Намывание островов

Нигматулин Марат

Теперь я должен рассказать, как добиться исполнения подобных результатов. Самое простое мошенничество выглядит так: объявить о продаже X через объявление, деньги требовать вперед, но цену предложить ниже рыночной на 30%, а когда получите деньги, то отправить либо товар низшего качества, либо ничего не отправлять вовсе. Но мы ведь бизнесмены, поэтому ставим высокие цели. Возьмем самую простую, но высокую цель – продажу «чудодейственных таблеток от [вставьте название недуга]». Надо начать врать вообще всегда, когда это возможно, стараясь не произносить ни слова правды. Ваша цель – это перестать замечать собственную ложь, что придаст вам сил, которые пригодятся, для новой лжи, конечно. Когда вы научитесь врать даже самому себе, то вы сможете, ради выгоды, обмануть и другого человека. Надо быть очень и очень внимательным и терпеливым, не допуская ни малейшей ошибки, когда рассказываете человеку о таблетках. Вы должны выслушать все его вопросы и обязательно на них ответить, возможно, даже дав клиенту подписать некое соглашение о вашей ответственности, с фиктивной печатью, несуществующей организации, конечно. Вы должны показать человеку красивый каталог, где рассказано о том, какая вы отличная фирма. Вы должны дать человеку время, возможность подумать, дайте ему почитать письма других клиентов, напечатанные вами, конечно. Пусть клиент попробует ваши таблетки, пусть распробует, а после, по причине самовнушения, купит их у вас, если же не купит, то не беда, ибо таблетки сделаны из сахара, мела, или тому подобного вещества, что не принесет большого убытка, а клиентов много. Метод, описанный выше, подойдет также для сбыта разного эксклюзивного товара, которого нет в магазинах. Теперь надо поставить цель благороднее – сбыт бижутерии, но под видом настоящих драгоценностей. Тут главное дело в марках, которые покупаются и продаются проще простого. В дорогих ювелирных магазинах нередко продаются вещи, которые неотличимы

от тех, что продаются на полулегальном рынке у станции метрополитена. В Гонгконге можно видеть, как два абсолютно одинаковых нефритовых браслета имеют разницу в цене в 10 раз, только на основании того, что один из них продается в магазине, а другой на развале. В Москве цена двух одинаковых колец с фионитом, сделанных на одной фабрике, имеет разницу в 30 раз, поскольку одно из них продается в магазине, а другое на рынке. Поэтому самый простой способ – это скупить красивые украшения со вставками из стекла и фионита, распределить их по дорогим коробкам и продать за цену, которая будет ниже цены похожих украшений в магазинах на 50%. Богатые женщины редко могут отличить подлинный камень, что нас весьма радует. Третья ступень мошенничества – это создание финансовой пирамиды, что я опишу в следующих главах.

Заключение.

Далее я привожу вам замечательную рецензию на эту книгу, которую написал известный философ, психолог, кандидат философских наук, доцент Саратовского гос. Университета, Евгений Михайлович Иванов.

Рецензия на «Нищета позитивизма»:

