Народ Мухаммеда. Антология духовных сокровищ исламской цивилизации
Шрифт:
Смерть
В следующее воскресенье, когда Ибн Фурату в его комнату во дворце визиря принесли обед, он приказал слугам унести еду, так как решил поститься. Когда стемнело и наступил час окончания поста, он сказал, что не будет нарушать свой пост этой ночью. Слуги стали настаивать на том, чтобы он поел.
– Завтра меня предадут смерти, – ответил он, – это уже решено.
– Господи упаси! Как такое может быть?
– Да, это так, – продолжил Ибн Фурат, – вчера я видел во сне своего покойного брата Абу Аббаса, и он сказал мне: «Послезавтра, в понедельник, ты будешь уже с нами». Все, что он говорил мне во сне раньше, всегда сбывалось. Завтра понедельник. В этот день был убит благословенный Хусейн, сын Али.
На следующее утро заговорщики поплыли вниз по реке к императорскому дворцу. Халиф отказался принять их, тогда они вернулись во дворец визиря и написали халифу письмо, в котором требовали предать смерти Ибн Фурата и его сына. Муктадир ответил, что ему необходимо время для принятия такого важного решения. Заговорщики написали снова, что, если казнь не состоится сегодня, в империи может произойти необратимое событие, последствия которого будут катастрофическими для Муктадира.
Тогда халиф написал записку начальнику полиции, в которой приказывал ему обезглавить обоих заключенных и доставить их головы во дворец. Назук ответил, что это очень серьезное дело и он не может действовать на основании одной только записки. Тогда Муктадир послал своего главного евнуха с официальным письменным приказом. Евнух передал Назуку приказ и слова халифа, что тот должен выполнить то, что написано в приказе. Назук опять отказался повиноваться – он сказал, что не будет действовать через посредника, ему необходимо услышать приказ лично из уст повелителя правоверных.
Ибн Фурат из своей комнаты слышал все эти переговоры и был в курсе событий. Когда ему сказали, что все заговорщики покинули дворец визиря и что сам Назук ушел домой, он несколько успокоился. Однако вскоре выяснилось, что Назук пошел не домой, а во дворец к императору.
После полудня начальник полиции вернулся во дворец визиря и пошел в апартаменты Ибн Фурата. Перед этим он отправил своего евнуха с несколькими неграми обезглавить Мухассина. Скоро ему принесли голову сына бывшего визиря.
– Положите ее перед отцом, – приказал Назук и обнажил свой меч.
Ужас объял Ибн Фурата, он понял, что пришла его смерть.
– Зачем тебе меч, Абу Мансур? – крикнул он Назуку. – Подожди, замолви слово обо мне перед повелителем правоверных – скажи, что у меня еще много денег, бесчисленные тайники с золотом и драгоценными камнями!
– Слишком поздно, – ответил Назук и приказал своим слугам отрубить Ибн Фурату голову.
Обе головы он отнес халифу. Муктадир приказал выбросить их в воду. С Таббанинского моста в Багдаде головы были брошены в Евфрат, туловища – в Тигр. Ибн Фурат умер, когда ему было семьдесят один год и несколько месяцев.
Да пребудет с ним милость и благословение Аллаха.
Святой и его судьба
«Халладж и я верили в одно и то же, – говорил Шибли, – но мое безумие спасло мне жизнь, а его разум привел его к смерти».
«Как бы высоки ни были мысли обычного верующего человека, они все равно привязаны к его собственной судьбе и его собственной душе, поскольку всякое живое существо является рабом своей природы. Но объективная Реальность, осуществленная в душе, – это просто святость».
Хусейн, сын Мансура, по прозвищу Халладж [150] (что означает «чесальщик шерсти»), был персом. Сначала он учился премудростям суфизма у Сахла из Тустара, но покинул его, не спрашивая на то разрешения, для того чтобы примкнуть к последователям Макки. Макки он тоже оставил, и снова без позволения учителя, и попытался стать учеником Джунайда, но Джунайд не захотел принять его. «Я не беру к себе сумасшедших», – ответил он.
Халладж был блестящим писателем, он с одинаковой легкостью формулировал свои мысли аллегорическим, теологическим и юридическим языками. Все его мистические афоризмы передают впечатление человека, увидевшего что-то новое и ни на что не похожее. Некоторые из его высказываний более сильны, другие слабее, некоторые легко понять, другие же – двусмысленны, встречаются и совершенно непостижимые. Когда Господь дарует человеку видение, тот позднее пытается выразить словами то, что ему посчастливилось увидеть на вершине экстаза. По воле Божественного провидения его слова становятся непонятными и туманными, и они тем более непонятны, если он высказывается поспешно, под влиянием тщеславия.
150
Абу Абдаллах Хусейн ибн Мансур Халладж (857–922).
Люди называют такие изречения «Возвышенными», независимо от того, верят они им или нет, понимают они их или не понимают.
В любом случае, принимают ли они или не принимают эти высказывания, они не видят реальности, стоящей за этими словами. Некоторые ортодоксальные теологи совершенно отвергают Халладжа на том основании, что его афоризмы патетичны. Но проблема здесь только в форме выражения, а не в содержании.
Халладж постоянно находился в экстазе. Он никогда не был официально признаваем; то, что сказано человеком, может считаться авторитетным, после того как он признан, в некотором смысле канонизирован.
Я очень люблю этого человека, но он до сих пор остается загадкой для меня. Тем не менее, когда ко мне стали приходить мои собственные видения, он очень помог мне.
Неправомерно называть его магом. Все здравомыслящие последователи Истинного пути уверены, что правоверный не может быть им, так как это две взаимоисключающие вещи. Хусейн ибн Мансур прожил жизнь праведника – в молитве и посте; такая жизнь несовместима с магией и колдовством. Однако многое из того, что он совершал, если и не может быть причислено к магии, должно именоваться чудом. А творить чудеса позволено только святым.
– Мне случилось как-то раз сопровождать Хусейна ибн Мансура, – рассказывает Муса из Бейды, – по одной из улочек нашего города. Когда тень, упавшая откуда-то сверху, пересекла его путь, он поднял голову и увидел прекрасную девушку, стоявшую на плоской крыше дома. Он резко отвернулся и сказал мне:
– Ты увидишь, хотя, возможно, тебе придется долго ждать, что мои глаза оказали мне сегодня плохую услугу, последствия чего рано или поздно проявятся.
Однажды, много лет спустя, когда он был выставлен на площади, я был в толпе и плакал. Он заметил меня и крикнул мне с эшафота:
– Муса, человек, который поднимает свою голову и смотрит на то, что ему запрещается видеть, – ты помнишь, о чем я говорю, – должен теперь, как ты видишь, вознестись над головами толпы! – И он указал кивком на эшафот.
Приход Халладжа в Багдад
«Мы сидели вокруг суфийского шейха Джунайда, – рассказывает Али Хадрами, – когда к нам подошел прекрасный юноша, учтиво приветствовал всех и подсел к нам. Некоторое время он молча слушал то, что говорили другие. Потом Джунайд спросил его: