Наперекор земному притяженью
Шрифт:
Наконец «подали голос» и паши бронебойки, неторопливо заговорили два «максима». Теперь звуки ожесточенной перестрелки доносились из хутора. Впрочем, бой был недолгим. Через час казаки уже разбирали коней у коноводов. ' Все оживленно делились впечатлениями. И только несколько человек молча долбили, на поляне, под большим раскидистым деревом, братскую могилу. Рядом, на плащ-палатках, лежали шестеро. Четверо — из последнего пополнения. Для них этот бой оказался и первым и последним. Теперь на этом маленьком хуторке на Ровенщине, которого и на карте-двухверстке
Придет ли кто сюда, положит ли цветы на этот холмик, поплачет ли?
Командование армии, в составе которой мы воевали, прилагало все усилия, чтобы как можно скорее освободить Ровно, Луцк, Здолбунов и, вбив клин между группировками фашистских армий, открыть путь на Броды, Львов, а там и к Карпатам, к границе.
И хотя в нашей дивизии было всего три кавполка, а противник сосредоточил здесь танковые и механизированные части, полки СС, полицейские батальоны, удержать натиск морозовцев немцам не удавалось. Помогали нам и действия партизан, серьезно тревоживших фашистов: они перерезали дороги, разгоняли и уничтожали гарнизоны в хуторах, передавали нашему командованию ценные разведданные.
…Ночь. Лес. Двигаемся больше шагом. Часто останавливаемся, спешившись, ведем коней в поводу. Над лесом то и дело пролетают самолеты. По звуку моторов — немецкие. Невзирая на ночь, они все еще пытаются нас обнаружить.
Дисциплина по-прежнему строжайшая. Ни громких разговоров, ни курения. Иногда только стукнет колесо повозки о корень или лошадь фыркнет.
Колонна остановилась, я подошел к начальнику штаба. Он внимательно рассматривал карту.
— Вот смотрите, лейтенант, здесь должна быть железнодорожная станция Клевань. Наверняка немцы ее так просто не отдадут. Наши два эскадрона впереди и наверняка уже вошли в местечко. Но непонятно, почему тихо?
Действительно, мы без боя прошли по улицам местечка и вышли к небольшому кладбищу на его окраине. Кресты, каменные плиты памятников, склепы… Симбуховский слез со своего гнедого:
— Остановимся здесь.
Первый и второй эскадроны на рысях ушли в сторону видневшейся неподалеку железнодорожной станции. Автоматные, пулеметные очереди, уханье гранат тут же известили о начале боя.
Неподалеку от нас артиллеристы снимали с передков две «сорокапятки».
— Товарищ командир! От леса к нам бронетранспортеры идут!
Это крикнул командир отделения бронебойщиков сержант Коротков. Я познакомился с ним перед этой боевой страдой, когда он, выписавшись из госпиталя после ранения, удрал из запасного полка, куда был направлен, и вернулся в свой. Формально это было грубое нарушение дисциплины. Там, в полку, его могли счесть дезертиром со всеми вытекающими из этого последствиями. Пришлось провести с сержантом разъяснительную работу, а затем сообщить в тот полк, что их «дезертир» прибыл в свою родную часть и успешно воюет.
Коротков, отбежав метров двадцать в сторону от нас, крикнул своим бронебойщикам:
— Приготовить ружья к бою! Бронебойным… заряжай! Целься под обрез радиатора!
Уже хорошо было видно, как за первым бронетранспортером шел второй. Коротков подождал еще несколько минут и резко взмахнул рукой:
— Огонь!
Почти одновременно раздались два выстрела, и у мотора первого бронетранспортера вспыхнуло пламя. Тут же звонко ударила наша «сорокапятка». Второй транспортер сошел с дороги в кювет и остановился. Из кузова на дорогу выскакивали солдаты. И тут же, отрезая их от кладбища, где мы стояли, пригнувшись к гривам коней, вылетел взвод наших казаков. Через пять минут все было кончено. Двое верховых притащили к штабу раненого немецкого ефрейтора.
Симбуховский, кивнув помощнику начальника штаба Зотову, коротко бросил:
— Допроси.
Зотов нагнулся над лежащим раненым, задал ему по-немецки какой-то вопрос. И вдруг этот пленный немец, грубо выругавшись на чистейшем русском языке, зло произнес: «Ничего я вам не скажу, мать вашу…»
— Ах ты гад! Да это же власовец!
Симбуховский с омерзением взглянул на пленного.
— Уберите эту сволочь с моих глаз, а то я за себя не ручаюсь… — и рука его потянулась к кобуре.
Я подошел ближе. Василий Федорович, увидев меня, буркнул:
— Это по вашей части, лейтенант, разбирайтесь…
Привели еще несколько пленных. Казаки с брезгливым любопытством разглядывали их. Действительно, эго были власовцы. Подлые изменники своего народа, родины, предавшие своих матерей и детей.
Бой затих. Под вечер полк двинулся по направлению к Ровно. Перед рассветом подошли к селу. Определились по карте — до Ровно оставалось 6 километров.
В ходе приграничных сражений 1941 года наши войска вынуждены были оставить Ровно. Гитлеровцы установили в городе жесточайший оккупационный режим и объявили его центром рейхскомиссариата «Украина», там находилось большое количество их военных, экономических и полицейских учреждений.
И вот в середине января 1944 года войска правого крыла 1-го Украинского фронта под командованием генерала армии Николая Федоровича Ватутина, в которые входил и наш 6-й гвардейский кавкорпус, вышли на подступы к Ровно. Учитывая условия труднодоступной лесисто-болотистой местности, начавшуюся распутицу, командование фронтом рассчитывало в предстоящей операции на внезапность наступления при поддержке кавалерии. Больше ста километров пришлось нам пройти по лесным тропам и болотам, чтобы выйти на подступы к Ровно.
Полк был уже на окраине города. Симбуховский послал связного за командиром минометной батареи Насоновым. Тот быстро прискакал в голову полка.
— Иван Федорович, у тебя все хлопушки в порядке?
— Так точно, товарищ майор, в порядке. И мин хватит. В крайнем случае трофейные в ход пущу.
— Это как же «трофейные»? У них же калибр другой.
— Да, на миллиметр меньше. Но я пробовал: если дополнительный заряд надеть на шейку — летит и из нашего миномета, как милая. И своих, то бишь немцев, неплохо лупит.