Напарница

Авербух Наталья Владимировна

«Только сейчас заметила! — фыркнул напарник. — Долго же до тебя доходит…»

Его губы, только чуть более холодные, чем могли бы быть у человека, коснулись моей шеи у самых плеч, сдвинулись чуть выше, и я ощутила, как пульсирует под прикосновением вампира моя кровь.

— Хорошая моя, — то ли прошептал, то ли подумал напарник, не отнимая губ от моей кожи. — Хорошая…

Привычный алый туман затопил сознание вместе с ощущением уюта, безопасности, удовольствия и радости. Чьи это были переживания — мои или напарника — я не знала и не хотела знать. Когда клыки пронзили мою плоть, я едва сдержала стон, и закрыла глаза. В сознание ворвалась красивая музыка и худая нескладная фигура, одетая в чёрный фрак, протянула мне руку.

Я

проснулась в полной темноте и сначала поняла только, что подо мной мягкая перина, какие делают только в Острихе (в Дейстрии предпочитают более жёсткие поверхности для сна). У меня не было никаких воспоминаний о том, как я здесь очутилась… где бы это ни было, и когда я вообще уснула. В голове вертелись обрывки мелодий дейстрийских и острийских танцев, которые танцевались в обеих странах на светских мероприятиях. Музыка сочеталась с теми движениями, которые полагалось под неё делать, и сейчас я знала, что, едва услышав мелодию или даже название танца, без ошибок воспроизведу все положенные па в том самом порядке, в котором это необходимо. Вспоминалась также жёсткая рука, бережно удерживающая мою, голодные глаза напарника, полёт мыслей, слишком перемешанных, чтобы назваться его или моими. Ночью вампир выпил кровь и мужчины, и женщины, а, может быть даже, нескольких мужчин и нескольких женщин, хотя бы и по глотку забирая у каждого. Так он смог выучить танцы со всех возможных сторон, узнать, как танцуют кавалеры и чему стоит учить даму. Он вложил в меня больше, чем просто движения, он вложил в меня самое полное понимание танцев, которое другие люди приобретают с раннего детства или не приобретают вовсе. И, проделав всю эту огромную работу — я ведь знала, как он не любил (как и все молодые вампиры) пить кровь представителей своего пола! — он пошёл ко мне, чтобы высказать своё мнение о моём поведении. Как это похоже на мужчин.

Поморщившись, я потрогала укушенную шею. Ранки не было. Слава богу, ранки не было! Тут же подумалось, что это скорее проклятие, а не привилегия: ведь только постоянно подвергающаяся воздействию не-мёртвых (и, в первую очередь — укусам) жертва могла так быстро излечиваться, как я. Ничего здорового и правильного в этом не было. Успокоившись в отношении самой страшной улики против себя (подумать страшно, если бы «устрицы» заметили шрамы на шее!), я собиралась уж было ощупать пространство вокруг себя, чтобы определить своё место нахождение, как вдруг послышались быстрые, семенящие шаги, какими в Острихе ходит только прислуга, звук отдёргиваемых штор, и вокруг меня стало светлее. Сделалось ясно: сочетание плотного полога, задёрнутого вокруг моей кровати и плотных штор на окнах создали ощущение полной темноты, тогда как на дворе уже совсем светло. Я отдёрнула полог, увидела знакомую комнату в доме синдика, узнала служанку и попросила её принести воды для умывания. Как глупо! Мне стоило сразу же разобраться в происходящем, а, точнее, в том, что ничего, собственно, и не происходило, просто утро, и знатная барышня просыпается в своей постели в доме своих друзей. Не более.

Как я очутилась в своей постели, вспоминалось, но смутно. Шёпот, поцелуи, губы, ставшие горячими, прощание, а после напоминающее сон восхождение по лестнице. Кажется, до комнаты я добралась в том же трансе, в котором когда-то пришла к напарнику, окружённому врагами в доме Таспов. В том же трансе разделась и улеглась в постель, не думая буквально ни о чём. Беренгарий наверняка считает своё поведение проявлением заботы!

Едва я оделась, и служанка покинула мою комнату, снаружи раздался голос Дрона Перте, задавшего короткий вопрос горничной, а после дверь распахнулась, и сын синдика собственной персоной вошёл в комнату. Вид у него был не более дружелюбный, чем у моего напарника в закоулке.

— Доброе утро, сударыня, — холодно поздоровался он. — Как вам спалось этой ночью?

