Намывание островов

Нигматулин Марат

Глава 1.

Наша позиция.

Я решил совместить новейшие математические и эмпирические методы, а также в своей философии я решил соединить материализм и идеализм, но так, чтобы их не смешать, для получения чего-то большего, чем позитивизм Огюста Конта. Некоторые особо одаренные говорят, что у меня ничего не получится, что я должен точно определится с позицией. Но давайте попробуем осмыслить что-либо с моей позиции. Я уделяю много внимания анализу с использованием всех фактов. Нельзя ограничиться только лишь классовой или национальной борьбой, или общественным договором, ибо это ограничивает суждения. Итак, деконструкция кошки. Перед нами небольшая кошка тайской породы. С одной стороны она материальна, а с другой идеальна, ибо все равно будет вызывать у нас симпатии и антипатии, а это переход к идеальному. А если эта кошка изображена на фото 1920-х годов, то для нас она уже не жива, но на фото она жива. А если кошка изображена на гербе, то выходит, что это аллегория, или все-таки кошка? А может ли кошка быть аллегорией? А если кошку нарисовал художник, то это лишь представление его о ней, или кошка? А чучело кошки это кошка, или ее трехмерное изображение. Вот, как многомерна кошка, хотя я даже не рассмотрел всего, что мы могли бы тут написать. А если мы будем делать похожий анализ общества? Вот, вы уже, наверное, поняли ход моих мыслей.

Глава 2.

О людях, ищущих смысл жизни.

Искать то, чего нет, может только кретин. Жизнь, как явление стихийное, смысла не предполагает. Неужели вы считаете, что можно вывести некую формулу смысла жизни? И будто, применив ее, люди станут счастливыми, а их жизни наполняться смыслом и радостью, исчезнут войны, голод, болезни и работа? Все теория, которые пытаются свести все во Вселенной, от движения элементарных частиц, до произведений Мопассана, к некому единому принципу, провалились. Все они возникли от незнания математики. Их выдвигали люди, не знающие точных наук в достаточной мере: Адам Смит, Карл Маркс, Жан Жак Руссо. Однако, вы не найдете подобных теорий у математических философов: Рене Декарта и Исаака Ньютона. Но, если вам нужна вселенская формула, то вот она: « Всякое явление в природе совершенно неизбежно возрастает, сохраняется на определенном уровне, угасает, оставив после себя некий след.»

Глава 3.

Разоблачение лживых идей Айн Рэнд.

Я просто обязан, несмотря ни на что, опровергнуть все лживые идеи Айн Рэнд, а также выяснить их духовные корни. Я буду цитировать Рэнд, а позже ее комментировать.

«...рационализм – это философская болезнь.». Интересно, товарищи. «То [19 век] был самый свободный век.». Она, видимо забыла о рабстве, колониализме, цензуре, каторгах и полицейских государствах? Или вот: «Я не верю в инстинкты.», что уже совсем «гуманитарно», а, скорее, глупо. Вот еще цитата: «По-вашему, личный интерес состоит исключительно в том, чтобы обеспечить себе физический комфорт. <...> Его эгоистический интерес состоит не в потреблении, а в производстве – в творческом развитии собственного разума.», хотя, вот еще цитата: «...разумный личный интерес состоит

