Наложница визиря
Шрифт:
То ли из-за возбуждения Шахин, которое освещало ее кислое лицо и преображало его, то ли из-за яркости утра ночные опасения рассеялись. Они бегали, как дети, умывались, одевались, паковали немногочисленные вещи, завтракали, а потом, держась за руки, выбежали на веранду.
— Мои дорогие дочери! — воскликнул Да Гама при виде их. Он раскрыл объятия, как мог бы сделать отец, они побежали к нему и обняли его. Затем он отступил назад и оглядел их, качая головой.
— Что случилось, Деога? Что не так? — спросила
Она никогда не видела его лицо таким обеспокоенным. Пожалуй, она вообще редко видела человека с такой болью на лице.
— О, ничего, ничего, — отворачиваясь, ответил Деога. — Я так счастлив вас видеть!
— Мы знаем, почему ты плачешь, — сказала Люсинда. Майя с удивлением посмотрела на нее и увидела, что лицо Люсинды напряглось, а глаза прищурились. — Мы тоже плакали.
Да Гама смотрел на Люсинду, а, когда заговорил, его голос дрожал:
— Вы ничего не знаете обо мне, как и о моих слезах, — внезапно он помрачнел и добавил хриплым голосом: — Забирайтесь в паланкин. Мы отправляемся.
— Патан поедет с нами? — спросила Майя.
— Не думал, что тебя это будет беспокоить, дочь, — Да Гама покачал головой. — Не с нами. Он сказал, что поедет позже, на лошади. Похоже, ему не нравится наше общество.
Патан наблюдал эту сцену с веранды. Он прошел вперед только после того, как женщины разместились в паланкине, и приблизился сзади, чтобы они его не видели.
Да Гама понял его тактику и отправился к нему.
— Что произошло между вами?
— Ничего, Деога. У них и так сумятица в душе из-за этого отъезда. Зачем еще мне добавлять беспокойства?
Да Гама уставился на Патана, затем поднял руки, словно показывая: пусть тайны бурака останутся при нем.
— Очень мило с твоей стороны предоставить мне твой паланкин и носильщиков. Я думал нанимать их в Бельгауме. Я не ожидал так скоро встретиться с тобой.
— Ничего не нужно объяснять. Это самое меньшее, что может сделать друг. Просто хорошо относись к носильщикам, как ты бы относился к собственным слугам.
Да Гама рассмеялся.
— Нет, я буду относиться к ним даже лучше! — и снова он вопросительно посмотрел на Патана. — Ты уверен, что с тобой все в порядке?
Патан долго не отвечал и смотрел на паланкин.
— Знаешь, Деога, я сделал бы все что угодно. Я был готов взвалить на себя любой груз или отдать все что угодно. Мое сердце больше не принадлежит мне. Оно отдалось ей. Я пожертвовал бы всем, но она отвергла меня. Тогда почему я все еще страдаю по ней?
— Что? Ты влюбился? В танцовщицу?
Патан оторвал взгляд от паланкина.
— Вам пора ехать, Деога. Вон идет Джеральдо.
— Ты уверен, что поступаешь правильно, Патан? Поехали с нами. Почему ты не едешь? По крайней мере, попрощайся с женщинами.
Лицо Патана стало суровым.
— Нет.
Хотя Патан повысил голос, он все время широко улыбался Да Гаме, словно их теперь связывали только дела.
Да Гама почувствовал опасность. Он переступил с ноги на ногу и поднял голову.
— Послушай, Патан, ты часто говорил, что кое-чем мне обязан…
Патан поднял руку:
— Я люблю тебя, друг мой, но не проси меня о том, что я не могу дать. Бери у меня, что хочешь. Я предлагаю тебе все мои богатства, даже мою жизнь. Но я не могу отдать то, что не является моим. Не проси меня обокрасть ради тебя моего господина. Не лишай меня чести.
— Очень хорошо. Мы разберемся со всем в Биджапуре. Мы должны быть там через три дня.
Патан выглядел подавленным.
— Проси о другой услуге, Деога. Позволь мне расплатиться с тобой.
— Не бери в голову. Я всегда говорил, что это ерунда. Не стоит такого беспокойства.
— Когда-нибудь я расплачусь с тобой. А до тех пор — салям.
Патан опустил голову и поднял сложенные ладони ко лбу. Это был очень официальный поклон. Затем он повернулся и пошел к длинным низким ступеням веранды. Он ни разу не обернулся и не махнул рукой на прощанье.
— Алейкум салям, — прошептал Да Гама ему вслед, затем повернулся к паланкину.
Хотя его появление сперва принесло радость, к этому времени она уже исчезла. Лица женщин были такими же мрачными, как и его собственное. Да Гама склонился к Люсинде и кивнул в сторону дома.
— Не хочешь попрощаться, Люси? Он спас твою жизнь.
Ей потребовалось столько времени для ответа, что Да Гама уже подумал, не заболела ли она.
— Нет, — наконец произнесла Люсинда. — Он забрал ее у меня.
С этими словами она задернула занавеску.
Нечеткий силуэт Да Гамы проступал за занавеской. Майя склонилась к Люсинде.
— Не Патан забрал твою жизнь, сестра. Ее забрал Викторио, — прошептала Майя. — Я еще ни разу не видела его, но знаю, что он забрал и мою.
Долгое время ни одна из девушек не шевелилась. Люсинда смотрела в глаза Майи с золотистыми крапинками. Им больше не требовались слова. Они молча заключили договор.
Дождь очистил воздух, утренний свет искрился, как алмазы. На дороге стояли лужи, в которых отражалось ярко-голубое небо. Осоку помыло дождем, и она поднималась вверх, покрытая блестящими каплями. Каждый зеленый лист сиял в свете утреннего солнца.