Наложница огня и льда
Шрифт:
Действительно безумие. Похожее на то, что было в прошлый наш раз, до того, как Дрэйк опомнился. И одновременно другое, темное, поглощающее не только мысли, но и нас самих. Никто из нас не мог остановиться, не мог взять под контроль эту голодную огненную бездну внутри.
Мужчина сдернул бретельки черного платья с моих плеч, ладонь скользнула под ткань лифа и сорочки, накрывая грудь. Я выгнулась, уперлась одной рукой в столешницу и задела небольшую стопку книг на краю. Передвинула чуть руку, сбрасывая книги на пол, не обращая внимания на последовавший за падением шум. Мне едва хватало воздуха, тело пылало, сгорая изнутри, по венам текла уже не кровь, но раскаленная лава, в голове туман, сладкий, манящий. Дрэйк рывком
Сдвинутое кружево белья вопреки моему ожиданию, смутному, мелькнувшему отрешенно на границе сознания, что трусики опять порвут. Движение вперед, и мой вскрик, увязший в густом сухом воздухе. Я обняла Дрэйка, прижалась, отвечая на резкие толчки, прикусывая до крови нижнюю губу. Под спиной что-то скрипнуло протяжно, хрустнуло, и на мгновение мир за вуалью марева растворился, чтобы вернуться ощущением жесткой стены, к которой мужчина меня притиснул. Я лишь крепче сжала руки и ноги, едва удостоив вниманием развалившийся столик позади Дрэйка. Порожденная природой, инстинктами бездна тоже требовала свою дань, тянулась, желая большего. Огонь полыхнул сильно, ярко, опаляя тело, разбивая мир на бессчетные сверкающие искры. Заставляя вскрикнуть громче, отдавая бездне ее жертву. И бездна приняла дань, успокоилась, оставляя ослабевшее тело, эхо наслаждения, сознание, медленно возвращающееся из тумана.
Дрэйк осторожно поставил меня на ноги, оправил мое платье, застегнул свои брюки. Подхватил меня на руки, отнес в спальню, уложил в постель и сам лег рядом, прижав к себе. Удивительно, но, похоже, ни один из нас не вспомнил раньше о находящейся в соседней комнате кровати.
Мы ни о чем не разговаривали, просто лежали в объятиях друг друга, слушая, как исчезают последние отголоски темного безумия в крови, как поют за окном птицы, приветствуя новый день, как доносятся из глубины дома голоса прислуги. И я снова, как вчера в парке, позволила себе пусть на короткий совсем срок, но представить, что мне не надо никуда уезжать, что не существует других десяти собратьев, что все будет хорошо. Ощущала, как Дрэйк перебирает мои волосы, чувствовала облачко тревоги в запахе сандала и лета. И я знала, что даже сейчас, даже на минуту он не позволяет себе забыться, не верит в фантомы успокоительного самообмана.
— Ты хорошо себя чувствуешь? — Дрэйк все же нарушил молчание.
Я перевернулась, положила руку на обнаженную грудь.
— Хорошо. И даже прекрасно. А ты?
— Ты стала пахнуть иначе, — мужчина нахмурился. — Несколько непривычно воспринимать тебя и через запах тоже.
— А как же раньше? — удивилась я.
— Раньше ты просто пахла привлекательно. Иногда запах становился сильнее, иногда слабее, иногда вызывал неоднозначные желания.
— Норд определяет по запаху мое настроение. Описывает оттенки самого запаха.
— Боюсь, для этого у меня не настолько образное мышление.
— Я и не говорю, что это плохо. Вы разные, я понимаю, и мне нравится, что вы не похожи друг на друга. — Я выводила указательным пальцем узор на мужской груди. Невидимые петельки, спиральки, завитушки. — И из-за меня вы теперь так или иначе связаны и друг с другом.
— Айшель, мы слишком давно и прочно связаны друг с другом, чтобы начинать сейчас роптать на судьбу.
