. Приглашений и подношений вовсе никаких не надо. Впрочем, за обед спасибо.
— И вам, Митя, спасибо на добром слове, — поблагодарил на прощание Яромир.
Он вышел вон, не оглядываясь, будто бы ткань мироздания сей миг растворилась во тьме за его спиной.
Снег повалил растрепанными мокрыми хлопьями почти сразу, как с безнадежным стуком опустилась мраморная белая плита гробницы. «Лебединая песня», считай, уже пропета, присутствовавшие на траурной церемонии стали понемногу расходиться. Да и не так уж много их было, этих присутствовавших, — десятка не набралось. Чуркины ушли с кладбища в числе первых: Васенька едва держался на ногах, вовсе не из-за хмельного тумана. От веселой его удали сегодня не осталось и следа — казалось, еще немного и сам он, изнуренный и потерянный, ляжет рядом с усопшей дочерью. Благо похороны вышли короткими. Речей не произносили, отпевать не отпевали, оркестр тоже не был предусмотрен.
Большой Крыс, зябко кутаясь в демисезонное, противоречивое погоде пальтишко, положил на гроб две желтые хризантемы: не по обычаю, а что сыскалось из живых цветов в позаброшенной муниципальной оранжерее. Традиционные комья земли не кидали тоже, потому что какая же земля, если могилу никто не рыл. Склеп «Лебединая песня» представлял собой крохотную, тесаного камня часовенку с неглубокими по периметру нишами — в них и полагалось погребать, под плитой с заранее выбитой эпитафией: кто, за что и на какой срок. Последнее, если повезет. На соседней табличке, принадлежавшей сестре Майи, давно угасшей Надежде Чуркиной, время обозначено было единственным словом «бессрочно».
Яромир уже собрался покинуть кладбище — лучше он завтра, с раннего утра, придет сюда в одиночестве, пережив со своим горем ночь, — как к нему подошел, довольно робко, Евграф Павлович Месопотамский.
— Милый мой, я ведь понимаю, поверьте старику! Но не откажите в любезности. — Главный редактор и ответственный секретарь запнулся на мгновение, будто бы шуршащий на ветру лист завис в потоке воздуха, потом заискивающе заглянул господину сторожу в глаза.
— Что вы, Евграф Павлович, дорогой! К чему подобные церемонии? Говорите смело все, вам от меня угодное. — Яромиру сделалось неловко оттого, что заслуженный пожилой человек, к тому же на вид не совсем здоровый, собирается едва ли не земные поклоны класть перед его особой.
— Не мне, не мне! — испуганно-дрожащей рукой отмахнулся несколько раз Месопотамский, словно собирался перекреститься от нечистой силы, да и позабыл, с какой стороны нужно начать. — Я попрошу вас за мной, в контору. Туда сейчас придет Анастас, только выполнит последние формальности. Если хотите, я могу присутствовать при вашем визите от начала до конца, для уверения в добром намерении?
Но было видно: несмотря на великодушное предложение, Евграф Павлович меньше всего на свете хотел именно что присутствовать при посещении господином сторожем конторского помещения водокачки. Но и сам Яромир сомневался, стоит ли соглашаться на этот визит и такими ли уж добрыми выйдут намерения директора городского погоста, тем более от начала до конца.