не в обмане покупателей. <...> Способный капиталист понимает, что создал дело не для того, чтобы сорвать быстрый куш и смыться. Обжулить клиентов один раз и смыться – не его цель.». Касательно первой цитаты могу сказать, что это более, чем наивно, ибо, как правило, капиталисту важнее сиюминутная прибыль, что доказывают нам многочисленные примеры, лучший из которых, товарищ Мавроди, показывает нам достаточно важную деталь, для второй цитаты, а именно, что цель не обжулить всех один раз и смыться, а обманывать всех постоянно, извлекая выгоду. Вот еще: «Моя защита капитализма опирается на права индивида, как мыслили и отцы-основатели в Америке, которые альтруистами не были. Они говорили, что он [человек] должен добиваться счастья для себя.». Теперь дадим слово самим отцам-основателям; первый пусть скажет Джордж Вашингтон: «Люди без принуждения не примут и не будут выполнять меры, наилучшим образом рассчитанные для их собственного блага.» Франклин учил: «Настоящая честь – это решение при всех обстоятельствах делать то, что полезно большинству людей.». А Джефферсон учил: «Забота о человеческой жизни и счастье, а не об их разрушение – это первая и единственно законная задача хорошего правительства.». Теперь де я поставлю главную цитату, авторства Томаса Джефферсона: «Для корыстного духа коммерции не существует ни родины, ни чувств, ни принципов – одна нажива.». Мне необходимо полагать, что Рэнд следовало больше узнать про отцов-основателей. Также Рэнд многократно упоминает, что альтруизм не совместим с капитализмом, давая альтруизму такое определение: «Если вы делаете что-то для другого во вред себе самому – это и есть альтруизм.». С ее утверждениями может поспорить Карл Поппер, который писал в своей книге «Открытое общество и его враги»: «Коллективизм не противоположен эгоизму и не тождественен альтруизму или отсутствию себялюбия <...> Вместе с тем антиколлективист т.е. индивидуалист, может быть альтруистом...». Меня всегда поражало то, что Рэнд никак не пытается спорить с Поппером, хотя он был одним из известнейших философов 20-го века, тем более, они должны были знать друг друга, ибо были, скажем так, из богемы. Продолжим: «До промышленной революции великие умы были редчайшим явлением.». Тут очень и очень спорно, ибо кто тогда создал всю ту культуру, что была до 18-19 веков? Теперь нужно сказать о ее взгляде на Россию и США, но надо сказать, что квасным патриотизмом я не страдаю, хотя будь оно иначе, что это меняет? «Да мы лучше взорвем весь мир, чем уступим его России.». Действительный гуманизм, надо сказать. Только скажите, умно ли это? Лучше уж мир будет жить под властью России, чем исчезнет. Вот еще ее цитаты: «Мы можем и должны сокращать любые статьи бюджета, кроме оборонных.», она продолжала так: «...мы должны довести свой перевес [ядерный] до двадцатикратного.». Вот, что эта дама пишет о Вьетнамской войне: «Мы повинны в чудовищном и тупом самопожертвовании. Никакой вины перед вьетнамцами за нами нет.». Интересно, не правда ли. «И если люди мирятся с диктатурой <...> они заслуживают того же, чего заслуживает их правительство.». Думаю, что такое утверждение более, чем спорно. Скажите, виноваты ли узники Освенцима в преступлениях своих палачей? А все ли жители Кампучии виновны в преступлениях Пол Пота. Приходиться полагать, что это не так. Цитируем далее: «Если мы будем воевать с Россией, я надеюсь, невинные будут уничтожены вместе с виноватыми.». Что мне тут комментировать?! Однако читаем далее: «Если весь мир превратится в диктатуру, тогда все, что может сделать человек <...> погибнуть или же совершить самоубийство.». Какое малодушие! Многие люди жили и творили при диктатуре, создавая великие творения, а она говорит подобный бред, видимо дама не знает великих ученых: Циолковского, Королева, Курчатова, великих писателей: Шолохова, Леонова, Ефремова, композитора Шостаковича, маршалов Рокоссовского и Жукова, а также еще гигантское количество талантливых людей, которым хоть и не довелось жить при диктатуре, но они диктатуру, но тех, кто был социалистами: Марк Твен, Джек Лондон, Жан-Поль Сарт, Эрнст Хемингуэй, Герберт Уэллс, Теодор Драйзер, Ромен Роланд, словом их было столь много, что и не перечислить, но они для Рэнд не великие, они «посредственности», притом потому, что они поддерживали коллективизм. «Арабская культура – одна из самых отсталых <...> Когда цивилизованные люди воюют с дикарями, вы должны поддержать цивилизованных людей, кем бы они ни были.». Вот тут она противоречит сама себе: во-первых в эгоистических интересах человека может быть война на стороне дикаря, а вот сражаться против своих интересов за цивилизацию – это альтруизм, который мадам отвергала, во-вторых мы зададим вопрос, что если цивилизованные люди – социалисты? Ответ: если они цивилизованные и спорят с дикарями, то им можно быть социалистами, притом это не я выдумал, а сама мадам пишет об Израиле именно так, но цитату я не буду здесь приводить. Когда ее спрашивают о более высокой производительности труда в Швеции, чем в США, она ответила: «...Если серьезно, я этому не верю. Статистика ничего не доказывает.». Конечно, если мы ничего не можем доказать, то надо отрицать. Теперь нужно обсудить вопрос о расизме: «...Они [американские индейцы] не имели никаких прав на страну лишь потому, что родились на этой территории <...> Белый человек не завоевывал эту страну <...> Поскольку у индейцев не было о собственности и праве собственности <...> значит, не было и прав на землю. Граждане там [в дикой стране, а также в диктатуре] имеют личные права, но страна не имеет никаких прав <...> Любой европеец <...> имел право занять этот континент <...> Индейцы были дикарями <...> У подобных племен прав нет.». Даже у самых диких племен есть понятие о собственности, более того, право собственности на свой кусок земли инстинктивно, вот, как об этом пишет Дольник в своей книге «Непослушное дитя биосферы»: «...инстинкт никуда не уходит из нас, когда мы становимся взрослыми людьми, просто он отливается в традиционные для общества, в котором мы живем, формы: потребность иметь и благоустраивать, украшать свой угол, свою комнату там, где мы живем, и свое рабочее место там, где мы работаем.». Теперь тот же Дольник, та же книга, но о коллективной собственности на землю: «Человек, без сомнения, относится к видам с очень сильным инстинктом защиты некоей коллективной территории с четкими границами.», но для Рэнд это все не аргументы, учитывая ее отрицание общества. Вообще, для Рэнд очень свойственен один прием софистики: подмена тезиса, который достигается тем, что она повторяет одно и тоже, притом немного изменяя смысл, получая в итоге то, что ей надо: она приписывает своим врагам те идеи, которые им не принадлежат, а они должны отбиваться. Теперь я немного отойду от цитат и начну критиковать госпожу Рэнд просто так, по идеям. Думаю, мне надо объяснить, как появляется несправедливость при капитализме, а также прояснить для вас тот вопрос, почему она появляется. Когда общество поднимается немного выше, чем первобытная община, то в нем начинают происходить перемены: усиливается разделение труда, что позволяет одним людям заняться только сельским хозяйством, другим посвятить себя ремеслу, а третьим обороне первых двух категорий. Общество при этих изменениях сильно усложняется, что неизбежно приводит к надобности более качественного управления и поддержания порядка, посему появляется отдельный класс людей, который занимается только управлением. В условиях, когда один человек производит сапоги, а другой фрукты, натуральный обмен становится не самым лучшим способом организации хозяйства, посему человечеству необходимы деньги, а где появились деньги и торговля, там появляются и торговцы. Особенная ценность денег в том, что их можно копить, а не только потреблять, как продукты, что дает замечательную возможность более предприимчивому и экономному скопить у себя большие деньги, более того, деньги можно сдать в аренду, что есть по сути идеальный способ обогащения. Одни люди, копя деньги, сдавали их в аренду, покупали на них земли, рабов, суда, фабрики и прочие вещи, помогающие еще более приумножить капитал, в то время, как другие люди тратили заработанное и не копили. Те, кто был не очень жадным и не слишком проворным, в итоге разорялись более ушлыми конкурентами, как дворянство, в итоге полностью прогнувшееся под буржуазию, а затем буржуазия, подчинившаяся банкирам и финансистам. Никакой свободной конкуренции никогда на самом деле не существовало, по крайней мере, конкуренция если и была, то она никогда не была честной. Была, прямо скажем, не конкуренция, а война на уничтожение. Через определенное время оказалось, что огромные богатства сосредоточены в руках узкого круга лиц, что объясняется следующим фактом: чем шире производство, тем оно лучше, что объясняется законом перехода количественного в качественное. Тут происходит самое интересное, а именно устраняется уже почти всякая конкуренция, притом происходит это в несколько этапов. На первом этапе существуют крупные компании и остатки их мелких конкурентов, которые постепенно вымирают. Вымирают они так: мелкая фирма F производит изделие A, притом его же производит концерн S, поскольку концерн S обладает огромной технической базой, лабораториями, мощностями и рекламой, что покупателю предпочтительнее покупать изделие A у концерна, в то время, как фирме F никогда не удастся даже приблизится к тому качеству, какое есть у концерна S, ибо денег мало и их не хватает, а не хватает их потому, что все заказывают изделия у концерна, что замыкает порочный круг. Всех новых бизнесменов либо уничтожают, как законными, так и не совсем, путями, либо приглашают к себе на следующих условиях: все у вас будет хорошо, но только повинуйтесь нам, а то бизнес может пострадать. На втором этапе исчезают почти все мелкие конкуренты, а вместо них появляется дележ рынков. Когда в мире остается всего 20-30 крупных компаний, то можно уже договорится о дележе рынков, вместо того, чтобы воевать, что приводит к тому положению, когда компания X занимается только черной металлургией, компания Y занимается только лишь цветной, а компания D будет заниматься только добычей углеводородов, однако спокойствие не может быть долгим, что приводит нас к третьей стадии. На третьем этапе остается одна компания, которая регулирует вообще все на планете, что означает установления полнейшего тоталитаризма, а соперничать с компанией, которая владеет всем миром не сможет уже никакой начинающий бизнесмен. Более того, компании, по мере своего роста, начинают терять очевидных владельцев, что приводит к тому положению, когда часть акций у вкладчиков, часть у владельца, часть у государства, часть у других компаний, которые имеют свои акции, посему капиталист постепенно теряет над своим бизнесом власть, ибо теперь акции находятся у тысяч людей, что как бы размывает само понятие частной собственности. Через определенное время, компания, о которой мы ведем речь, по мере роста, расширения, а также передачи акций из рук начального владельца в чужие руки, следуя примеру всех транснациональных компаний, превращается из частной конторы в контору общую, принадлежащую всем вкладчикам. Особенно это хорошо видно на Британской Ост-Индской компании, но эти черты свойственны всем крупным компаниям. Крупный бизнес – это дело коллективное. В итоге мы видим, что свободный рынок привел нас к полной диктатуре. Вот, как об этом пишет Ленин, показывая все то же самое, в своей работе «Империализм, как высшая стадия капитализма»: «...концентрация производства гораздо сильнее, чем концентрация рабочих, потому что труд в крупных заведениях гораздо производительнее. <...> Денежный капитал и банки, как мы увидим, делают этот перевес горстки крупнейших предприятий еще более подавляющим и притом в самом буквальном значении слова, т.е. миллионы мелких, средних и даже части крупных «хозяев» оказываются на деле в полном порабощении у нескольких сотен миллионеров-финансистов. <...> Почти половина всего производства всех предприятий страны [США] в руках одной сотой доли общего числа предприятий! <...> Отсюда ясно, что концентрация, на известной ступени ее развития, сама собою приводит, можно сказать, вплотную к монополии. Ибо нескольким десяткам гигантских предприятий легко прийти к соглашению между собой, а с другой стороны затруднение конкуренции, тенденция к монополии порождается именно крупным размером предприятий. Это превращение конкуренции в монополию представляет из себя одно из важнейших явлений – если не важнейшее – в экономике новейшего капитализма <...