— Но собрат, наставник, сосед, надзиратель, даже друг — это не то же самое, что… — я умолкла,
Как их назвать? По законам любой страны ни один из них не приходится мне ни женихом, ни мужем, как я и им не невеста, не жена. Разумеется, едва ли подобная мелочь имела сейчас значение, но мне стало любопытно: как они представляли бы меня в обществе? Или как я знакомила бы их с моими родителями?
Глупо, конечно. Лишь очередная несбыточная мечта о жизни, которая никогда уже не будет нормальной, такой, какой должна быть по меркам, представлениям общества. И я не уверена, что на самом деле стремилась когда-либо к подобному существованию, что хотела бы сейчас жить согласно мнению большинства о приличиях.
Укол холода глубоко внутри напоминанием, что привязка завершена, но не все сопутствовавшие ей обстоятельства улажены.
Дрэйк нахмурился сильнее, но я прижала ладонь к его груди в попытке удержать.
— Я сама с ним поговорю. Пожалуйста, не вмешивайся, не надо устраивать здесь сражение, — попросила я и встала торопливо с кровати.
Выскочила в гостиную, закрыла дверь в спальню и бросилась к выходу в коридор. Но выйти не успела — едва приблизилась к двери, как створка распахнулась резко, ударившись о стену. Я застыла, наткнувшись и на волну холода, и на ярость в светлых ледяных глазах. Нордан окинул меня взглядом цепким, быстрым, затем шагнул ко мне, втянул с шумом воздух возле моего лица. Безошибочно взял меня за правую руку, поднял, рассматривая черный узор.
— Какого Дирга вы творите, Шель? Совсем рехнулись? — голос прозвучал негромко, зло, ломким весенним льдом. — Вас на полчаса нельзя оставить одних? — Нордан глянул мимо меня.
Я обернулась. Сломанный стол, рассыпанные книги вокруг, осколки стекла, разбившаяся лампа. Рубашка Дрэйка белым пятном на темном ковре
— Норд, пожалуйста, успокойся, мы…
— Да знаю я, что вы, — перебил Нордан. — Думаешь, я не догадываюсь, что означает этот браслет, что это такое новое появилось в твоем запахе, чего не было еще пару часов назад? Не смогу понять по твоему запаху, чем вы занимались в мое отсутствие? Предполагали, что, раз меня нет дома, я ничего не почувствую? И, как посмотрю, вы дивно развлеклись, стоило мне уйти. Целый концерт устроили на потеху прислуге!
Я попыталась освободить руку, но Нордан только крепче сжал пальцы. Тихий стук двери спальни, и Дрэйка рядом я скорее ощутила, чем успела отметить зрением.
— Я всего лишь попросил присмотреть за ней, пока меня не будет, — процедил Нордан медленно, глядя уже не на меня — на Дрэйка рядом со мной. И каждое слово расползалось трещинами, сквозь которые пробивались, готовые сорваться с поводка, гнев, ревность, горечь. — Присмотреть, а не подвергать опасности мою женщину или ребенка.
— Хотим мы того или нет, но Айшель уже не может быть только твоей или только моей женщиной, — Дрэйк говорил спокойно, невозмутимо, словно и не произошло ничего особенного, но я чувствовала, как в воздухе смешивались контрастно холод и жар, как сплетались эмоции и порожденная ими магия, пытаясь ускользнуть, сбросить жесткий ошейник контроля.
— О, как мы запели! — Я вздрогнула от едкой иронии, и Нордан все-таки отпустил мою руку. — А не ты ли позавчера уверял, что Айшель будет лучше без тебя? Что готов отпустить ее, наплевав на собственные чувства, лишь бы она была в безопасности? И что только влияние незавершенной привязки на Айшель удерживает тебя от этого шага?
Я повернулась, встав между мужчинами, уперлась каждому ладонью в грудь.
— Прекратите немедленно говорить обо мне так, будто меня здесь нет! Как, по-вашему, я должна не волноваться, если вы готовы в любую секунду сцепиться, словно голодные псы, дерущиеся за кость? Норд, пожалуйста, давай поговорим спокойно, вдвоем. — Я посмотрела предостерегающе на Дрэйка и повернулась к Нордану. — Пожалуйста.