«Работа скорее не понравилась, чем понравилась. Есть плюсы и минусы. Положительно нужно оценить то, что вы взялись за критику позитивизма и таких авторов, как Айн Рэнд. Недостатки работы: по форме она несколько сумбурна, нет ощущения единой мысли, объединяющей текст. Скорее это что-то вроде "Стромат" Климента Александрийского - несистемные заметки на интересующие Вас темы. Начинаете с критики Рэнд, затем перескакиваете к Попперу, затем к Фейерабенду и т.д. Нет мотивации перехода от одной темы к другой. Сама критика того же Поппера поверхностна, скорее основана на эмоциях, а не на глубоком анализе проблемы индуктивного знания. Похвально желание бороться с релятивизмом и отстаивать объективный статус науки. Но материализм, который вы декларируете в качестве основы Вашего мировоззрения, вряд ли поможет в критике позитивизма. Стоить вспомнить, что позитивизм в конечном итоге возник как итог более последовательного осмысления того же материалистического мировоззрения. Юм (которого и можно считать прародителем позитивизма) опирался на Беркли, а Беркли - на материалиста Локка. На мой взгляд все дело здесь в материалистической теории мышления (предложенной еще Локком и Гоббсом), согласно которой мышление лишь перерабатывает данные органов чувств и. следовательно, прямого познавательного доступа к "самим вещам" не имеет. Последовательное развитие этой идеи ведет к дискредитации любого теоретизирования вообще (что продемонстрировал уже Юм). Материализм, кроме того, внутренне противоречив, т.к. его гносеология (теория отражения) противоречит его онтологии (признающей существование вещей вне сознания). Если мы знаем лишь репрезентации, отражения вещей в сознании, то никак логически корректно перейти от репрезентаций к исследованию свойств "самих вещей" или даже к обоснованию самого факта их существования, мы не можем. На мой взгляд возврат к онтологичности научной картины мира (а, значит, и преодолению позитивизма)возможен лишь на основе объективного идеализма - в духе Платона, Плотина, Шеллинга, Гегеля. В основе идеализма лежит принцип тождества бытия и мышления, который позволяет рассматривать мышление как самостоятельный путь познания реальности, относительно независимый от восприятия. Эта идея позволяет восстановить высокий статус теории, восстановить онтологичность научной картины мира. Мы мыслим лишь мысли и если вещи не есть мысли - они немыслимы. Именно эта мысль, видимо, и побудила Парменида утверждать тождество бытия и мышления, он пытался этим лишь объяснить саму возможность мышления бытия, а значит и возможность философии, как мышления о бытии. Т.е. отрицание тождества бытия и мышления неизбежно влечет агностицизм, замаскированной формой которого и является позитивизм. Если мы хотим отстоять возможность постижения бытия, нужно признать, что в вещах есть нечто "мыслеподобное", то, с чем может совпасть наше знание, наши идеи о вещах. О мыслеподобности физической реальности нам непосредственно свидетельствует неклассическая квантово-релятивистская картина мира (не даром Гейзенберг утверждал, что в современной физике линия Платона победила линию Демокрита). С позиций, как минимум, дуализма возможно также эффективно решить психофизическую проблему - и это решение нам также прямо подсказывает квантовая теория. Эти темы я и рассматриваю в работе "Апология идеализма".

Диалектика и метафизика.

Все мысли мои, очевидно, не поместились в предыдущую работу, поэтому я написал «Диалектику и метафизику», которая суть есть продолжение и развитие «Нищеты позитивизма». Эта моя работа будет посвящена тебе, мой читатель, но не одному лишь тебе, а еще и человеку, которого я никогда не забуду, а именно, моему учителю истории и обществознания, Сергею Александровичу Пензину, который непосредственно повлиял на мои взгляды, притом столь же сильно, сколь и мой дед, коему я посвящал предыдущую книгу.

Глава 1.

Сущность метафизики и диалектики.

Сначала нам необходимо определить: что есть диалектика, а что есть метафизика. Для начала нам надо установить тот факт, что слово «метафизика» имеет два основных значения, которые нам не должно смешивать. Во-первых, метафизикой нередко именуют ту область знания, что есть область не проверяемая и неопровержимая, находящаяся за границами эмпирического опыта, «за физикой». Во-вторых же, так принято именовать особый вид философического построения образа мысли, отличного собой от другого вида – диалектики. В то время, как диалектика есть метод познания мира, что основан на выявлении противоречий, то метафизика есть такой метод поиска истины, что противоречия отрицает, однако на этом различия свойств их не оканчивается, ибо диалектика признает развитие предмета качественно, в то время как метафизика лишь количественно, отрицая прогресс таким образом. Вопрос, который многие ставят, таков: «Почему вернее в делах анализа исходить из противоречий, нежели чем из сходств?». Для начала мне следует привести пример вам, состоящий в том случае, когда выявление общих свойств у камня и древесины не может дать нам полной картины об оных, в то время, как выявление их отличий может дать нам некоторые сведения о предметах. Отличие от иной вещи делает вещь тем что она есть, а не сходство.

