Напарница
Шрифт:
— Боюсь, сударь, — решительно призналась я, встретившись с авантюристом глазами. Он усмехнулся и смерил меня таким внимательным взглядом, как будто сейчас увидел в первый раз в жизни, и этот взгляд, голодный, как у вампира, алчный и повелительный, заставил меня поёжиться и отступить на шаг. Вернее, попытаться, потому что позади меня была кабинка, и я едва не упала в море, потеряв равновесие. Дрон Перте придержал меня за талию.
— Уберите руки, сударь! — потребовала я. — Как вам не стыдно!
— Мне очень стыдно, Ивона, — с готовностью признал сын синдика, увлекая меня на следующую ступеньку. Вода оказалась чуть прохладной, и заставляла
— Не собираюсь стоять тут до самого вечера, сударь, — с достоинством ответила я, вызвав на лице авантюриста ещё одну улыбку. — Позовите служанку, я хочу немедля одеться и ехать домой! Сыта по горло вашим купанием!
— Ах, вот как, — засмеялся авантюрист и резко дёрнул меня на себя. Разумеется, я немедля упала ему на грудь, и забилась, как рыба, пойманная на крючок. — Тш-ш-ш, Ивона, всё хорошо…
Негодяй сделал несколько шагов назад и снова погрузился под воду, на этот раз вместе со мной. Я забилась ещё сильнее и в страхе уцепилась за его плечи, от волнения не обратив внимания на то, что впервые в жизни прикасаюсь к обнажённой коже постороннего мужчины. Вода была со всех сторон, поднимаясь до самого подбородка, и я вытягивала шею, опасаясь захлебнуться.
— Ивона, прошу вас, — несколько принуждённо проговорил сын синдика. — Вы задушите меня и утопите нас обоих в паре ярдов от берега!
— Уберите… — совершенно нелогично выдохнула я, и не думая ослаблять хватку. — Немедленно уберите! Я не хочу!..
— Ивона! — Негодяй встряхнул меня как котёнка и силой разжал мои руки. — Успокойтесь вы, наконец! Вот, смотрите, я вас держу, и вода вас держит, и вы вовсе не тонете, и не можете утонуть, в этом месте едва мне по грудь будет. Расслабьтесь и прекратите брыкаться.
— Отпустите меня немедленно! — потребовала я, едва убедившись в правильности слов авантюриста. — Как вам не стыдно?
— Вы не боитесь утонуть, если я вас сейчас отпущу? — скептически уточнил сын синдика и рук не разжал.
— Лучше утонула бы! — выдохнула я, но брыкаться всё же прекратила.
— Тш-ш-ш-ш, дорогая моя, тише, — прошептал Дрон Перте неожиданно серьёзно. — Клянусь честью, вам ничего не угрожает.
— Вы сказали бы это в любом случае, — нашла в себе силы возразить я. Сын синдика как-то очень тепло засмеялся и сделал несколько… гребков?.. кажется, это так называется, отплывая подальше в море.
— Расслабьтесь и позвольте морю вас нести, — посоветовал авантюрист, помогая — или лучше сказать «заставляя»? — перевернуться на спину. — Оно даже корабли выдерживает, уж вас-то точно не потопит. Ну, как, получается?
Я не ответила — волна захлестнула моё лицо, и я обнаружила, что морская вода совершенно вредит глазам, не говоря уже о весьма сомнительных вкусовых качествах и ужасающе неприятных ощущениях при попадании в нос. Сын синдика придержал меня, пока я откашливалась, отфыркивалась и протирала глаза, а после увлёк ещё дальше в море.
Одевшись и выйдя из кабинки, я старалась не смотреть на сына синдика, который поджидал меня в двух шагах от двери. Я так устала, что едва передвигала ноги и была вынуждена опереться на предложенную мне руку.
— Понравилось? — улыбнулся сын синдика. Мне ничего не оставалось, кроме как молча кивнуть и отвести взгляд. Всё ещё не верилось, что под ногами твёрдая земля, по которой можно идти, и что только от меня зависит моё равновесие, во всяком случае, телесное. О душевном лучше всего и не думать: мой разум полностью был захвачен мягким покачиванием волн, бесконечно синим небом надо мной и всем тем ощущением потери себя, не воспринимаемой как потеря, которое наступает, когда вы перестаёте думать и начинаете наслаждаться купанием. Дрон Перте подарил мне прекрасные, может быть даже самые прекрасные часы в моей жизни, и сейчас я скорее ненавидела его за то наслаждение, которое испытала благодаря ему. В этом было нечто настолько неправильное, что я даже не обратила внимания на изменившуюся манеру разговаривать, вежливый тон, полный как будто искреннего интереса к моей персоне, а не к хранимым мной тайнам. Говорить не хотелось, но, увы, сын синдика не был настроен молчать.
— Ивона, а кем были ваши родители?
Я вздрогнула. Вздохнула. Сил на бурные чувства уже не хватало.
— Никем особенным, — глухо проговорила я. — Они рано ушли из жизни, отца я даже не помню. Говорили, что он упал с лошади на охоте. Говорили, что он был дворянином, но за брак с матушкой его лишили наследства. Помню, мы даже несколько лет жили во флигеле большой усадьбы… там ещё сад был таким заросшим, что я всерьёз считала его лесом… первое время мне его очень не хватало.
— Первое время? — мягко спросил Дрон Перте.
— Когда родные отца не захотели нас дольше терпеть. Они сняли нам коттедж в соседней провинции… на другой её стороне. И на этом их попечение о нас закончилось: окончательно разорились.
— А ваша мать? — участливо подбодрил меня сын синдика. — Кем она была?
— У матушки были родные в столице. Стряпчие, у них контора на Яблоневой улице, до сих пор процветает. Но матушка, конечно, не была очень уж богата, и не так много принесла в приданое отцу. Дед был, что называется, непутёвым младшим братом, и немного внёс в благосостояние общего дела. Матушка тосковала в деревне, поэтому написала моему дяде, своему кузену, и он приехал забрать её из коттеджа. Меня решили пристроить к делу, и я гордилась, что могу помогать матушке… но дела наши были в ужасном состоянии, и все её деньги пошли на уплату долгов, так сказал госпоже Кик мой дядя, когда возвращал меня с похорон. Госпожа Кик потом говорила, может, родня нас просто ограбила, при жизни матушка не была мотовкой, а отец не так уж много успел потратить…
Дрон Перте промолчал, и я, скосив глаза на его лицо, заметила выражение нерешительности, сын синдика явно не знал, куда могут деться деньги у женщины, в одиночестве воспитывающей ребёнка. Мне лично казалось, что матушка задолжала за аренду коттеджа и, возможно, наши деньги ушли именно туда, но рассказывать об этом не хотелось.
— И вы всё детство провели без родных? — нарушил затянувшееся молчание сын синдика. — У этой шляпницы, как её?.. госпожи Кик?
— Не всё детство, — рассудительно ответила я, — только с десяти лет. Но да, с тех пор я не видела никого из родных, не знала ни свободных дней, ни отпусков, и не слишком надеялась их получить. Возможно, сложись всё иначе, я сумела бы что-то скопить из того жалования, которое мне платили, и, быть может, хозяйка упомянула бы меня в своём завещании. У неё, кажется, был племянник или кто-то в этом роде, который должен унаследовать лавку после смерти тётушки и поэтому, разумеется, мне пришлось бы искать другую работу.