> Чрезвычайно важно, что в стране свободной торговли, Англии, концентрация тоже приводит к монополии, хотя несколько позже и в другой, может быть, форме. <...> Полвека тому назад, когда Маркс писал свой «Капитал», свободная конкуренция казалась подавляющему большинству экономистов «законом природы». <...> свободная конкуренция порождает концентрацию производства, а эта концентрация на известной ступени своего развития ведет к монополии. Теперь монополия стала фактом. <...> Капитализм превратился в империализм. Картели договариваются об условиях продажи, сроках платежа и пр. Они делят между собой область сбыта. Они определяют количество производимых продуктов. Они устанавливают цены. Они распределяют между отдельными предприятиями прибыли и т.д. <...> Процесс концентрации производства уже к 1908 г. создал в этой [речь идет немецкой химической промышленности] промышленности две главные «группы», которые по-своему тоже подходили к монополии. Сначала эти группы были «союзами» двух пар крупнейших фабрик <...> Затем в 1905 г. Одна группа, а в 1908 г. другая вошла в соглашение каждая еще с одной крупной фабрикой. Получилось два «тройственных союза» с капиталом в 40-50 миллионов марок каждый, и между этими «союзами» уже началось «сближение», «договоры» о ценах и т.д. Конкуренция превращается в монополию. Получается гигантский процесс обобществления производства. В частности обобществляется и процесс технических изобретений и усовершенствований. Это уже совсем не то, что старая свободная конкуренция раздробленных и не знающих ничего друг о друге хозяев, производящих для сбыта на неизвестном рынке. <...> Капитализм в его империалистической стадии вплотную приводит к самому всестороннему обобществлению производства, он втаскивает, так сказать, капиталистов, вопреки их воли и сознания, в какой-то новый общественный порядок, переходный от полной свободы конкуренции к полному обобществлению.». Думается, народу уже все стало ясно, если мы говорим об экономических взглядах Айн Рэнд, однако теперь надо обсудить вопрос об отношении мадам к альтруизму, где мы столкнемся с ужасной и самой варварской, самой шовинистской, самой мистической и нерациональной ненавистью. Мадам полагает, что все альтруисты – паразиты, которые хотят что бы им прислуживали все остальные, они будто бы вечно ноют и требуют себе внимания, но сами его никому не уделяют, в то время, как эгоисты – люди, которые только и двигают общественный прогресс, ибо они рациональны и действуют только в личных целях. Для философии Рэнд характерно ставить знак равенства между мистицизмом, социализмом и альтруизмом, а также признавать тождественность между эгоизмом, капитализмом и рационализмом, что есть слишком уж вольное упрощение, как минимум, хотя это далеко не все упрощения, которые она выдвигает, она, к примеру, объявляет синонимами такие слова, как; фашизм, марксизм, позитивизм, коммунизм, социализм, коллективизм, этатизм, правительство, бюрократия демократия и государство. Мы все знакомы с той точкой зрения, что коммунизм родственен фашизму, а также с той, что демократия порождает фашизм, а еще и с той самой, что выводит объявляет бюрократию неотделимой от вышесказанного, но ставить между столь разными вещами знак равенства никому еще не приходилось. Надо теперь сказать еще и о том тезисе, будто бы доказывающем губительные черты коллективизма, будто он лишает личность возможности жить и развиваться, ибо его оспорил еще Жан Жак Руссо, в своем труде «Об общественном договоре»: «Наконец, каждый, подчиняя себя всем, не подчиняет себя никому в отдельности. И так как нет ни одного члена ассоциации, в отношении которого остальные члены не приобретали бы бы тех же прав, которые уступили ему по отношению к себе, то каждый приобретает эквивалент того, что теряет, и получает большие силы для сохранения того, что имеет.». Теперь же нам следует объяснить даме то, как ее идеи, касающиеся «гениев» и «посредственностей» работают на самом деле, если мы, разумеется, говорим о существующей реальности. В идеях Айн Рэнд «гении» создают все материальные блага, а «паразиты» на них наживаются, что никоим образом не имеет связи с реальностью, а почему же именно так, я должен объяснить. Как известно, чем больше людей, тем им легче жить между собой, ибо чем больше людей, тем более идет разделение труда, сопровождающееся классовым расслоением, которое позволяет людям, наделенным особыми талантами, сосредоточится на развитии этих талантов, поручив всю грязную работу другим людям. Если человек живет один, не зная общества, то всякая его жизнь будет проходить в борьбе за существование, но если он живет в обществе, где о нем заботится коллектив, а он заботится о коллективе, то жизнь существенно упрощается. Иными словами, появление общества и государства сначала породило интеллигенцию, ибо она была нужна для управления обществом, а интеллигенция создала тогда науку, искусство, а также все современные блага. Общество же, описанное Рэнд, описанное, надо сказать дурно, являет собой чисто абсолютистский мир, где есть лишь добро и зло, представленные через капитализм и социализм, отраженные гениями и посредственностями, которые находятся в непрерывной борьбе, к которой сводится все мировая история, а если же учесть, что гении и посредственности в теории Рэнд отождествляются с конкретными классами, то мы опять возвращаемся к теории классовой борьбы, только такой, где капиталисты – люди прогрессивные, а рабочие – реакционеры, что указывает нам на марксистские корни философии Рэнд. Надо обратить также внимание к тому, что госпожа именовала себя писателем романтического направления, совершенно игнорируя идеи романтизма, которые выросли в качестве реакции на Великую французскую революцию, осуждая капитализм и восхваляя Старый порядок, который получал от Рэнд весьма нелестные комментарии. Более того, романтики ставили альтруизм в качестве основы жизни человека, что особенно хорошо выразил Дюма, в своих «Трех мушкетерах»: «Одни за всех и все за одного!», что хоть и очень уже тривиально, однако имеет для нас определенную историческую ценность, но лучше всего отношение