Глава 2.

О смысле жизни и других метафизических вопросах.

Здесь я проясню некоторые главные метафизические вопросы, показывая их несостоятельность. Итак, перейдем к критике смысла жизни. Сначала нам надо определить, что есть жизнь и что есть смысл. Жизнь – это существование всего этого мира. Смысл – это понятие, наличие которого характеризует надобность того или иного явления. Смысл должен служить оправданию существования той или иной вещи. С этим мы разобрались. Теперь приводим простейший пример; в чем смысл топора? Ответ: в том, чтобы колоть дрова. Вы понимаете, что я вам хочу сказать, господа? Если нет, то я должен объяснить, что смысл любого предмета находится вне этого предмета. Смысл топора в том, чтобы колоть дрова, а не в самом топоре. Вот теперь мы видим, что смысл жизни может находится только за пределами этой самой жизни. Вопрос тут в том, что находится за пределами жизни. Но, если мы полагаем, что все сущее, вся вселенная, до последнего электрона – это жизнь, то смысл жизни будет находится за пределами нашей вселенной. Тут я и должен уточнить вопрос, а именно; в чем смысл жизни человека? Ответ: смыслом жизни человека может быть все, кроме этого человека. Смыслом может быть любой другой человек, предмет или явление, но не сам человек. Теперь давайте перейдем к вопросу о том, что есть первопричина всего. Верно было бы рассматривать историю, как спираль, где одни и те же события повторяются, но каждый раз на качественно ином уровне, о чем нам говорит диалектика. История, с этой точки зрения, не имеет начала и конца, посему вопрос абсолютно бессмысленный. Мне также хочется заявить, что все вышеприведенные мысли не есть плод моих фантазий, ибо все это лишь локальное применение теоремы Курта Геделя о неполноте.

Глава 3.

Великая теория ничего.

Эту главу я посвящаю философскому релятивизму, который, увы, все более проникает в нашу гуманитарную науку. Вера в относительность всего и вся была присуща метафизикам всех времен и народов, но сейчас их релятивизм проявляется сильнее, нежели всякие иные свойства метафизики. В наши дни, отчасти благодаря господину Фейерабенду, в гуманитарных науках повсеместно господствует эпистемологический релятивизм. Теперь я хотел бы проследить происхождение

этого учения и его внедрения в науку. Известно, что с самых незапамятных времен все, более или менее, себя уважающие философы, политики и ученые работали над тем, чтобы создать некую «Теорию всего», которая должна объяснить абсолютно любое действие во вселенной. Впервые, видимо, о подобной идее задумались еще Платон и Аристотель, хотя могли быть и еще более ранние попытки. Я, будучи относительно честным, говорю, что и я таких попыток не оставляю. В различное время на роль теории всего выдвигались самые разные идеи: сюда пытались пролезть и позитивизм, и марксизм, но всякий раз, как утверждалась некая общая теория всего, так через некоторое время оказывалось, что она не объясняет всего, посему ей нужна замена. В 18-19 веках философы пытались оглядываться на физику, где Ньютон ввел общие закономерности, пытаясь сделать то же самое в философии. В начале 20-го века все несколько изменилось... После того, как товарищ Эйнштейн продемонстрировал миру свою теорию относительности, многие философы решили, что нужно им тоже положить в основу своей философии относительность, то есть, они решили, что им нужен релятивизм. Вскоре появился еще и постмодернизм, посему релятивизм укоренился в науке европейских государств очень и очень плотно. В конечном итоге мы дошли до того, что Фейерабенд написал свой труд «Наука в свободном обществе», где сравнял науку с религией и магией. В результате постпозитивисты решили, что мы не можем знать, как мир устроен на самом деле. Фактически, эта теория всего оказалась теорией ничего, ибо ее авторы и апологеты сами признали, что они не знают как устроен мир. Поздравляю, мы вернулись ко временам Сократа! Вообще же говоря, крайний релятивизм вещь очень и очень опасная. Во-первых, радикальный релятивизм приводит как раз к сравнению науки и магии, что, в свою очередь, приводит к пренебрежению наукой, невежеству и варварству. Во-вторых, релятивизм в общественной жизни – это путь к тоталитаризму. Конечно, многим кажется, что, напротив, релятивизм это спасение от тоталитаризма, который, как правило, основан на абсолютизме, но тут я вижу ошибку. Конечно, вы скажите, что такое невозможно, притом приведете мне несколько весомых аргументов, которые я покажу ниже.

