Насекомый
Шрифт:
– Очень приятно, Агам, идемте, я вас представлю, – скромно улыбнулась Золя. – Семен Обусловович всегда рад новым собеседникам. Только просьба одна…
Девушка замялась, и видно было, что она хочет сказать что-то важное, но боится, как бы я не обиделся.
– Золя, – пришел я на помощь, – вы не стесняйтесь, излагайте свои страхи. Я с детства приучен к уважению инородных традиций.
– Вы не обижайтесь, Агам, – еще больше смутившись, тихо произнесла она, – но Семен Обусловович терпеть не может, когда перебивают его мудрые речи. Вы уж…
– Что
«Откуда она слышала про Сократа? Простой старик с провинциальной Зины», – тут же подумал я, что сморозил очередную глупость, но Золя весело кивнула:
– Конечно! О господине Сократе у нас ходят настоящие легенды.
– Легенды? – удивился было я, но тут же решил себя вести достойно. – Да, да, несомненно. Об нем везде легенды ходят. Он у нас личность во всех отношениях эпическая и даже слегка мифологическая.
– Прошу вас, Агам, – улыбнулась Золя, – забирайтесь сюда и следуйте за мной. После беседы с Семеном Обуслововичем я приглашаю вас на ужин к себе. Если вы, конечно, не против.
Такого поворота событий я уж точно не ожидал, поэтому и промямлил что-то невнятное, на что получил вежливое:
– Спасибо, не стоит благодарностей. Нам гости всегда в радость.
Мы долго шли по каким-то узким и сырым коридорам. Странное место. В нашей хрущевской хороме все гораздо проще: залез в щелочку – и дома. А тут прямо римские катакомбы. И что еще удивительно – постоянно встречались по пути другие тараканы, но никто даже словом не обмолвился, так, кивали в знак приветствия и терлись спинами о заплесневелые стены. Я сначала здоровался, раскланивался, но когда понял, что на меня никто не обращает ровным счетом никакого внимания, перестал. Шагал гордо, неторопливо и молча за своей привлекательной проводницей. Озирал по пути окрестности. Хотя, что там было озирать? Сырой полумрак?
Наконец, после бессчетного количества спусков и подъемов, крутых поворотов и еле заметных изгибов, мы проникли в низкое сводчатое помещение, насквозь пропитанное влажной густой взвесью, смешно щекочущей усы.
Посреди комнаты на мягком полусгнившем грибе возлежал огромный черный таракан, плоский как щит Гектора и блестящий, как афоризмы Аристотеля.
– Поздоровайтесь, – шепнула мне Золя, потому что увидела написанное на моей морде удивление. Да-а, по другому я представлял себе главу местного семейства.
– З-з-здрас-сьте, г-господин К-катерпиль-тер, – заикаясь, вымолвил я.
– Катерпиллер, – поправил меня плоский. – Вы к нам откуда пожаловали, молодой таракан? С посольством, или так, ветром надуло?
– П-простите, г-господин К-катерпиллер, – извинился я, – с Зины Портновой мы, из Сократовых.
– А-а, – улыбнулся Семен Обусловович, – Сократовы! Что ж, наслышан, наслышан. И как господин Сократ себя изволит чувствовать? Суставы не шалят?
– Да нет, – осмелел я, – суставы пока в порядке.
– Хорошо… хорошо, что в порядке… Суставы, они, молодой таракан,
– Конечно, Семен Обусловович, – поклонилась Золя и, пятясь, покинула помещение.
Пока она готовила кофе, Катерпиллер раздувал кальян, а я осматривал экспозицию сомнительных полотен, что украшали стены кабинета (а может, то были и фрески неизвестного мастера, клоп их разберет).
– Вы, молодой таракан, простите, что отрываю от созерцания культурных ценностей, мне еще не представились, – густым басом проговорил Семен Обусловович, выдыхая струю ароматного грибного дыма.
– Ой, извините великодушно, – смутился я, – Агамемнон. Можно просто – Агам.
– Хорошее имя, – кивнул Катерпиллер, – наше, тевтонское.
Я спорить не стал. Мол, начнешь хвалиться эрудицией, тут же тебя и выставят, не попрощавшись. А такой образ поведения хозяина меня сейчас, мягкого говоря, не устраивал. Есть-то хочется, да и к Золе… а когда еще на Зину Портнову попадешь? И попадешь ли вообще?
– Ага, – кивнул я, – тевтонское. Нам Сократ так и говорит, гордитесь, тараканы, своим тевтонским происхождением. Мол, не латины какие-нибудь, а истинные славяне во всех своих четырех ипостасях (Господи, чего несу? Это все от волнения).
Но Катерпиллер, кажется, подвоха не заметил. Или сделал вид. Только кивнул и затянулся глубоко-глубоко, так, что в зашевелившемся от богатырского вдоха воздухе мои крылья затрещали. А когда выдохнул, протянул шланг мне.
– Не желаете, Агам? Первоклассный грибачок-с из Правопушкарских подвалов. Соседи в обмен на белую плесень поставляют. Рекомендую.
Я отрицательно покачал головой:
– Простите, господин Катерпиллер, не курю.
– А чего так? – удивился хозяин.
– Понимаете ли, спортсмен, – пояснил я, – дыхалку тренирую.
– Дыхалку? Спортсмен? – снова удивился Семен Обусловович. – И каким же вы, Агам, атлетизмом изволите заниматься?
– Исключительно спринтерским бегом на марафонские дистанции, – объяснил я расширенно. Чтоб понятней было.
– А-а, – уважительно кивнул хозяин, – спринтерский бег на марафонские дистанции я уважаю. Сам в молодости не прочь был, а вот теперь… Эх, нелегкая…
Он так тяжело вздохнул, что мне стало совестно кичиться своей непревзойденной (по внутреннему ощущению) мощью и лихой молодостью, и я уже было хотел начать его утешать, как вдруг появилась Золя. Она несла на спине поднос с кофейником и двумя ослепительно белыми чашками. Комната наполнилась ароматом свежезаваренных в проточной воде желудей. Эвона как! У них тут, на Петроградской, еще и кофе растет! Неплохо, смотрю, устроились.
– С лосьоном, Изольда Шестиаховна? – что-то уж очень сурово поинтересовался у девушки Катерпиллер.