романтиков к капитализму высказал Генрих Гейне, писавший:

О, пусть я кровью изойду,

Но дайте мне простор скорей.

Мне страшно задыхаться здесь,

В ужасном мире торгашей...

Нет, лучше мерзостный порок,

Разбой, насилие, грабеж,

Чем счетоводная мораль

И добродетель сытых рож...

Надо обратить внимание на тот факт, что Рэнд критиковала всевозможные природоохранные действия, восхваляя большие города, на что может нам возразить Лоренц Конрад, который пишет в своей работе «Восемь смертных грехов цивилизованного человечества»: «Если это намеренное отгораживание от человеческого общения заходит достаточно далеко, то в сочетании с осуждаемым дальше притуплением чувств оно ведет к тем чудовищным проявлениям равнодушия, о которых мы каждый день читаем в газетах. Чем больше скопление людей, тем настоятельнее для каждого необходимость «not to get involed», и вот, именно в самых больших городах грабежи, убийства, и насилия могут происходить средь бела дня на самых оживленных улицах, не вызывая вмешательства «прохожих».». Рэнд также поддерживала превращение биосферы в ноосферу, то есть разрушение природного ландшафта и замены его полями, селениями и пастбищами, для доказательства силы человеческого «разума», хотя, скорее, человеческой глупости и чванства, которые, как известно, погубят всякое доброе начинание. Тут Лоренц Конрад снова недоволен, цитирую его книгу, упомянутую выше: «Крестьянин знает то, о чем все цивилизованное человечество, по-видимому, забыло, он знает, что жизненные ресурсы всей нашей планеты не безграничны. После того, как в Америке обширные местности были превращены в пустыни эрозией почвы, возникшей из-за хищнической эксплуатации земли, после того как целые области закарстовались вследствие вырубки леса и вымерло множество видов полезных животных, эти факты постепенно начали вновь осознаваться, и прежде всего потому, что крупные сельскохозяйственные, рыболовные и китобойные предприятия начали ощущать коммерческие последствия.». Теперь же я даю последнюю цитату из этой книги, дабы убить Рэнд окончательно: «У нас, людей, нормальный член общества наделен весьма специфическими формами реакций, которыми он отвечает на асоциальное поведение. Оно «возмущает» нас, и самый кроткий из людей реагирует прямым нападением, увидев, что обижают ребенка или насилуют женщину.», что дает мне право сказать: альтруизм, в понимании Рэнд, обоснован этологией, на чем я и заканчиваю эту несомненно важную главу.

Глава 4.

Мы и позитивизм.

Исторически так сложилось, что наши идеи имею много общего с позитивизмом. Я, конечно, уважаю Огюста Конта, соглашаясь с ним, но не признаю Карла Поппера и Пола Фейерабенда. Вообще, с позитивизмом надо быть очень и очень осторожным. В данном разделе я решил описать некоторые наиболее опасные проявления позитивизма, дабы читатель знал их. Они тут, конечно, далеко не все, но хоть что-то есть.

Глава 5.

Наука и индукция.

