Наполеон и Мария-Луиза (др. перевод)
Шрифт:
Все эти женщины, приходившие в Тюильри, чтобы дать ощупать свои прелести за драгоценность, коня или несколько луидоров, конечно же доставляли монарху очень приятные ощущения, но они не давали того, чего ему больше всего не хватало: нежности и привязанности.
Этот толстый распутный гурман обладал на самом деле сердцем простой мидинетки.
Ему хотелось бы полюбить какую-нибудь любовницу, чью-нибудь супругу, какую-либо семью. Увы! Жена его уже умерла, детей у него не было. Его братец, граф д’Артуа, считал его излишне либеральным и ненавидел его за это. Его племянница, герцогиня Ангулемская, открыто вставшая на позиции ультра, с ним не говорила. Что же касается женщин, которых он принимал в своем кабинете, то он знал, что все они слишком расчетливы для того, чтобы испытать к ним привязанность.
И тогда он обратил свой взор на мужчин и осыпал своих «фаворитов» многочисленными милостями.
Сначала фаворитом стал граф д’Аверай, получивший от короля очень много подарков, затем его сменил герцог де Блакас, которого монарх сделал министром и пэром Франции.
Эти мужчины, скажем сразу же, не были королевскими «миньонами». Людовик XVIII «не шел напролом», как тогда говорили, и у него никогда не возникало желания проверять затаенные места своих подданных.
Он ограничивался тем, что гладил своих фаворитов по щекам, называл их «дитя мое» и благочестиво целовал их в лоб по праздникам…"Господин де Блакас был одним из тех эмигрантов, про
И вскоре восстановил против себя всех королевских советников. Самый прямой из них, Гизо, потребовал его немедленной отставки. Людовик XVIII грустно покачал головой.
– Монарху прощают его любовниц, – сказал он, – но никогда не прощают, что у него есть фавориты.
После долгих колебаний он все-таки назначил Блакаса послом в Неаполь. Но две недели после этого рыдал в своем кресле на колесиках.
– Он уехал, – стонал король, вытирая слезы огромным платком. – Как я его любил… Бедное дитя… Ах, мерзавцы, они убили меня…
Через полмесяца он спустился из своих апартаментов с улыбающимся лицом и перед едой заглотил сотню устриц. Двор с облегчением увидел, что господин де Блакас был забыт.
Спустя несколько недель Людовик XVIII завел себе другого фаворита. Избранника звали Элия Деказес. Бывший чиновник времен империи, он служил секретарем по особым поручениям у матери Наполеона и совсем недавно сменил Фуше на посту министра полиции.
Его служебное положение позволяло ему знать всю подноготную парижской жизни. Он ежедневно приходил в Тюильри с портфелем, набитым письмами, перехваченными и вскрытыми Тайной канцелярией, рапортами полицейских, сплетнями и пошлыми историями. И остроумно рассказывал обо всех выходках придворных и жителей города королю, который дрожал от удовольствия и даже вскрикивал от радости.
Вскоре Людовик XVIII уже жить не мог без Деказеса.
«Это была самая настоящая идиллия, – пишет господин Люкан Дюбретон. – Король жил для и благодаря Деказесу. По утрам он работал с ним, а на заседаниях Совета министров, не имея возможности переговорить с ним, он посылал ему нежные записки. Когда его друг отсутствовал, он опять-таки писал ему, давая различные поручения: набросать план очередной речи, например, для того, чтобы привести в порядок мысли, если это было необходимо. Страдать от любви к нему для короля было верхом наслаждения. По вечерам, когда королевская семья удалялась, он вел со своим министром нескончаемые разговоры… Какие восхитительные минуты! Деказес, прежде чем уйти, оставлял на столе папку с поступившей за день почтой и сделанными его рукой пометками и комментариями. На следующий день его господин отсылал ему эту папку со своими замечаниями и нежной запиской. Это было ежедневным обменом маленьких забот, лести, пресноватых нежностей, которые оживляли жизнь старого человека и которые украшались фаворитом проявлениями романтической привязанности»100.
