Народ Мухаммеда. Антология духовных сокровищ исламской цивилизации
Шрифт:
– Ах, значит, ты здесь главный, – сказал арестант, повернувшись к палачу, – а этот, другой, просто наблюдатель. Ладно, скажи тогда, есть ли у меня право на последнее желание?
– Говори, чего тебе нужно, – ответил палач.
– Приготовь мне сладкую пшеничную кашу, – попросил брат Бабека.
Когда каша была подана, он поел от души и сказал:
– Завтра, если будет на то милость Господня, ты увидишь, как умирает благородный перс.
Потом он спросил вина из фиников и пил его не спеша, до самого рассвета, когда настала пора отправляться в Багдад.
Там, на мосту через Тигр, ему отрубили руки и ноги, а его тело было повешено на восточном берегу.
Год спустя Мазьяр, правитель Табаристана, участвовавший в восстании против верховной власти, был схвачен и доставлен в Самарру. На допросе он заявил, что к мятежу в защиту своей религии его подбивал Афшин, пользуясь тем, что оба они втайне придерживались своей прежней, зороастрийской веры.
Афшин, кроме того, обвинялся в том, что в военной кампании против византийского императора пренебрег возможностью захватить в плен последнего, заявив: «Он царь – пусть цари сами решают свои дела между собой». Так что еще до того, как Мазьяра доставили в Самарру, Афшин был уже арестован по доносу своего секретаря.
Суд над изменником
Афшина допрашивали Ибн Аби Дувад, Исхак, сын Ибрахима, и Ибн Зайят. Мазьяр, первосвященник-зороастриец, комендант пограничной крепости из Согда и еще два человека, происходившие из той же провинции, одетые в потрепанную одежду, присутствовали в качестве свидетелей. Последние были вызваны для дачи показаний первыми. Они обнажили свои спины, и все увидели свежие следы побоев.
– Узнаешь ли ты этих людей? – спросил Ибн Зайят обвиняемого.
– Да, – ответил Афшин. – Один из них муэдзин, другой имам. Они организовали мечеть в Сурушне, моей столице, за что я приказал наказать их – дать каждому из них по тысяче плетей. Причины, вынудившие меня к этому, таковы: согласно договору, который я заключил с правителями Согда, я не должен был препятствовать людям этой провинции исповедовать религию своих предков; эти же двое мусульман ворвались в храм, выбросили идолов, которым поклоняется народ Согда, и превратили то место в мечеть. За это я наказал их, как виновных в насилии и святотатстве.
– Ладно, – сказал Ибн Зайят, – но что ты можешь сказать по поводу книги, найденной у тебя, книги в парчовом переплете, украшенной золотом, серебром и драгоценными камнями и содержащей богохульство и ересь?
– Эту книгу, – ответил Афшин, – я унаследовал от своего отца. В ней собрана мудрость древних персов. Что касается якобы богохульственного содержания ее, то в ней меня не интересовали лишь ее литературные достоинства. Она досталась мне в том виде, в котором она предстала перед вами, и я не видел смысла лишать ее переплета и украшений. В конце концов, вы делаете то же самое – держите в своих домах книгу «Калила и Димна» и книгу «Маздак». Я не считаю, что это недопустимо для мусульманина.
Затем был вызван священник-зороастриец (маг), который дал следующие показания.
– Обвиняемый, – заявил он, – имел обыкновение есть мясо удушенных животных, более того, он настойчиво советовал мне поступать так же, утверждая, что такое мясо нежнее, нежели мясо животных, зарезанных ножом, как принято по Закону. Он также каждую среду приносил в жертву черную овцу: разрубал ее на две половины своим мечом, проходил между ними, а затем съедал мясо. Однажды он сказал мне: «Я ненавижу обычаи этих арабов, я сам опустился уже до того, что ем их масло, езжу на их верблюдах и ношу их сандалии, но, по крайней мере, я еще не потерял ни одного волоса!» Он имел в виду, что никогда не пользовался средствами для удаления волос, используемыми мусульманами. Кроме того, он отказался подвергнуться обряду обрезания.
– Скажите, – обратился с гневом Афшин к судьям, – вы считаете этого человека законным свидетелем на суде мусульман?
– Нет, мы так не считаем, – вынуждены были признать судьи, поскольку тот человек в то время не принадлежал к Истинной Вере (он, впрочем, стал мусульманином впоследствии, при Мутаваккиле).
– Зачем же вы слушаете человека, которому вы не верите? – продолжил свою атаку Афшин. – И скажи, пожалуйста, – продолжил он, обратившись к священнику, – была ли у тебя возможность наблюдать, через окно, или дверь, или еще как-нибудь, за тем, что происходит у меня дома?
– Нет, – отвечал свидетель.
– А бывало ли, что я приглашал тебя в свой дом, как гостя, и рассказывал тебе о своих личных делах и делился с тобой, по дружбе, своими мыслями и говорил тебе о моей любви к своей родине, Персии, к ее народу и обычаям?
– Да, – отвечал священник.
– Тогда ты, будучи неверным в религии, неверен и в дружбе, потому что рассказываешь перед всеми то, что я доверил тебе одному!
Судьи вызвали тогда коменданта пограничной крепости из Согда.
– Знаешь ли ты этого человека? – спросили они Афшина.
– Нет, – ответил он.
– А ты, комендант, знаешь ли Афшина? – спросили судьи.
– Конечно, я знаю его, – ответил он и, повернувшись к подсудимому, продолжил: – Как долго ты будешь изворачиваться, юлить и скрывать правду?
– Что имеешь в виду, длинный язык? – спросил Афшин.
– Как люди обращаются к тебе в письмах?
– Так же как они обращались к моему деду, а потом отцу, так же они пишут и мне.
– Нет, ты скажи, каким титулом называют они тебя?
– Это никого не касается, – попытался уклониться от ответа Афшин.
– Они начинают свои письма так. – И тут он произнес несколько слов на сурушанском диалекте. – Не правда ли? Что означает по-арабски: «Богу богов от его слуги такого-то…»
– Да, это так, – признался Афшин.
– Что?! – воскликнул Ибн Зайят. – Как может правоверный допускать такое обращение к себе? То же самое говорил фараон, когда он собрал, призвал и провозгласил: «Я ваш Господь, высочайший».
– Это всего лишь древний обычай, – ответил Афшин, – так люди обращались к моим предкам и ко мне самому, когда я еще не был мусульманином. Я не хотел терять уважение в их глазах, ибо, потеряв авторитет, я мог бы лишиться и их послушания, и их верности.
– Позор тебе, Афшин! – крикнул Исхак ибн Ибрахим. – Как ты можешь теперь клясться Именем Бога? Кто поверит тебе после этого? Как мы можем считать тебя правоверным, когда ты уподобился фараону в своей гордыне?
– Исхак, – ответил Афшин, – этот стих из Корана в свое время цитировал Уджайф против Али ибн Хишама, сегодня ты процитировал его против меня, кто знает, может, завтра кто-нибудь процитирует его против тебя?
Последним перед судом предстал Мазьяр.
– Знаешь ли ты этого человека? – спросили Афшина.