Теперь, когда наши общие отношения с позитивистами понятны, мы можем перейти к критике решения проблемы индукции, которую нам предложил Поппер. В данной главе мне придется обратится к книге Поппера «Объективное знание. Эволюционный подход», которая является лучшей из возможных иллюстраций взглядов автора на научное знание; Поппер рассматривает проблему индукции, конечно же, решая ее с не без помощи критерия, проблема же касается того вопроса, имеем ли мы возможность делать предсказания о будущих событиях, исходя из предыдущих, на что некоторые философы, такие, как Дэвид Юм, отвечают решительно: нет, признавая при том, что именно руководство тем ошибочным принципом и помогало человечеству выживать, делая при том вывод об иррациональности человеческого мышления. Иными словами, уважаемый господин Юм учит, что в логическом смысле, который он обозначил, как Hl, индукция ошибочна, но вот в психологическом, обозначенным им Hps, индукция верна. Скажите, господа, может ли быть такое, чтобы одно и тоже утверждение было и верным и неверным, если мы остаемся в рамках классической логики, как Ом? Правильно: подобное никак не может быть. Скажите, товарищи, что станет с нашей наукой, если мы вовсе откажемся от индукции, если не что либо плохое? Сейчас мы ставим эксперимент, потом еще один, потом еще и еще, получая в итоге результат: X – это закономерность, делая потом нужные выводы, строя теорию и начиная ее применять. Если исчезнет индукция, исчезнет всякая взаимосвязь вещей, все закономерности, а весь мир превратиться в набор случайных фактов, само же понятие эксперимента можно будет выбросить из науки, что фактически и разрушит научное знание, заменив его софистикой. А что будет с нашей жизнью, если рухнет естественная наука, как не полный крах современной цивилизации? Поэтому запомните: всякий, кто отрицает индукцию, тот мракобес или же человек, одураченный мракобесами. Теперь я должен немного разбить аргументы тех, кто не верит в индукцию. Некоторые особо одаренные возражают, что, если мы видели, к примеру, трех лебедей белого цвета, то мы не можем говорить, будто бы все лебеди только белые, пока нам не встретится черный лебедь, на что я имею честь возражать. Во-первых, когда мы делаем индуктивное заключение, то мы полагаем, что мир основан по неким законам, которые можно познать. Посему мы делаем заключение, что: 1) лебеди бывают в реальной жизни; 2) мы видели лишь белых лебедей, посему можем считать, что они наиболее распространены; 3) могут быть лебеди и других цветов. Во-вторых, возражает царица наук; если мы видели трех белых лебедей, то по теории вероятности мы должны число белых лебедей разделить на общее их число, что выглядит так: 3/3 = 1, что значит, что мы можем встретить только лишь белых лебедей, если же мы видели четырех лебедей, один из которых был черным, а три белыми, то вероятность увидеть белого лебедя будет такой: 3/4 = 0.75, что значит вероятность падает со 100%, до 75. Как мы видим, противоречий тут нет; индукция на основе повторения существует, что доказывает вся экспериментальная наука. Теперь же мне надо сказать, как все это решает Поппер: «(3) Ясно, что мой принцип переноса заведомо исключает юмовский иррационализм: если я могу дать ответ на его основную проблему индукции, включающую Hps, не нарушая принципа переноса, то не может возникнуть никакого столкновения между логикой и психологией, а следовательно, невозможно прийти к заключению, что наше познание (understanding) иррационально. <...> (5) Один из моих главных выводов состоит в том, что поскольку Юм прав в том, что в логике не существует такой вещи, как индукция на основе повторения, то по принципу переноса такой вещи не может быть и в психологии (или в научном методе и в истории науки): идея индукции на основе повторения должна рассматриваться как возникшая по ошибке – как своего рода оптическая иллюзия. Короче говоря: не существует такой вещи, как индукция на основе повторения.». Я всегда говорил, что проклятые позитивисты, страдающие гуманитарной опухолью мозга, всегда хотели уничтожить чистую и светлую науку, которую несет марксизм-ленинизм. Представим, что доктор Y провел эксперименты, по которым лекарство X лечит все формы рака. Если нет индукции, то ему можно сказать: все ваши результаты – случайность, а это значит, что ваше лекарство не работает. В результате люди продолжают умирать от рака. Вот, что будет, если мы уберем индукцию.

Глава 6.

Поппер и историцизм.