Людовик XVIII называл его «сын мой, дорогой сын» и говорил про него: «Не правда ли, у него самые красивые глаза?» Он обращался к нему на «ты», гладил его по волосам и щипал за подбородок.Этот фаворит, будучи отчаянным либералом, вскоре восстановил против себя ультра и членов Конгрегации.
В течение многих недель эти люди, гораздо более роялистски настроенные, чем сам король, искали способ для устранения Деказеса. Однажды виконту Состену де Ларошфуко, ярому стороннику Конгрегации, пришла в голову одна идея:
– Надо заменить Деказеса женщиной. Женщиной высокородной и умной, которая смогла бы иметь абсолютную власть над королем.
Все ультра согласились с предложением.
– У меня есть на примете такая женщина, – добавил он. – Это мадам дю Кайла.
Члены Конгрегации были этим несколько удивлены. Ведь мадам дю Кайла была любовницей виконта.
– Я пожертвую ею за нашу идею, – сказал он, сделав благородный жест.
Все стали его поздравлять.
В тот же вечер он отвел не ведавшую о предназначенной ей роли мадам дю Кайла в сторонку и вдруг произнес патетическим тоном:
– Мадам, мы стоим на краю пропасти! Нет такой руки, которая смогла бы сорвать с глаз короля ослепляющую его повязку, кроме руки женщины, достаточно нежной для того, чтобы не задеть его самолюбие в тот момент, когда она раскроет ему глаза. Этот принц испытывает необходимость любить тех, кому позволяет давать себе советы. Его сердце наполовину занято политикой. Знаменитые женщины, пользуясь своим благим или плачевным влиянием на монархов, поочередно приводили к катастрофам или к успехам королевства во Франции и в Испании. Сегодня только женщина может спасти религию и монархию. Природа, рождение, воспитание, даже само несчастье выбрали именно вас для выполнения этой миссии. Попросите у короля аудиенции под предлогом того, что вы хотите попросить его оказать протекцию вам и вашим детям, предъявите ему те сокровища очарования, ума, разумности, которыми наградила вас природа и которые не должны прозябать в тени, а блистать во дворцах. Очаруйте его с первой же встречи, сделайте так, что, когда вы уйдете, он почувствовал бы сожаление от того, что расстается с вами, и желание снова вас увидеть. Войдите в его сердце с помощью любви и в его разум с помощью своего ума. Станьте необходимой для того, чтобы смогла найти отдохновение эта страдающая душа, отягощенная заботами о троне. И с помощью советов помогите Франции избежать грозящей ей катастрофы.
Мадам дю Кайла была ошарашена. Мысль о том, что пойти и предложить себя – даже во имя спасения трона и алтаря – толстому, страдающему подагрой старику, который правил в Тюильри, была ей крайне неприятна. Она напустила на себя благородное возмущение.
– Что! – сказала она. – Вы хотите ослепить меня перспективой власти и главенства при дворе? Да разве я давала вам право сравнивать меня, пусть ничтожную, позабытую всеми и ушедшую в горе, с этими отчаянными честолюбивыми женщинами, которые используют свои пороки и даже добродетели для того, чтобы завоевать и руководить сердцем королей? Если вы хотите, чтобы мы остались друзьями, никогда больше не говорите со мной на эту тему. Я даже готова забыть о том, что вы не поняли меня и заговорили со мной об этом101.
И для того чтобы показать, что ничего больше не желает слушать на этот счет, она увлекла его в свою спальню…Кем же была эта мадам дю Кайла, из которой ультра хотели сделать новую Исфирь?
Это была женщина тридцати пяти лет, необычайно соблазнительная, неоднократно доказавшая, несмотря на свой благородный облик, свою склонность к любовным играм. Брюнетка с горячим взором, чувственным ртом, упругим задом, она продвигалась по жизни благодаря своей красивой груди и большой ловкости. Состен де Ларошфуко так нарисовал нам ее портрет:
«Остроумная, игривая, умеющая придать своему голосу, уж не знаю каким образом, очень нежный оттенок, унаследованный от семейства Талонов, проявивших себя на судебном поприще, она умела показать свой ум ласковым и нежным взглядом, который иногда бывал хитрым, и очень редко жестоким. А помимо этого она была загадочной, поскольку все у нее было поверхностно, умна, рассудительна, имела хороший вкус. Она была бабочкой, которая, если судить по первому впечатлению, не была способна ни на чем остановиться, но которая могла, однако, привязаться к чему-либо, если ее не принуждать к этому. Сердце ее было для нее компасом, а ум рулем».Урожденная Зоэ Талон, мадам дю Кайла была дочерью маркиза Омера Талона, личности странной, который был поочередно королевским прокурором в 1777 году, советником Следственной палаты в 1779 году, гражданским наместником в «Шатле»102, депутатом Генеральных Штатов в 1789 году и тайным агентом. Затем он оказался замешанным в одно из самых загадочных дел времен революции: в дело Фавра.
В конце 1789 года маркизу де Фавра нанес визит Кромо Дюбур, казначей графа Прованского, вручивший ему два миллиона, положенных у голландских банкиров, чтобы организовать похищение Людовика XVI и его доставку в Перон.
– Как только король окажется в этом городе, – объяснил Кромон Дюбур, – финансируемые нами группы поднимут пригороды и перебьют народных вождей. Затем потребуют отречения короля и назначения Мсье наместником королевства.
Фавра был прирожденным авантюристом. Соблазненный деньгами, он согласился и немедленно принялся за дело. Он стал закупать оружие и лошадей, набирать людей, встречаться с подстрекателями. Увы! Он совершил неосторожность, доверившись некоему Морелю, который, испугавшись всего этого, выдал его Массю де Невилю, помощнику Лафайетта. «Храбрый генерал» приказал арестовать Фавра.На суде граф Прованский, которого весь Париж считал главным вдохновителем заговора, сумел с большой ловкостью вывернуться и оправдаться, а Фавра был приговорен к смерти.
Этот несчастный, упрямо молчавший во время следствия, испытал большое огорчение. Поняв, что Мсье ничего не станет предпринимать для его спасения, он написал пространную записку относительно своих связей с братом короля и вручил их председателю суда.
А председателем суда был Омер Талон.
Прочитав написанное Фавра, судья помчался в тюрьму, для того чтобы уговорить приговоренного к смерти молчать.
– Если вы выдадите Мсье, скандал вспыхнет с новой силой и навредит королю, королеве, всему двору. Ваши обвинения против королевской семьи могут привести к падению монархии.
Видя, что его слова мало тронули пленника, Омер Талон добавил:
– Вы ведь верите в Бога. Примите же венец мученика, и небеса откроются для вас. Мсье будет обязан своей жизнью вашему молчанию, и если в будущем он не пожелает выполнить свои обязательства относительно вашей семьи, я напомню ему об этом.
Мысль о том, что он сможет без труда попасть в рай, понравилась Фавра. Он замолчал.
И спустя двое суток, 19 февраля 1790 года, был повешен на Гревской площади.
После казни все увидели, как некий священнослужитель проворно юркнул в карету и укатил. Это был аббат Ледюк, побочный сын Людовика XV, который находился рядом с приговоренным к смерти до самого последнего момента. Этот участник заговора помчался успокоить Мсье и заверить его в том, что «все прошло хорошо»…
Но Омер Талон на всякий случай сохранил эту записку Фавра.
А виконту Состену де Ларошфуко, ультра и сторонникам Конгрегации было известно о том, что эта записка была у мадам дю Кайла…Во время империи Омер Талон был брошен по приказу Фуше в тюрьму по подозрению в сочувствии роялистам. Молодая Зоэ (вышедшая в 1802 году замуж за графа дю Кайла) напрасно предпринимала многочисленные попытки увидеться с узником. Когда портфель министра полиции был вручен Савари (герцогу де Ровиго), она вспомнила о том, что супруга нового министра была некогда ее подругой по пансиону. Она попросила аудиенции и была принята.
Быстро перебрав в памяти те двенадцать часов, которые она провела с герцогиней де Ровиго у мадам Кампан, графиня изложила суть своей просьбы.
– Я хотела бы увидеть своего отца, – сказала она.
И зарыдала.
Савари, очарованный этой красивой девушкой, приблизился к ней с лицемерным выражением на лице и пообещал ей выполнить ее просьбу. Но при этом поставил одно условие… И один из авторов мемуаров сообщает нам, что, «несмотря на испытываемое отвращение, мадемуазель Талон пришлось через многое пройти для того, чтобы попасть в камеру несчастного узника…»103
Потом, всякий раз, когда у нее возникало желание увидеться с отцом, Зоэ приходилось ложиться на софу, которую Ровиго, как мужчина очень предусмотрительный, установил в своем рабочем кабинете. Вначале это было простой формальностью. Затем партнеры начали испытывать друг к другу некоторую симпатию. И потом, по совместной договоренности, решили изменить место встреч.
Однажды, когда они лежали вдвоем совершенно голыми в спальне Ровиго на постели, превращенной их пылом в поле битвы, в комнату ворвалась с горшком воды в руках герцогиня, уже давно начавшая подозревать мужа в измене.
– Не двигаться! – крикнула она.
И, подбежав к кровати, облила с ног до головы любовников104.
«Вынужденные покинуть свой рай под действием этого ледяного душа, – сообщает нам барон де Блэ, – Зоэ и Ровиго стали чихать самым комичным образом. Затем министр побежал прикрыть шторой свою наготу, которая с каждой минутой становилась все ничтожнее…»105
Эта сцена не смогла разлучить любовников. Напротив. Они снова вернулись на софу в министерстве и еще долгие месяцы после этого получали наслаждение.
Их занятия любовью оказались плодотворными. Мадам дю Кайла вскоре подарила мужу толстого малыша, вылитого министра полиции.В начале 1814 года, видя, что империя начинает трещать по всем швам, она встала на сторону оппозиции и получила от роялистского комитета поручение съездить в Хартвелл, где в то время находился Людовик XVIII. С согласия – а возможно, и при пособничестве – герцога де Ровиго она – без всяких затруднений – уехала в Англию и была принята претендентом на престол, узнавшим с некоторым беспокойством о том, что эта красивая женщина была дочерью председателя суда Омера Талона…
Зоэ, естественно, не сделала ни малейшего намека на бумаги, которые у нее были. Людовик XVIII был ей за это признателен и пообещал свое покровительство.
Вернувшись в Париж, она пришла к господину де Талейрану.
– Я только что приехала из Хартвелла, – сказала она. – Я виделась с королем, и он велел передать вам…
Министр подскочил в кресле:
– Да вы в своем уме, мадам? Вы смеете признаться мне в совершении подобного преступления?!
Затем, убедившись, что за дверью их никто не подслушивает, вернулся к Зоэ и тихо произнес:
– Итак, вы с ним виделись?.. Но ведь вам известно, что я – его покорный и преданный слуга?106
Такова была мадам дю Кайла, которую господин де Ларошфуко собирался усадить на колени Людовику XVIII…Глава 19 Имя мадам дю Кайла служило пропуском для королевской гвардии
Он выставлял свою любовь напоказ, словно школьник.
Андре Ламанде
Виконт Состен де Ларошфуко несколько раз усаживал к себе на колени мадам дю Кайла, стараясь внушить ей, что ей необходимо для спасения монархии, во имя счастья французов и во славу церкви переспать с королем.
Вместо ответа Зоэ начинала напевать один модный в то время романс. И все же однажды после его настойчивых уговоров она вскочила, потеряв терпение, и произнесла:
– Послушайте, Состен, если вы еще раз сделаете мне это глупое и смехотворное предложение, я уйду от вас и никогда больше не вернусь!
Прознав об этом категорическом отказе, ультраправые собрались уже было отказаться от своего плана, но тут им очень вовремя помог случай.
В конце 1817 года господин дю Кайла, с которым Зоэ рассталась еще в 1804 году, вдруг начал процесс против жены, публично обвинив ее в супружеской неверности и заявив, что она поэтому не имеет права воспитывать их детей, Валентину и Юголена.