Наледь
Шрифт:
— Когда меня придут сменить? — задал он вопрос, лишь бы спросить хоть что. — Я в том смысле, поутру мне придется отпирать помещения, впускать здешних рабочих? Или это сделает кто-то другой?
— Все-то я забываю, батенька. Уж не в обиде, — скривился вдруг, словно от сливы-кислицы, градоначальник Волгодонский. — Каждый раз сызнова пояснять, непременно и запамятуешь. Хоть репку пой! Как настанет ровно шесть ноль-ноль, так тут уж вас и не должно быть. И задержаться ни-ни! В ваших же интересах. Да, в ваших же интересах. — В голосе мэра послышалась и угроза. — Пускать вам никого не нужно, отпирать ничего тоже. Потому как никаких рабочих здесь нет,
— Вы меня с ума свели совсем! — вскипел внезапно и всем сердцем Яромир. Вспылил на председателя: — Если предприятие не функционирует, закройте его, и дело с концами! Какого еще инженера вам надобно было? К чему объявления рассылать? И что сторожить? Голые стены? Да за такие деньги! Наймите бульдозериста и сровняйте с землей, к чертовой матери!
— Ой, чур меня, чур! Говорил же, не поминайте к ночи! Дурная у вас привычка, батенька! Да, дурная, — уже тише произнес не в шутку напуганный мэр и председатель. — Вам хиханьки, да хаханьки а мне еще назад вертаться. Между прочим, одному. И почему же предприятие не функционирует? Очень даже оно функционирует. Можно сказать, без перебоев. И рабочие ему, в смысле предприятию, вовсе ни к чему. Сами скоро поймете. Ваше дело сторожить. Только не что, а скорее от кого. Безобразников у нас хватает.
Яромир не нашел теперь, что ответить. Беспомощно развел руками, ему вдруг сделалось отчасти и любопытно. Если бы не затяжное, хронически-беспросветное настроение, навеянное всей прежней его неудавшейся жизнью, разве бы прошел он мимо стольких загадок и чудес? Нет, не прост этот кирпичный завод, и его муниципальный управитель не прост тоже. Как весь и в целом приютивший его город Дорог. Пока же он, Яромир, останется и разберется, что к чему. Прав Ахмет Меркулович — как-нибудь все само собой устаканится. И точка.
— Вы, я вижу, образумились. Только что-то долгонько. Да-с! Кажись, лихо вас, батенька вы мой золотой, прихватило обстоятельствами бытия! Но такое уж это дело, существование на белом свете. Кому пряник в зубы, а кому и ломом по хребту… Ничего, у нас поправитесь. Иначе бы не приехали, — сочувственно и душевно произнес короткую проповедь мэр Волгодонский. Он стянул неловко с себя барабан, уронив при этом боярскую шапку на грязноватый, крытый внахлест трухлявыми досками пол, протянул инструмент вместе с гарусной перевязью Яромиру: — Держите, теперь ваше. Каждый раз в начале смены стучите. Это будет знак. Только ни за что не позабудьте, сие есть очень важно. — Общественный председатель смущенно кашлянул и отвел алчущий взор, словно ему жалко было расставаться с барабаном, как с родным. — Сейчас пойдемте, покажу ваши владения. Заодно и проинструктирую, где тут у нас чего. И кто…
Керосиновый фонарь довольно сносно освещал дорогу. Председатель неспешно обходил дозором по периметру все здание, Яромир ступал за ним, что называется, след в след. Оказалось, корпус имел скромный флигель-пристройку, в один этаж и крытый небрежно рубероидом. Сквозь выбитые его стекла, которые явно никто и не думал вставлять, наблюдались аккуратные штабеля готовой кирпичной продукции, белой и красной глины, разложенной по сортам. Стало быть, мэр не соврал, завод и в самом деле исправно производил полагавшийся ему в названии ассортимент. Вокруг флигеля многочисленными строгими рядами, будто высаженные нарочно заботливым садовником, густо зеленели морозостойкие
Волгодонский тем временем плавно журчал советами и наставлениями, иногда останавливался и подкреплял слова выразительными жестами, свойственными агитационным памятникам среднего значения:
— Так-то, батенька вы мой разлюбезный! Каждый час нужно делать обход. Лучше по часовой стрелке. Если чего или кого заметите подозрительного, непременно изо всех сил бейте в барабан. Именно бейте в барабан! Более ничего не требуется. Геройствовать вам здесь не придется, оборону держать тоже. Чужие у нас не ходят, от своих и барабана хватит.
— Надо ли осматривать корпус изнутри? Как на этот счет, Ахмет Меркулович? — озабоченно спросил общественного председателя Яромир. И сам себе подивился. Неужто он воспринял происходящее с ним недоразумение всерьез? Как будто добросовестно намеревался выполнять шутовскую службу, блуждая среди репья и колючек в поисках того, неведомо кого, собирающегося красть в пыльных руинах невесть что. Но врожденная склонность к порядку взяла верх: — Хотелось бы в таком случае получить ключи от помещений.
— Ключей у нас нет, потому как ничего не заперто. Да и бессмысленно это, бессмысленно! — Волгодонский снова запнулся на шаге, остановился, размашисто обвел рукой пространство вокруг своей особы. — А внутри, как хотите. Можете инспектировать от нечего делать али из любознательности. Все равно скоро надоест. Но помните! — Ахмет Меркулович резким движением поднял строго выпрямленный указательный палец, будто в дорогом ресторане подзывал нерадивого халдея-официанта. — В шесть ноль-ноль чтобы духу вашего не было в пределах заводского ограждения! В шесть ноль-ноль ровно — вы по ту сторону входной арки! И ступайте себе, не оглядывайтесь!
Яромир не стал возражать и расспрашивать ни о чем не стал тоже. Обойти минут за пять все небольшое здание кирпичного завода — великое ли дело? Главное, потом не заснуть. Надо бы раздобыть по случаю кофейник, решил он про себя.
Едва успели они свернуть за угол складского флигеля, минуя по узкой просеке буйные побеги репейника, как внезапно с верхов трехъярусного корпуса слетела стремительная тень, и что-то мягко плюхнулось на рубероидное покрытие пристройки. Яромир вздрогнул от испуга, вызванного исключительно неожиданностью события, но и нарочно остановился, поднялся на цыпочки, желая посмотреть, какого там черта? Волгодонский тоже нехотя замедлил шаги, всем своим видом давая понять, что сейчас происшествие не стоит их внимания. Однако Яромир уже посмотрел и уже увидел. После чего немедленно ноги его сделались ватными, инженер покачнулся в сторону, шлепнулся попой на колючий подломившийся под ним куст. Открыл рот и вытаращил глаза, не от ужаса, а скорее от беспредельного обалдения.
На крыше, в свою очередь, лупя на Яромира круглые, сверкающие янтарем звериные очи-солнца, сидела на корточках огромная снежно-белая обезьяна. Так они созерцали друг друга несколько секунд, потом обезьяна выпрямилась, скорчила уморительную рожу, показав кривые клыки, и вдруг отпустила в адрес инженера-сторожа настолько неприличный жест, что Яромир в негодовании тут же воспрянул от падения и растерянности, подхватил непроизвольно рыхловатый, увесистый ком земли. Метательный снаряд без лишних раздумий был запущен им в срамного охальника.