Во все времена, независимо от практики совершенно, мы полагали, что история будущего есть вещь вполне прогнозируемая, если исходить из всего предыдущего. Уважаемый господин Поппер не согласен с подобным тезисом, посему я показывая вам критику его работы «Нищета историцизма». Вот одна из его цитат: «(1) Значительное воздействие на человеческую историю оказывает развитие человеческого знания. <...> (2) Рациональные или научные способы не позволяют нам предсказать развитие научного знания.». Есть еще цитата, выражающая те же самые мысли, но более развернуто: «Конечно, речь идет не о всяком социальном предсказании <...> Речь идет только о том, что историческое развитие непредсказуемо в той мере, в какой на него оказывает влияние развитие нашего знания. В этой аргументации утверждение (2) имеет решающее значение. Если развивающееся человеческое знание существует, то мы не можем сегодня предвидеть того, о чем будем знать только завтра.». В данном тексте мы видим ошибку, которую допустил Поппер, объявив предсказание о будущих знаниях невозможными. Иван Ефремов, к примеру, предсказал электронную книгу в своей работе «Туманность Андромеды», Жюль Верн же предсказал полеты в космос, хотя и не он один, но все же. Более того, не только лишь отдельные фантасты-мечтатели делали такие предсказания, но ведь существует целая наука – футурология. Надо сказать, что мы, зная куда движется прогресс и то, с какой скоростью он движется, можем узнать, какое нас ждет будущее. К примеру, люди конца девятнадцатого – начала двадцатого века знали, как, примерно, будет выглядеть наш современный мир. Они предсказали повсеместное распространение автомобилей и летательных аппаратов, хотя в они считали, что это будут дирижабли, но тут прогресс повернулся иначе. Тогда же было предсказано, что в будущем мы сможем передавать видеозапись на расстояние, а также то, что мы будем пользоваться атомной энергией, хотя тогда о свойствах урана знали не очень уж много, также было известно, что люди смогут полететь в космос. Многие из этих предсказаний либо не сбылись, как дирижабли, либо сбылись намного раньше, чем того планировали жители прошлого. Тут они и не учли того, что прогресс изменил скорость или направление. Поэтому мы сейчас и не ездим по дорогам Москвы на аэросанях и не летаем в другие города на дирижаблях. Из предыдущей главы нам стало ясно, что Поппер не верит в то, что есть общие закономерности, посему для него нет взаимосвязей, посему, все, что кругом твориться – случайность, а значит, мы ничего предсказать не можем. Идем дальше: «Мне хочется выступить в защиту позиции (столь часто бранимой за старомодность), согласно которой историк интересуется действительными единичными или специфическими событиями, а не законами и обобщениями.». Тут я должен напомнить Попперу, что наука как раз и занимается обобщениями, а не частными случаями. Если мы начинаем изучать Варфоломеевскую ночь, то мы мигом перекинемся на Реформацию в Германии, идеи Кальвина, Марию Медичи, Старый порядок во Франции, ранний колониализм, а также на всю историю Европы с пятнадцатого века до семнадцатого. Факт имеет смысл лишь в последовательности фактов, либо в их сравнительном анализе. Надо сравнивать, как было в те времена в других странах, что было до этого, а что было после. Надо найти причины события и его последствия, иначе нет смысла изучать событие. Физика изучает общие закономерности, а не частные случаи, хотя для Поппера, как мы видели из предыдущей главы, физика не авторитет.

Глава 7.

Амбивалентность и релятивизм.

Наши отношения с релятивизмом были и остаются чрезвычайно сложными, посему я должен описать их в этой главе. Отвергнуть релятивистский принцип полностью я не могу никак, ибо если все не относительно, то всякое мое слово автоматически теряет смысл, но есть и еще причина; я свято убежден, всякое человеческое сознание априори релятивистское. Человек может лишь сравнивать одни вещи с другими вещами, но, как я уже писал выше, сознание наше очень субъективно, посему человек сравнивает одни вещи с другими, а затем оценивает их определенным образом, притом, как обычно бывает, оценка его не вполне самостоятельная, самостоятельная же оценка делается лишь теми людьми, кто действительно имел возможность сравнивать очень большое количество вещей, иными словами, такой человек должен очень и очень много знать, хотя все равно его выводы и оценки будут зависеть от того, какие сравнения были перед ним. Все наши мысли – это лишь плоды сравнений одних вещей с другими, а также наши инстинкты. Карл Маркс создал свою теория потому, что живя в пролетарском Лондоне, он не смог бы не проникнутся искренней жалостью и любовью к его обитателям, а также отвращением к капиталистам, которые в те времена реально жестоко угнетали народ, притом в самом худшем смысле этого слова. Озарение к Гитлеру пришло после Первой Мировой войны, когда он увидел контраст между Германской империей и Веймарской республикой: в первой была сильная армия, прусский социализм, развитая промышленность, а во второй волнения, разврат, голод, нищета и разруха, а единственный возможный выход виделся в создании сильного государства, как до войны, только еще сильнее. На идеи Айн Рэнд повлиял контраст между хорошим детством в царской России и юностью в раннем СССР, а также контраст между Советским Союзом и США. Я говорю очевидную всем нам вещь: каждый пишет, как он слышит. Однако и полностью принять релятивизм я тоже не могу, ибо всеобщая относительность суждений может убить саму философию, о чем уже неоднократно высказывался Максим Кантор в своем труде «Хроника стрижки овец»: «Философия постмодернизма, бессмысленное современное искусство, оборот бумажных денег и участие в общественных движениях в защиту пустоты – все это развило в людях с высшим образованием качество, которое, вообще-то, образование обязано устранять. Это такое лакейское качество – соглашательство. Его еще называют «релятивизм».». как вы понимаете, вопрос тут достаточно сложный. Теперь пора процитировать одного мракобеса, которого зовут Пол Фейерабенд, а точнее его книгу, имеющую весьма либеральное название «Наука в свободном обществе»: «Говорят, что у релятивиста нет оснований уважать законы того общества, в котором он живет <...>. Интересно видеть, как все это похоже на жалобы христиан по поводу постепенного устранения религии из центра общественной жизни. <...> Замена религии рационализмом и наукой не привела нас в рай, но и не ввергла в хаос.». Вот скажите, как мне после этого не стать борцом с религией и богами? Наука – не религия, ибо это вообще вещи разные, которые не могут заменять друг друга. Религия подразумевает веру во что-либо, наука де подразумевает сомнение и возможность проверки. Люди верят в богов, но не в научные гипотезы, которые мы проверяем. Смешивать науку с религией нельзя, но это не все ошибки нашего философа: он говорит, что наука заменила религию, что неверно, ибо и та, и другая, шли рука об руку во всяком обществе. Далее господин Фейерабенд пишет: «Если налогоплательщик из Калифорнии хочет, чтобы в местном университете преподавали вуду, народную медицину, астрологию, ритуалы танца дождя, то университет обязан это делать. <...> Но обладает ли простой человек знаниями, необходимыми для принятия решений такого рода? Не совершит ли он серьезных ошибок? Не лучше ли в таком случае предоставить решение фундаментальных вопросов экспертам? В демократическом обществе – безусловно нет.». Я всегда любил говорить, что релятивизм, на котором стоят демократия, либерализм и толерантность, тянет нас в мракобесие и дикость, что, как мы видим, совсем не безосновательно. Далее я покажу, что антинаучный релятивизм – это основа всякого либерализма.

