Нанон
Шрифт:
Потом шла приписка:
«Чуть было не забыл сообщить вам, что за успешно проведенную операцию при Дюрене меня тут же, на поле боя, произвели в капитаны».
Это письмо мы читали вчетвером — приор, Дюмон, Мариотта и я, — плача от радости и печали. Эмильен не писал о том, когда вернется, и нас терзал страх, что на его долю выпадут новые страдания и новые опасности. Но Эмильен хотел, чтобы мы не роптали и гордились его самоотверженностью, и мы изо всех сил старались скрыть горе и выказывать только радость.
Благодаря нашим заботам приор легко перенес эту суровую зиму, но с наступлением весны внезапно заболел. Я
Как-то раз, когда астма отпустила его, он заставил меня пойти прогуляться, и, воспользовавшись этим, я решила проведать другую больную, бедную женщину, которая жила довольно далеко и в которой я принимала участие. Туда и обратно я шла очень быстро, но дни еще были короткие, и хотя я отправилась в полдень, ночь меня застала в лесу. В нем водились волки, поэтому я обрадовалась, услышав голоса людей, идущих по большой лесной дороге, — я же шла окольным путем к опушке. И вот я надумала пойти за ними следом, — это оградило бы меня от хищников. Однако путники были не из нашей деревни, ибо шли совсем в другом направлении, а мне, довольно взрослой девице, не подобало разгуливать по лесу с незнакомцами. Поэтому я скользила за ними совершенно бесшумно.
Их голоса отчетливо долетали до меня, и я разобрала несколько слов, в том числе — «приор», «монастырь Валькрё», «полночь».
Я насторожилась, прибавила шагу, по-прежнему не выдавая своего присутствия, и скоро очутилась на таком расстоянии, что слышала уже каждое слово.
Они остановились, и хотя в ночной темноте я не могла их разглядеть сквозь сплетения веток, но по голосам поняла, что их трое. Они поджидали своих приятелей, и те не преминули появиться, а потом пришли еще какие-то люди. Все держались очень таинственно, разговаривали только вполголоса, называли друг друга странными кличками — «Ищейка», «Пороховой картуз», «Обмани смерть», — так что в конце концов я сообразила, что передо мной, наверное, заговорщики. К тому же они сыпали словами и выражениями, напоминавшими воровской жаргон.
Тем не менее я поняла, вернее, догадалась, о чем идет речь: передо мной была шайка разбойников, которые, прикидываясь роялистами, совершали ночные набеги на замки и фермы, истязали людей, отнимали у них деньги. Об этих злодеях часто говорили в наших краях и смертельно их боялись. Рассказывали, что они невероятно зверствуют и совершают дерзкие грабежи. Нас столько лет подряд пугали разбойниками, которые так и не появлялись, что я перестала в них верить. И вот случай столкнул меня нос к носу с грозной опасностью.
Их было семеро — слишком мало, по их мнению, для набега на аббатство, а ныне ферму, Больё, где жило много народу и была надежная охрана. В Валькрё же, говорили они, только и есть, что старый приор, двое пожилых работников и две женщины. Осведомлены они были отлично, хотя и не брали в расчет Дюмона, а это говорило о том, что никто из нашей общины не затесался в их компанию. Я с радостью отметила это.
Напасть
Один из них, правда, с пеной у рта доказывал, что у приора припрятаны денежки. Разбойник утверждал, что такие люди, как приор, гораздо хитрее Республики и всегда умели кое-что утаивать от нее. Судя по всему, церковников и якобинцев он ставил на одну доску.
С ним, по-видимому, согласились и другие, ибо теперь заговорили о том, как пробраться в монастырь. Решено было, что двое из этих головорезов вечером появятся у нас под видом нищих и попросятся переночевать в сарае. В полночь они откроют ворота другим: как я поняла, они отлично знали, что проломы в стенах заделаны, а перелезть через ограду нелегко. Покамест разбойники решили поужинать у здешнего лесника, который, как оказалось, был «свой человек», их сообщник и укрыватель краденого.
Я поняла, что нельзя терять ни минуты, иначе они и впрямь приведут в исполнение свой блистательный план. Но, стараясь незаметно выбраться из укрытия, в темноте я споткнулась о пень и с шумом растянулась. Те сразу же замолчали, и я услышала, как щелкнули курки их ружей. Я лежала на земле ни жива ни мертва. Они шарили в двух шагах от меня, и я уже думала, что пробил мой последний час — злодеи не щадили тех, кто ненароком узнавал об их тайных замыслах. Но, по счастью, они меня не нашли и решили, что с дерева сорвался высохший сук. Воспользовавшись тем, что они с шумом двинулись по большаку, я побежала со всех ног. Однако все тропинки вели к этому самому большаку, где я могла опять столкнуться с ними, поэтому, продираясь сквозь густой кустарник, я уже не понимала, куда забрела, и добрых полчаса блуждала вслепую, боясь, что иду назад и вот-вот напорюсь на разбойников.
Набив себе о деревья изрядное количество шишек и в кровь исцарапавшись о колючий терновник, я выбралась на опушку и, перебежав через пустошь, набрела наконец на дорогу в Валькрё. Хотя было довольно холодно, домой я прибежала вся в поту и так запыхалась, что сперва не могла ничего толком объяснить. Первым делом я кинулась к нашему бывшему мэру, которого два дня назад опять избрали на эту должность, и рассказала ему о моем приключении. Он знал, что я не робкого десятка и не фантазерка, поэтому приказал полевому сторожу немедленно собрать народ и предупредить об опасности, которая грозит монастырю. В Валькрё сильных мужчин не было: всю молодежь забрали в армию, но старики отличались смелостью; узнав, что бандитов всего семеро, они решили их поймать, предполагая, что в эту банду входят и отпетые негодяи из нашей округи, а их ненавидели куда больше, чем пришлых.
Каждый вооружился чем бог послал: у кого сохранились еще старые ружья, утаенные от конфискации, кроме того, у крестьян были пресловутые пики и алебарды, взятые в монастыре еще в 1789 году и составлявшие основное вооружение наших представителей национальной гвардии. Мне поручили приветливо встретить мнимых нищих и не мешать им в полночь открыть ворота. Мы условились, что двадцать крестьян спрячутся в канаве вокруг чудотворного источника и еще десяток укроется в монастырской часовне, так что разбойники будут взяты в кольцо.