Народы моря
Шрифт:
Солдат, который поднимался вторым, сопел так громко, что я услышал его метров за десять. Он был высок по меркам этой местности и эпохи и широкоплеч. Облачен в матерчатый доспех и шлем. За спиной закреплены прямоугольный с закругленной верхней гранью щит высотой сантиметров семьдесят, двухметровое копье и хопеш в деревянных ножнах. На поясе висит кинжал в кожаных ножнах.
— Иди сюда, — позвал я шепотом, когда он вскарабкался на верхнюю площадку и присел, всматриваясь в темноту. — Сиди здесь, встречай остальных и вместе с ними жди, когда я вернусь.
— Хорошо, сенни, — прошептал он, продолжая дышать тяжело, с присвистом.
Со стороны моря не было даже хлипкой стены из сырцового
Я, чертыхаясь про себя, перебрался через ближний завал. На него накидали сверху сухие ветки какого-то растения с длинными и цепкими колючками, которые буквально впивались не только в мою одежду, но и в тело, а когда начинал высвобождаться, ломались с громким хрустом. Дальше была широкая улица с двухэтажными домами по обе стороны, обращенными к ней глухими стенами. Возле первого дома справа спали на циновках под навесом из тростника пять ашкелонских воинов, которые, как понимаю, обязаны были дежурить у завала. А чего у него дежурить?! Египтяне стоят с других трех сторон, на штурм идти не собираются. У ближнего была длинная густая борода, за которую я и дернул, чтобы разбудить его. Умер он быстро, словно только и ждал случая распроститься с жизнью. Остальные дергались дольше, особенно предпоследний, у которого было безволосое юное лицо. Тебя убьют, а ты не спи на посту…
Караул у второго завала спал под таким же навесом и на таких же циновках, только возле первого дома слева. Пятый охранник проснулся сам из-за хрипа умирающего соседа.
— Кто ты? — если я правильно понял, задал он вопрос испуганным голосом, а после того, как я закрыл ему рот ладонью, попробовал укусить ее, а затем оторвать двумя руками, и протяжно и глухо взвыл, когда острое лезвие моего кинжала распанахало его шею.
В перерезанном горле клокотала кровь при частых и коротких вдохах-выдохах, а ашкелонец все еще пытался судорожно оторвать мою руку от своего рта, будто она мешала ему дышать. Я не убирал ее до тех пор, пока он не затих.
Когда я вернулся к месту подъема, там уже собралось десятка два солдат египетской армии. Они притащили наверх несколько веревок с мусингами, которые одним концом закрепили за опоры подъемных механизмов, а второй опустили вниз. Теперь наверх поднималось сразу по несколько человек. Оставив возле каждой веревки по одному человеку встречать и направлять в нужную сторону поднимавшихся, остальных разделил на две группы и приказал тихо разбирать оба завала, складывая камни на всякий случай вдоль стен в проходах.
К моменту начала утренних сумерек наверх поднялись не только четыре сотни выделенных мне солдат, но еще и несколько десятков из других подразделений, а внизу ждали своей очереди около тысячи. Оказывается, ашкелонцы не удосужились даже разоружить механизмы для подъема грузов, поэтому, как только я это разглядел, сразу начали поднимать солдат и с их помощью. Механизмы состояли из лебедок с большими барабанами, имевшими рукоятки по бокам и напоминавшими двойной штурвал, и выносных поворотных стрел. Канат с лебедки пропускали через шкив на конце стрелы и подвешивали на него деревянную платформу, на которую и грузили
Когда стало совсем светло, с угловых башен заметили скопление египтян на берегу моря под обрывом и на верхней площадке, но реакция последовала не сразу. Наверное, никак не могли поверить, что враг уже в городе, или собирали силы для нападения. К тому времени египетские тяжелые пехотинцы под моим командованием прошли по обеим улицам до перекрестков и построились там для боя, готовые отражать атаки с трех сторон, а лучники заняли позиции на плоских крышах домов, сильно удивив хозяев своим внезапным визитом. Как ни странно, не бросились сразу грабить. В египетской армии существует правило, по которому казнят всех, кто занялся грабежом до окончания сражения. Он был принят несколько веков назад, когда чуть не проиграли сражение из-за этого. Да и проникшие в город воины уверены, что добычи будет много, им уж точно хватит. Тем более, что всю добычу принято отдавать фараону. Треть он заберет себе, треть отдаст храмам и треть вернет тому, кто захватил ее. Не по-братски и не поровну, а по-фараонову. Впрочем, большую часть своей доли он раздаст воинам, но не всегда тем, кто проявил себя в сражении.
Отряд ашкелонцев подошел по той улице, что была северней. Человек пятьсот с большими щитами из деревянной основы, покрытой спереди козлиной шкурой с шерстью, и копьями длиной метра два. Они шли быстро, гурьбой, пока не попали под обстрел египетских лучников, после чего сразу построились и закрылись щитами, в том числе и сверху. Наш передовой отряд стоял во всю ширину улицы и глубиной в десять рядов за перекрестком, что давало мне возможность маневрировать силами, которые постоянно увеличивались. В резерве у меня уже было больше солдат, чем стояло на позициях. Как догадываюсь, командира отряда неверно проинформировали. Видимо, он ожидал встретить здесь небольшую группу слабо вооруженных авантюристов и быстро разделаться с ней, а увидел отряд, намного больший по численности и состоящий из прекрасно вооруженных и обученных воинов. Продвижение ашкелонцев резко замедлилось, а потом и вовсе прекратилось. Они постояли минуты три под обстрелом наших лучников, после чего начали пятиться, унося убитых и раненых.
— Идем за ними до следующего перекрестка, но не нападаем! — приказал я отряду, который готовился противостоять ашкелонцам.
Так мы и двигались — враг пятился, а мы следовали за ним на дистанции метров сто. За нами шли резервные отряды. На следующем перекрестке я приказал остановиться, давая возможность лучникам догнать нас и занять позиции на крышах и резервным отрядам заблокировать улицы, уходящие влево и вправо. За это время враги отошли метров на триста, после чего развернулись и довольно резво понеслись к центру города, до которого оставалось всего ничего. Я решил не гнаться за ними, подождать подкрепления.
Минут через двадцать к нам вышли три старика в белых, траурных у иевусеев, одеждах. Один из них, обладатель длинной седой бороды, заплетенной в дюжину косичек, прекрасно говорил на египетском языке.
— Мы послали знатных людей к фараону с просьбой простить нас за наши безумные деяния и взять опять под свою руку, — сообщил старик. — Мы просим вас не творить насилия, подождать решения вашего владыки.
— Конечно, подождем, — пообещал я и, как только старики зашагали в обратную сторону, зашел во двор ближнего богатого дома, потому что догадался, что осада закончена, что теперь ашкелонцы примут любые условия фараона.