— Доброе утро, сударь, — ответила я, недоумевая, чем заслужила подобное обращение. Пусть на словах авантюрист был вежлив, тон его звучал как оскорбление. — Благодарю вас за заботу, прекрасно.

— Да? — с непонятной для меня насмешкой отозвался Дрон Перте. — Вид у вас, боюсь, не слишком здоровый.

— Разве, сударь? — искренне удивилась я. Дрон Перте сделал приглашающий жест, подзывая меня встать рядом с собой напротив зеркала. Я подошла и послушно посмотрела на своё отражение. Ничего особенного я там не увидела, во всяком случае, ничего такого, к чему следовало привлекать внимание. Немного побледнели загоревшие было щёки, покраснели глаза, лицо казалось несколько похудевшим. Обычный мой вид с тех самых пор, как мне перестали перешивать старые платья, удлиняя их или вставляя в бока клинья, иными словами, с тех пор, как я окончательно выросла.

— Посмотрите только на себя, — скорбно произнёс Дрон Перте, самым бесцеремонным образом взяв меня за подбородок и повернув перед зеркалом.

— Уберите ваши руки, сударь! — немедленно возмутилась я и отпрянула назад. Авантюрист хмыкнул.

— Ладно, сударыня, к делу! — резко произнёс он. — Вы видели его?

У меня замерло сердце. Даже забавно, что я так сильно привыкла к удачам своих ночных вылазок, что не сразу поняла намёки сына синдика на свой внешний вид.

— Кого его, сударь? — пробормотала я, отводя взгляд при виде плохо сдерживаемого бешенства собеседника.

— Перестаньте, Ивона! — шёпотом потребовал Дрон Перте и ударил кулаком в свою раскрытую ладонь. — Прекратите играть со мной, не стройте дурочку! Мне всё известно!

— Сударь? — осторожно спросила я, чувствуя себя более чем неловко.

— Опять проверка, хозяюшка? — чуть ли не прошипел Дрон Перте, удивительно напомнив интонациями ночной разговор с вампиром. — Извольте, я услышал ночью скрип засова внизу, и заглянул в вашу комнату. Постель была пуста и едва смята, на полу раскиданы вещи. Дверь на улицу открыта, а ведь вы обещали, сударыня, предупреждать меня перед ночными прогулками.

Опустив голову, я пробормотала что-то вроде извинения, но сын синдика не слушал меня.

— Я ждал вас всю ночь, Ивона, вы вернулись перед самым рассветом. Раскрасневшаяся, с припухшими губами и остановившимся взглядом, — с отвращением продолжал Дрон. — И бледная как сама смерть! Вы не ответили мне, когда я вас окликнул, вы прошли мимо меня, когда я встал у вас на пути. Как вы можете это объяснить?

— Я вас не заметила, — произнесла очевидное я, и Дрон Перте разозлился ещё больше прежнего. — И, сударь, мы с вами не женаты, вы не имеете права требовать у меня отчёта о том, как я провожу свои ночи, не говоря уже о том, чтобы выслеживать меня.

Сын синдика слегка опешил, подобный ответ не был тем, что обычно ожидаешь от жительницы Дейстрии, так обычно говорят острийки.

— Но вы живёте в моём доме! — возразил мне Дрон, но тут же взял себя в руки и первый прекратил бессмысленную перепалку. — Впрочем, вы правы, сударыня, это не имеет значения. Однако я хотел бы получить ответ на свой вопрос — вы видели вашего хозяина?

— Напарника, сударь, — педантично поправила я. Дрон Перте отмахнулся. Под его выжидающим взглядом мне было до невозможности неуютно, и я решила признаться. В конце концов, этот человек просил моей руки и заслуживает ответов хотя бы на самые простые вопросы. — Хорошо, сударь. Я видела его, вы ведь и сами догадались.

— Он пил вашу кровь? — по-дейстрийски, нервно и зло прошептал Дрон, подойдя ко мне так близко, что его дыхание щекотало мне ухо. — Отвечайте, сударыня! Он делал эту каждую ночь, которую вы проводили вне дома? Что он ещё делал с вами? Отвечайте!

— О чём вы, сударь? — искренне удивилась я.

— Вы вернулись только к рассвету, — напомнил Дрон Перте, — ваша одежда была в таком беспорядке, что не только на вашей родине, но и у нас это сочли бы предосудительным. Вы были вся красная, и губы… Словно всю ночь с кем-то целовались… и не только целовались. Неужто не помните, сударыня?