Глава 8.

Против либерализма.

Хочу сказать свое слово против позитивистского либерализма и проповеди свободы человека. Всякий либерал – обязан иметь идеалистическую картину мира, притом она будет религиозной даже тогда, когда он атеист. У либерала свобода пантеистична, как «воля» в идеях Ницше и Шопенгауэра. Свободы в реальности нет вообще. То, что я обычно называю свободой, это всего лишь реализованная потребность. У нас есть потребность питаться, размножаться, развиваться, иметь нормальные условия жизни и т.д. Если мы реализовали все наши необходимые потребности, то мы стали свободны. Свобода – не осознанная, а реализованная потребность. Но, то, что я назвал свободой, не подлинная свобода, а ложная. Это то, что мы называем свободой в быту. Настоящей же, в научном смысле, свободы не существует, ибо наука опирается на принципы детерминизма. У человека нет и не может быть свободы, ибо все его поступки определяются внешними факторами, на что я привожу простейший пример: допустим, человек шел по лесу, куда его послал начальник, и решил попить воды, что было вызвано жарой и усталостью, но вокруг только один грязный ручей. Тут все зависит от того, насколько далеко человек ушел, так ли уж жарко, а также сильно ли грязен ручей. Если ручей не очень грязен, а жара и расстояние велики, то человек выпьет воду из ручья, в другие случаях – может не выпить. Тут соревнование идет не между мыслями в голове человека, а между внешними стимулами. Какой стимул сильнее – тот и определит поведение человека. Но для либерала важна не только свобода, но и то, что свободу обеспечит всем закон, основанный на правах человека. Теперь надо сказать про права человека, которые, по мнению либералов, определяют свободу. Только вот всем дай права человека, как все сразу станут счастливыми и все будет отлично. На самом деле, все несколько иначе: обеспечить одному человеку свободу действий, значит ущемить всех остальных в действиях, ущемить же свободу всем, ради равных прав и общих целей – это уже путь к социализму, что еще раз нам говорит, что политическая мысль не разделяется на идеологии, построенные на разных принципах, а разделяется на учения по времени: сначала был либерализм, потом социализм, а потом фашизм. Вообще, вера в то, что законы могут изменить общество, совершенно недопустима, ибо всем нам ясно, что законы переписывают всегда, когда это нужно, а делают это власти, которым это, в данный момент, выгодно. Общество первично, законы же вторичны, а если законы регулируют общество, то сначала нужен предмет регуляции, а после уже правила ее. Вот мы и вернулись к тому, что либералы идеалисты, а посему для них мысль, то есть законы, важнее материальной реальности, что есть общество. Надо напомнить либералам, что, к примеру, право человека на бесплатную медицину означает обязанность другого человека обеспечить ему эту медицину, а право на безопасность – это обязанность полиции. Права не есть единица самостоятельная, она зависит лишь обязанностей, без которых и прав быть не может, посему, если дать человеку обязанности, то он обретет определенные права, как, к примеру, сторож склада имеет право на оружие, ибо иначе он не может защитить склад, а это значит, что обязанности есть реализованные права. Теперь мы делаем вывод: либерализм – это лженаучное, идеалистическое направление в политике, основанное на метафизическом релятивизме.