1) Тоталитаризм основан на абсолютизме, он узурпирует истину, посему релятивизм ему чужд.

2) Релятивизм так рекламировался после Второй мировой войны потому, что это лучшее спасение от тоталитаризма.

Если все относительно, ничего не абсолютно, а истина не познаваемая, то я можно смело сказать: «Шуфутинский лучше, чем Моцарт, а Пикассо превосходит Рембрандта.» Сначала понятие красоты становится относительным, а потом понятие морали, притом не надо тут додумывать, будто автор этих строк противится принятию нетрадиционных отношений семейного характера, ибо это совсем иначе. Я говорю о морали более высокой, а именно, я говорю о гуманизме; релятивист же, рано или поздно, дойдет и до такого утверждения: «Если все относительно, то может быть и Лев Толстой не гуманнее Гитлера?». Если вам не верится в эти слова, то мне следует привести слова Джона Хоргана, который пишет в своем «Конце науки» про Фейерабенда так: «В конце книги «Прощание с разумом» Фейерабенд раскрыл, насколько глубоким был его релятивизм. Он рассматривает положение, которое «привело в ярость многих читателей и разочаровало многих друзей, – отказ осудить даже самый экстремальный фашизм и предложение, что ему следует разрешить процветать.».». Как мы все знаем, господин Фейерабенд служил в Вермахте.

Глава 4.

Бытие и сознание.

Тут я коснусь объективного идеализма, а не идеализма вообще, ибо последний, будучи весьма распространенным явлением, особенно в академических кругах, представляет для общества несомненно большую опасность, нежели идеализм субъективный. Итак, вопрос про бытие и сознание. Его действительно можно встретить у объективных идеалистов, ибо для поклонников адвайты, солипсизма и прочих разновидностей субъективного идеализма, бытие и сознание это одно и то же, ибо ничего, кроме сознания для них и нет. Вопрос этот весьма важен скорее не тем, что тут мы еще раз убеждаемся в ошибочности объективного идеализма, сколько в том, что тут мы видим, к чему может нередко эта его разновидность может привести и приводит. Итак, сознание ли определяет бытие, или бытие сознание? Я, будучи убежденным материалистом, полагаю, что бытие определяет сознание, идеалисты же говорят обратное. Давайте представим, что сознание определяет бытие. Теперь спрашиваем себя: почему одни люди почти никогда не предавались работе и имеют все необходимое, и даже сверх того, а другие работают с утра до ночи, не имея возможности удовлетворить даже самые свои мизерные потребности? Ответ идеалиста таков, что сознание каждого определяет, будет ли он богатым или же бедным. У раба менталитет такой, что он рабом был и останется, а у господина менталитет иной, поэтому он заслуживает быть господином, а раб и должен быть рабом. Вот скажите, товарищи, вам не кажется, будто этот ответ кое-кому выгоден? Мне кажется. Конечно, я был тут не очень корректен, посему должен некоторые моменты прояснить. Идея о морали господ и морили рабов появилась у Ницше, но там она фигурировала в несколько ином смысле; Ницше полагал, что и король может иметь мораль раба, и раб мораль господина. Ницше не делал в этом вопросе жесткой социальной привязки. Несколько схожие идеи выдвигали Платон и Гегель, которые были объективными идеалистами и как раз полагали, будто сознание определяет бытие. Платон выдвигал идеи о кастовом устройстве общества, идеи Гегеля стали философской основой национал-социализма. Но вернемся к ответу нашего идеалиста. Если сознание человека определяет его положение в обществе, то надо задать пару вопросов касательно сознания, вот эти вопросы:

1) Чем отличается сознание бедного от сознания богатого?

