Наперекор судьбе
Шрифт:
– Какие красивые, – совсем тихо произнесла она. – Невероятно красивые. Большое тебе спасибо, Лоренс. Я в них уже влюбилась. Ты их мне наденешь?
– При одном условии, – ответил Лоренс, лицо которого было совсем серьезным. – Я сниму с тебя все остальное.
Барти любила такие моменты: предвкушение секса, захватывающее ее целиком. Ее, изголодавшуюся по Лоренсу, страстно желавшую его. Сейчас она лежала на громадной белой кровати и ждала, ждала его. Ее возбужденный ум был сосредоточен на Лоренсе и скорых наслаждениях. Барти удивляло и приятно шокировало сознание
Она лежала в объятиях Лоренса и смотрела на светлое от луны небо. А ведь раньше она думала, будто знает, что такое счастье. Какой же наивной она была и какими крохами счастья довольствовалась.
Глаза Себастьяна были полны любви, нежности и тревоги.
– Селия, дорогая, ты должна поехать домой. Ты уже не в состоянии что-либо делать.
Она повернулась к нему: исхудавшая, с напряженным, совсем бесцветным лицом.
– Домой я не поеду. Я должна оставаться здесь.
– Но… это может продлиться дни. Понимаешь, дни.
– Значит, я пробуду здесь все эти дни. Уж кому, как не тебе, Себастьян, понять мое состояние.
Писатель вздохнул. Вызывая его сюда, Адель сказала ему примерно те же слова:
– Из всех нас только вы, наверное, сможете на нее повлиять. Мать совершенно измотана. Она даже отказывается прилечь. Представляете, ночью задремала и свалилась со стула. Перепугала дежурную медсестру – та подумала, что и у нее произошел инсульт. Как будто… Даже ММ была не в силах ее уговорить. Себастьян, я вас очень прошу, приезжайте.
Но и он ничего не смог сделать, хотя Селия и позволила ему немного посидеть возле постели Оливера, пока она выходила, чтобы умыться и причесаться.
Почувствовав, что его присутствие в палате тяготит Селию, Себастьян вышел в коридор.
– Увы, – сказал он Адели, горестно разводя руками.
– Нам она не позволила даже этого, – отозвалась Адель. – По-моему, мама нам не доверяет.
– Ты не права. В том состоянии, в каком она сейчас, она видит в вас не взрослых, а именно детей. Кстати, где Венеция?
– Около трех поехала домой. Она сильно устала. Потом вернется.
– Да и у тебя самой вид далеко не бодрый, – заметил Себастьян.
– Согласна. Но на
– Хочешь немного прогуляться? Свежий воздух тебя взбодрит.
– Да, вы правы, – согласилась Адель, беря его под руку. – Себастьян, как я рада вас видеть.
– И я тоже очень рад тебя видеть. Без тебя Лондон существенно теряет.
– Ах, если бы это было так. А вы замечательно выглядите.
– Наверное. Приятно слышать. Спасибо.
– А как Иззи?
– У нее все превосходно, – ответил Себастьян, и в его голосе сразу появился холодок.
– Я обязательно должна ее навестить. Конечно, если вы не возражаете.
– Как пожелаешь. – Возникла пауза. – А как поживает твой удалой француз? – с заметным усилием спросил Себастьян.
– Хорошо поживает.
– Будешь подыскивать себе жилье в Париже?
– Нет, – торопливо ответила Адель. – Нет. Я не настолько долго там задерживаюсь. И потом…
– Что потом?
– Так, ничего.
Себастьяну и без ответа было понятно: Люк Либерман ей этого не предлагал.
– Знаешь, сейчас это не самое лучшее место для жизни, – бодро произнес Себастьян. – Я имею в виду Францию.
– Почему? Из-за герра Гитлера и его маленьких игр?
– Да. И боюсь, что его игры не такие уж маленькие.
– Вот и Люк того же мнения, – перестав улыбаться, призналась Адель. – Он говорит, что линию Мажино можно было бы с таким же успехом построить из картона. Вы ведь знаете про эту линию, правда?
– Конечно знаю, – сказал Себастьян.
Его не переставало изумлять невежество близняшек относительно почти всего, что не имело к ним прямого отношения. А ведь сестры были очень умными, но их острые маленькие мозги не получили должного развития. В этом они напоминали породистых, но совершенно недрессированных собак, растущих ленивыми и бесполезными.
– Да, вы же интересуетесь такими вещами. Если честно, все это перевооружение Германии… оно пугает. Но наша мамочка утверждает, будто это всего лишь часть плана Гитлера, желающего сделать Германию сильной и могущественной, чтобы…
– Можешь не продолжать, – сухо прервал ее Себастьян. – Мне известны взгляды вашей матери на этот счет. Полагаю, Люк их не разделяет.
– Нет, – вздохнула Адель. – Боюсь, что он изменил свое прежнее мнение о нашей маме. Мне самой довольно противны люди, которыми она так восторгается… Слушайте, а правда странно, что от Барти до сих пор не пришло ответа на телеграммы. Но почему? Она ведь просто обожает папу. Когда он вернулся с войны, мы даже ревновали его к ней, потому что она была ему ближе, чем мы. Она ему читала, играла на пианино.
– А вдруг она до сих пор не знает?
– Как такое может быть? Джайлз послал ей целых две телеграммы: одну в издательство, другую – туда, где она живет. Неужели обе телеграммы затерялись? Не понимаю, почему она молчит.
– Ей кто-нибудь пытался позвонить?
– Позвонить?.. Об этом я как-то не подумала. Наверное, нужно было попробовать ей позвонить. Вчера вообще был не день, а сплошной кошмар. Ни у кого голова не работала так, как надо. Бедняга Джайлз, он сильно переживает. Ведь инсульт у папы случился в самый разгар бурного разговора Джайлза с родителями. Думаю, мне нужно заказать разговор с Барти.