Народная история России. Том II. Устои советскои? диктатуры
Шрифт:
Электричество в домах давалось с перебоями на час, на два. Свидетельница тех лет писала, что если электричество горело весь вечер и ночь, сердца обывателей сжимались в смертельном ужасе: это означало, что в квартире шли обыски. [285] Обыски сопровождались арестами. [286] Обыски, конфискации и заключения под стражу пользовались приоритетом Совнаркома. Для этого электроэнергии и автомобильного топлива на жалели.
Кризис топливного снабжения в постреволюционные годы стал синонимом постылого, унылого холода. С отключением отопления паралич начал сковывать города и посёлки страны. Примусы и керосинки были хозяевами кухонь того времени. Но с дефицитом керосина и нехваткой керосиновых ламп и тем, и другим пришлось искать замену. [287] , [288]
285
Шапорина Л. В. Дневник. В 2-х томах, Т.1, Новое литературное обозрение, Москва, 2011, стр. 70
286
Бьёркелунд
287
Семенова-Тян-Шанская А. М. Записки о пережитом, Издательство „Анатолия“, СПб., 2013, стр. 77
288
Бенуа Александр, Дневник. 1916–1918, Захаров, Москва, 2016, стр. 621-622
Экономист А. С. Посников отметил, что в деревне местами опять пошла в ход лучина, и женщины сняли с чердака давно забытые светцы. [289] Топливный голод компенсировался интенсивным использованием дров для отопления примитивных печурок. Необходимость в резком увеличении дровяных заготовок стала толчком к мобилизации населения. Отсутствие отопления было настолько злободневным, что весной 1919 года властью обсуждался проект декрета о постепенной замене налоговой системы трудовой повинностью по заготовке топлива. [290]
289
Российский либерализм: идеи и люди / Под общей редакцией А. А. Кара-Мурзы, Новое издательство, Москва, 2007, стр. 447
290
Красная Москва. 1917–1920 гг., Издание московского Совета Р. К. и КР Д., Москва, 1920, стр. 13
При советской власти каждая зима превращалась в неистовую борьбу за выживание. Описывая атмосферу отчаяния в стране, писательница Рашель Хин-Гольдовская отметила, что было темно, холодно и грязно. Свидетельница записала в своём дневнике: „Мне часто кажется, что мы уже не живые люди, а старые автоматы. Вот-вот заржавленный механизм остановится и мы повалимся.“ [291]
В зимние месяцы кирпичные и каменные стены жилищ впитывали холод до такой степени, что температура внутри и снаружи домов отличалась всего на несколько градусов. Стужа в квартирах была неотступной. Поэтому зимой порчи продуктов в жилищах можно было не бояться. [292] Один мемуарист выразительно подметил, что частные дома и многоквартирные здания напоминали холодильники. [293]
291
Россия 1917 года в эго-документах. Дневники, РОССПЭН, Москва, 2017, стр. 354
292
Осоргин Михаил, Времена. Происшествия зеленого мира, Интелвак, Москва, 2005, стр. 148-149
293
Реден Н. Р. Сквозь ад русской революции. Воспоминания гардемарина 1914–1919, Центрополиграф, Москва, 2006, стр. 168
Из-за холода жильцы были вынуждены носить дома пальто и шапку, одевать шарф и спать, не раздеваясь. Многие одевали на себя по нескольку свитеров и кофт. [294] Художник Юрий Анненков писал в своих воспоминаниях, что с приходом зимы он ложился спать в тулупе и валенках, в барашковой шапке, накрываясь одеялами и коврами. К утру металлический остов кровати, брови и ресницы Анненкова покрывались крепким инеем, а самогонная химия уже не помогала. [295]
294
Семенова-Тян-Шанская А. М. Записки о пережитом, Издательство „Анатолия“, СПб., 2013, стр. 83; также Врангель М. Д. Моя жизнь в коммунистическом раю // Архив русской революции. Т.4, Терра-Политиздат, Москва, 1991, стр. 214
295
Шкловский Виктор, Собрание сочинений. Том 1: Революция / сост., вступ. статья И. Калинина, Новое литературное обозрение, Москва, 2018, стр. 297
Из-за отсутствия отопления целые городские кварталы оставались без обогрева. По свидетельству очевидцев, особенно гибли люди в домах с центральным отоплением. [296] О том, какая фантастическая разруха воцарилась в стране через полтора года после Октябрьского переворота, говорит обращение Всероссийского Союза Инженеров. Обращение это было сделано в марте 1919 года. Оно называлось „Куда ведёт Россию голод.“ В нём авторы описывали картину ошеломляющих лишений, голода и резкого ухудшения санитарных условий жизни городов. [297]
296
Шкловский Виктор, „Ещё ничего не кончилось…“, Пропаганда, Москва, 2002, стр. 178
297
Высылка вместо расстрела. Депортация интеллигенции в документах ВЧК-ГПУ. 1921–1923 / Вступительная статья, составление В. Г. Макарова, В. С. Христофорова; Комментарии В. Г. Макарова, Русский путь, Москва, 2005, стр. 51-53
Всероссийский Союз Инженеров доводил до сведения населения, что индустрия, стоящая во главе социального государства, постепенно отодвигалась на задний план и заменялась первобытным способом труда с характером кустарного производства: „Город теряет облик культурного руководящего
Борьба за существование сводилась лишь к утолению голода и поиску тепла. Екатерина Эйгес, работавшая библеотекаршей и живущая в общежитии, вспоминала, что в комнате у неё становилось все холодней. По словам мемуаристки, до металлических предметов нельзя было дотронуться, они жгли пальцы. [299]
298
Высылка вместо расстрела. Депортация интеллигенции в документах ВЧК-ГПУ. 1921–1923 / Вступительная статья, составление В. Г. Макарова, В. С. Христофорова; Комментарии В. Г. Макарова, Русский путь, Москва, 2005, стр. 51
299
Эйгес Екатерина, Воспоминания о Сергее Есенине, из http://magazines.russ.ru/novyi_mi/1995/9/eyges.html
К концу зимы 1919 года холод в комнате Эйгес стоял такой, что жить в ней стало невозможно. Свидетельница эпохи призналась, что при дыхании виден был пар, а ложиться на холодные простыни было жутко, точно в прорубь. Подаренные ей крупные зерна пшеницы Эйгес слегка разваривала на плите, заворачивала в бумагу и клала под подушку. Каша доваривалась и от этого слегка согревала постель. В конечном счёте начальство сжалилось над библиотекаршей. Её перевели в другую комнату, на пятый этаж. [300]
300
Эйгес Екатерина, Воспоминания о Сергее Есенине, из http://magazines.russ.ru/novyi_mi/1995/9/eyges.html
Новая комната была не так комфортабельна, как первая. Она была узкой и длинной, с одним окном на двор, узким проходом между кроватью и шкафом, столом и диванчиком. Но зато в ней было тепло как в бане. Узнав об этом, к Эйгес стали приходить люди, чтобы погреться. [301]
Холод стал неизменным рефреном первых лет коммунистического правления. В 1920 году в Петрограде было настолько холодно, что священники в храмах совершали летургию в перчатках и ризах на шубах. Писатель В. Б. Шкловский констатировал, что полярный круг стал реальностью и проходил где-то около Невского. [302]
301
Эйгес Екатерина, Воспоминания о Сергее Есенине, из http://magazines.russ.ru/novyi_mi/1995/9/eyges.html
302
Шкловский Виктор, Собрание сочинений. Том 1: Революция / сост., вступ. статья И. Калинина, Новое литературное обозрение, Москва, 2018, стр. 297
В Москве отключение отопления также привело к резкому снижению температуры и хроническому ознобу. Поэт Рюрик Ивнев вспоминал, как в 1920 году он приехал в столицу со своим другом Гоги Гиевским. Они остановились в зашарпанном номере гостиницы „Русь“. Ивнев засвидетельствовал, что до тех пор, пока они не достали дров, они спали на одной кровати, навалив на себя весь их гардероб и жалея, что нельзя сверх этого укрыться ещё и креслом. [303]
Жителям других губерний приходилось не легче. К примеру, в Оренбурге зимой 1920 года также были отмечены сильные холода. Большевик А. Г. Зверев, который учился на Красного командира, с десятками других курсантов поместился в бывшем помещении юнкерского училища. Окна в училище были разбиты. [304] Зверев вспоминал, как ночью нестерпимый мороз погнал курсантов из нетопленных казарм. Они отправились на пустырь возле кладбища ломать деревянные заборы для отопления. [305]
303
Ивнев Рюрик, Жар прожитых лет. Воспоминания. Дневники. Письма, „Искусство-СПБ“, Санкт-Петербург, 2007, стр. 304
304
Зверев А. Г. Записки министра, Издательство политической литературы, Москва, 1973, стр. 25
305
Зверев А. Г. Записки министра, Издательство политической литературы, Москва, 1973, стр. 24
Зима не делала поблажек ни на идеологию, ни на разруху, ни на отсутствие горючего. Историк Ю. В. Готье вспоминал, что это был „быт эскимосов и самоедов.“ [306] Весьма точно трагизм ситуации в стране выразила уроженка Курска, эсерка Е. Л. Олицкая. В своих воспоминаниях она отметила, что жизнь становилась „пещерной“, но никто не смел об этом говорить. [307]
Ещё один наблюдательный современник, философ Фёдор Степун, констатировал, что тепло, простор, уют исчезли из квартир. По мнению Степуна, в новых, часто убогих убежищах глубже ощущалось счастье иметь свой собственный угол, крышу над головою: „Маленькие железные печурки по прозванию 'буржуйки', вокруг которых постоянно торчали холод и голод, благодарно и первобытно ощущались почти что священными очагами жизни.“ [308]
306
Готье Ю. В. Мои заметки, Терра, Москва, 1997, стр. 325
307
Олицкая Е. Л. Мои воспоминания, Т.1, Посев, Франкфурт на Майне, 1971, стр. 148
308
Степун Фёдор, Бывшее и несбывшеесям том 2, Издательство имени Чехова, 1956, стр. 204