2) Какова природа сознания?

3) Сознание определяется биологией?

4) Оно передается по наследству?

5) Подвержено ли оно коррекции?

Вот когда мы натыкаемся на эти вопросы, то мы понимаем всю гнилую основу объективного идеализма. Посмотрим, как на тот же самый вопрос о причинах бедности и богатства отвечают материалисты. Материалист скажет, что те люди, что наиболее хитрые, наглые и жадные, заставили однажды других людей работать на себя, а потом передали власть своим потомкам. Потомки, имея изобилие материальных благ и массу свободного времени, начали тратить все это на собственное увеселение, которое породило культуру и искусство, помимо этого некоторые из них от своей праздности стали задаваться вопросами мироздания и занялись изучением природы, породив науку. Потомки же тех, кого однажды вогнали в рабство, от отсутствия образования, тяжелой работы и суровой жизни, деградировали и обрели соответствующее сознание. Иными словами, господский менталитет родился из праздности, а рабский – из работы. Вопросы есть? Вопросов, по крайней мере, у меня, нет. Некоторые нам все же возразят, что оба ответа на наш вопрос равнозначны, но тут я применю бритву Оккама, просто отрезая все непроверяемые метафизические рассуждения о морали рабов и морали господ, оставив куда более понятное материалистическое объяснение. Вообще же говоря, объективный идеализм – это самая лучшая основа для тоталитаризма, притом самого омерзительного. Как я уже указывал выше, идеи Гегеля пришлись по вкусу нацистам. Почитался ими же и упомянутый мной выше Ницше. Платон же фигура культовая для всех сторонников тоталитаризма вообще. Идея о морали господ и морали рабов заманчива для всяческих реакционеров, ибо эту мораль можно привязать к конкретным классам, нациям, религиям и расам, что многие и делают. Запомните, что все эти рассуждения о «тупом быдле», «пенсионерах-совках», «неполноценности русского (или любого другого) народа» имеют объективно-идеалистическую основу. Конечно, в работах Гегеля и Платона диалектически сочетаются вещи очень прогрессивные и очень реакционные, но нужно уметь их разделять, как это делал Маркс, к примеру.

Глава 5.

Волюнтаризм и детерминизм.

В данной главе я решил описать некоторые особенности этих двух учений, а также рассказать вам об их основных аргументах. Волюнтаризм, особенно в той форме что он у встречается у Шопенгауэра, является совершеннейшим эталоном идеалистической философии, воплощающим все ее ошибки в гипертрофированной форме. Шопенгауэр, отказываясь от классической философии, начинал поиск «истины» не с объекта или субъекта, а с представления, которое их объединяет в некое единое целое. Таким образом: «Мир дан нам не в своей подлинности, а в сознании того, кто его представляет, а представляет субъект <...> Без субъекта нет объекта <...> Шопенгауэр ставит реальность и сновидения на одну плоскость: жизнь и сновидения, говорит он, страницы одной книги. Материализма как философская доктрина грубо наивен и бездумен. Он стоит на точке зрения обыденного сознания, которое обманывается и не догадывается об этом. <...> Он [материалист] думает, что видимый мир реально существует. На самом деле существует видение мира, акт видения, который обуславливает видимые объекты.» (Философия: учебник. С. А. Нижников с. 184-190.). Во-первых, я хотел бы указать на принципиальное отличие сна от реальности, что выражается в том факте, что сновидения имеют как раз свойство меняться, завися от желаний субъекта, то есть, они могут быть изменяемыми и сознательными, в то время, как реальность не может меняться, завися от единого желания субъекта. Во-вторых, мне опять хочется указать на тот главный недостаток идеализма – любовь к сложным метафизическим построениям. У нас есть два утверждения: