Напиши себе некролог
Шрифт:
Вернулся он минут через десять, хотя мог управиться и за тридцать секунд:
– Ищи номер семнадцать триста сорок два, – велел ему Арсений Иванович.
Фрелих пробежался взглядом по листкам:
– Есть такой.
– Кто владелец?
Но старший агент молчал.
– Ты что, читать разучился?
Фрелих медленно, чуть ли не по слогам произнес:
– Жупиков Африкан Семенович, Мытнинская, девятнадцать, собственный дом.
– Африкан? – удивился Тейтельбаум. – Но предводителя шайки звали Иваном…
– Значит,
– Почему ты так решил? – изумился Яблочков. – Мало ли как злодей фраеру представился. Так, так… По моим сведениям, в шайке три человека, значит, на задержание надобно шесть агентов. Назначь людей и вели им спускаться, пусть садятся в экипажи и ждут меня. А я в картотеку загляну, вдруг Африкан нам уже попадался?
Яблочков отправился в кабинет делопроизводителя, выдвинул нужный ящик. Жуков, Жулавский, Жуменков, Жундриков, Жупахин… А вот и Жупиков Африкан собственной персоной. И даже фотопортрет имеется. Отлично, значит Захарку можно с собой не тащить, без него опознаем.
И за какие такие грехи Жупиков угодил в картотеку сыскной полиции? Яблочков перевернул страницу и открыл рот от удивления: двадцать седьмого июля 1869 года Жупикова по подозрению в квартирной краже задержал не кто иной, как Фрелих. И что случилось дальше? – «Отпущен двадцать восьмого июля по отсутствию улик». Очень странно. Почему Фрелих не сообщил об этом? Забыл? Какой-то он вообще сегодня странный. Может, простыл?
Яблочков велел надзирателю отпереть камеру, в которую поместили Захарку.
– Узнаешь? – Арсений Иванович сунул задержанному фотографический портрет Жупикова.
– Да, Иван Иваныч собственной персоной.
– Обманул он тебя.
– Как обманул? Что, долг мой Бусурину не отдал? Он ведь крест целовал…
– Про долг сам его спросишь. Через часик. Только Иваном его не называй, его Африканом окрестили.
– Как это?
Яблочков неожиданно почувствовал жалость к простофиле:
– Говорю же, обманул он тебя.
– Почему не сообщил, что Жупикова задерживал? – задал Яблочков каверзный вопрос Фрелиху.
– В первый раз о таком слышу.
– Да что ты говоришь? На, почитай, – Арсений Иванович сунул ему лист из картотеки.
Фрелих, бросив взгляд на фотопортрет, пожал плечами:
– Да разве всех мазуриков упомнишь…
– Слушай, не крути, юла.
– Ну, раз желаешь, – Фрелих неожиданно перешел на «ты», – дам совет тебе, Арсений. Не езди на Мытнинскую. Подожди до завтра.
– Почему?
Старший агент замялся:
– Утро вечера мудреней. И агенты устали, домой хотят…
– Тейтельбаум пятьдесят рублей пообещал, если вещи сегодня вернем. Так что с меня – угощение. Всем!
На Большой Морской Яблочкова ждали четыре пролетки, в трех сидели агенты, в четвертой – Тейтельбаум.
– Вылезайте, – велел ему Арсений Иванович. – Ожидайте меня в сыскной.
– Но…
– На задержаниях всякое бывает. Даже стрельба.
– А как вы узнаете мои шубы?
Добротный дом за нумером девятнадцать резко отличался от соседних, прогнивших и покосившихся. Первый его этаж был каменным, второй – деревянным, чтобы обитателям легче дышалось.
Яблочков приказал четырем агентам окружить строение по периметру, а с остальными перелез через выездные ворота и, миновав двор, где между сараями (дровяной, для подвод и лошадей) гуляли куры, обогнул дом. Черный вход заперт не был, через него с револьверами наперевес ворвались в дом.
Жупиковы вечеряли. Увидев незваных гостей, оба сына вскочили, однако отец жестом приказал им сесть:
– С кем имею честь? – спросил он нарочито спокойно.
– Сыскная полиция, чиновник для поручений Яблочков, – отрекомендовался Арсений Иванович.
– Ивану Дмитричу служишь?
– Государю императору…
– Мы с Иваном Дмитричем – старинные друзья с тех времен, когда он еще надзирателем бегал. Пару лет назад такой же чудак со шпейером [11] тоже сюда ворвался: «Руки вверх, – заорал, – вы арестованы». Повез в сыскное. А там, слава богу, Иван Дмитриевич находился. Сразу меня и отпустил. Потому что честный я человек.
– На сей раз не отвертишься, – Яблочков не сводил глаз с янтарной в золоте броши, что украшала душегрею жупиковской жены.
11
Револьвер.
Тихо шепнул агенту Голомысову:
– Приведи-ка потерпевшего.
– Ошибаетесь, господин чиновник. Сами посудите, если б я преступным промыслом промышлял, стал бы Иван Дмитриевич меня нанимать для переезда на дачу? Не далее как вчера его семейство свезли, – сообщил Жупиков, внимательно наблюдая за непрошеными гостями. – Так что сыскной мы не чужие. Может, за стол присядете? В ногах-то правды нет. Палашка, неси стаканы…
– Сидеть! – заорал Яблочков, для убедительности наставив на Жупикова револьвер.
Если спрячет брошь – потом ее не сыщешь. Испуганная хозяйка закрылась от ремингтона, задрав холщовый передник.
– Зачем бабу пужаете, господин для поручений? – у Жупикова лишь на миг дернулась скула, однако сумел он сохранить не только невозмутимость, но и иронию.
– Чиновник для поручений, – поправил его с подчеркнутым раздражением Арсений Иванович.
Скрипнула дверь, Яблочков услышал, как входят в дом, на этот раз с улицы, Голомысов с Тейтельбаумом. Увидев потерпевшего, сыновья Жупикова переглянулись, а Африкан Семенович прикусил губу.