Наложница огня и льда
Шрифт:
— Айшель. — Дрэйк провел пальцами по моей щеке, медленно, словно в попытке растянуть невинное это прикосновение, и, убрав руку, отступил резко. — Норд тебя ждет.
Развернулся, ушел стремительно, оставив флер аромата, пощечину разочарования. Дрэйку известно о второй привязке, известно, что Нордан знает правду, но он все так же ускользает, как и до отъезда мужчин.
Я спустилась в холл, вышла из дома. Нордан и впрямь уже ожидал во дворе возле автомобиля, открыл мне дверцу переднего пассажирского места. Когда экипаж выехал со двора и с нашей улицы, мужчина, бросив на меня быстрый косой взгляд, нарушил повисшее между нами молчание:
— У тебя есть какие-нибудь пожелания? Может, ты хочешь посетить какое-то конкретное место, музей, театр или еще что-то в этом роде?
— Мне все равно.
— Я думал, тебе понравилась Эллорана.
— Норд, мне трудно сейчас сосредоточиться на осмотре достопримечательностей. Я рабыня…
— Сколько можно повторять, ты — не рабыня, — перебил меня Нордан чуть раздраженно. — Ты свободный человек и обратного никто не докажет.
— Я не о том, — я глубоко вздохнула, собираясь с мыслями в попытке объяснить, что меня тревожило. — Я хочу сказать, что когда я была рабыней, то не имела собственного мнения, права голоса. Я была вещью, а никто не спрашивает вещь, надо ли ей что-то, как она относится к чему-то, к такому-то поступку. Меня просто брали, как бездушный предмет, и везли, куда требовалось. Указывали, что я должна делать, где встать. И я всегда молчала, потому что покорность, услужливость и немота одни из лучших качеств хорошего раба. Ты сам говорил, что я должна быть милой и готовой выполнить любой приказ хозяина рабыней…
— И я сожалею о тех своих словах.
— Я старалась быть если не милой, то покорной, тихой, не доставляющей хлопот. С момента захвата Сина… нет, наверное, даже с той минуты, когда родители сказали мне, что мое истинное призвание стать жрицей Серебряной и мне придется покинуть отчий дом и уехать в храм, все все решали за меня. А может, и всю мою жизнь. Я не делала свой выбор, я шла туда, куда указывали, пусть и моя семья, пусть и из любви ко мне и благородных побуждений. И Дрэйк тоже… решает за меня. С самого начала он пытается то призвать к ответственности тебя, то отослать меня. А теперь и ты с ним заодно. Вы молодцы, вы вчера подрались, затем напились, что-то там решили, после чего ты как ни в чем не бывало пришел в мою постель, а Дрэйк, возможно, продолжил пить у себя. Хорошо, но сегодня-то можно сказать мне, что вы решили? Или вы считаете, что меня это не касается? Зачем напоминать, что я больше не рабыня, а свободный человек, если я по-прежнему нахожусь в неведении и ничего не решаю сама?
— Шель, в данной ситуации самое важное — ваша безопасность, защита тебя и нашего ребенка, — начал мужчина терпеливо и мне захотелось рассмеяться. Они уже повторяют друг за другом, едва ли не дословно.
— Это я уже слышала сегодня от Дрэйка.
— Ты говорила с Дрэйком?
— Попыталась, — поправила я.
— И что он сказал? — взгляд на меня, колкий, неожиданно напряженный.
— Ничего. То, что ты только что.
— Он прав.
— Я понимаю, что наша защита превыше всего, но вы же не будете посвящать нашей охране все время. Еще нам троим надо как-то общаться друг с другом. Или вы с Дрэйком так и будете действовать сообща, только если возникнет угроза мне, а в остальное время станете делать вид, будто не замечаете друг друга?
— Ты на что-то намекаешь?
— Нет. Лишь говорю то, что думаю. Я не знаю, как себя вести, что делать, о чем говорить. И Дрэйк… — я помедлила, глядя в окно. Частные особняки остались позади, уступив место двухэтажным домам, простым, жмущимся друг к другу. — Дамалла сказала, что, скорее всего, без укуса привязка не завершит формирование, а Дрэйк… не хочет меня… кусать.
Несколько минут тишины. Мне кажется, что Нордан не станет продолжать разговор на тему столь щекотливую, едва ли ему приятную, но мужчина все же роняет задумчиво:
— Предлагаешь мне подержать Дрэйка, пока ты будешь пытаться заставить его укусить тебя? Или можем оглушить его и попробовать сцедить яд так. Всем хорошо и никому не обидно.
— Шутишь? — я посмотрела недоверчиво на Нордана.
— Серьезен, как на храмовой исповеди. — Мужчина усмехнулся и продолжил спокойнее: — Если бы не эта диргова привязка, я счел бы, что это лисичка задурила тебя и забила твою доверчивую головку идиотскими россказнями о двоемужестве, большой счастливой семье на троих и прочими бреднями, которые пропагандируют оборотни. Даже заподозрил бы, что именно Лиссет всю эту кашу и заварила, если бы не знал, что образованию парной привязки может поспособствовать только кто-то из партнеров. Хотя, признаюсь честно, мне стало бы немного легче, найди я виноватого.
— Ты бы его убил, — предположила я.
— Да.
— Не было никаких развлечений, — возразила я робко. — И мы… всего один раз…
— Утешение слабое, так что не старайся. Я охотно верю, что молодой благовоспитанной леди из хорошей семьи тяжело принять расклад на будущее с двумя мужчинами единовременно, но и ты пойми: на данном этапе мы друг друга именно терпим, с трудом сдерживая желание вырвать сопернику горло. И не советую пока рассчитывать на большее, — Нордан помолчал немного и добавил: — В ближайшие день-два ты уедешь из империи, теперь уже точно и без споров. Оставаться тебе нельзя, здесь я с Дрэйком полностью согласен, тем более в твоем положении и в свете того, что рассказал Беван. Поэтому если все-таки хочешь осмотреть какие-то конкретные достопримечательности, то пользуйся возможностью.
— Я уеду? — повторила я. — А как же вы?
— Дрэйк должен остаться в любом случае, хотя бы чтобы не вызвать подозрений. Достаточно и одного дезертира.
— А ты?
— Не знаю, — Нордан усмехнулся снова, но невесело на сей раз, с затаенной иронией. — Почти два с лишним века мы так или иначе оказываемся рядом. Дрэйк мне то учитель, то надсмотрщик, то сосед, то теперь вот… — Не закончив фразу, мужчина нахмурился, покачал головой, отвечая своим мыслям. — Сплошная издевательская насмешка судьбы, куда ни плюнь. Если кто-то из братства заявится с проверкой в Эллорану, или Рейнхарт подошлет своих шпионов, а меня вместе с тобой не обнаружится на месте, то сложить два и два будет не столь уж трудно. Если здесь не застанут только тебя, а мы будем соблюдать, как выразился Дрэйк, осторожность и ничем себя не выдадим, то вряд ли они развернут полномасштабную кампанию по поиску какой-то загадочной девицы, внезапно канувшей в неизвестность. Мало ли что там императрице показалось, в конце концов, женщина она уже немолодая и признаки старости подкрадываются незаметно. Дрэйк известен своим трепетным отношением к любовницам и почему бы ему не волноваться за раненую девушку, которую он, хм-м, временно взял под опеку?
Я отвернулась к окну, к многоэтажным уже домам, что тянулись вдоль дороги, понимая главное — империю мы покинем одни. Наверняка Дрэйк найдет кого-то, кто будет сопровождать нас, он не отпустит меня без защиты и поддержки, но, по сути, я и наш нерожденный ребенок уедем из Эллорийской империи одни. И лишь Серебряная ведала, что ожидало нас на этом пути.
Глава 19
Мы долго катались по центру города, не придерживаясь какого-то плана, безо всякой определенной цели. Иногда Нордан рассказывал что-то о встречающихся на нашем пути достопримечательностях, но, надо признать, экскурсовод из него получился не очень хороший. Бевану удавалось рассказывать интересно, живо, местами действительно забавно, так, что я слушала, затаив дыхание, позабыв о голоде, о порожденных равнодушием Дрэйка переживаниях. Истории же Нордана, как на подбор, сводились к кровавым убийствам, истерзанным трупам и привидениям. Тем не менее, я слушала внимательно, отчасти потому, что любила разные истории, независимо от оттенка и настроения, отчасти порой просто наблюдала за спутником, за выражением его лица, за проскальзывающими в голосе эмоциями. Мне не хотелось думать, что завтра или послезавтра я могу покинуть Эллорану и, возможно, навсегда. Не хотелось пока представлять эту загадочную новую жизнь неизвестно где, неизвестно с кем. Не хотелось даже воображать, как мы будем жить вдвоем, как я буду рожать, растить ребенка. Я понимала, что еще слишком рано беспокоиться о родах и тем более о воспитании нашего малыша, но тревога не унималась, копилась где-то в глубине сердца.