Насекомый
Шрифт:
А когда снова в себя пришел, уже здесь, на грибе и лежал. Оказывается, нашли меня Левопушкарские, те, что в доме напротив моего родного живут. Подивились моей окраске, несвойственной для здешних мест, а также совсем недетской для моего возраста, хоть и искалеченной, стати, пожалели, и к себе на лечение с воспитанием взяли. Может, сгожусь на что.
Про перенесенные операции умолчу, вспоминать и то больно…
Со временем я не только на труд сгодился, но и организовал их общежитие так, что избрали меня тутошние
Имя я взял поскромнее – Семен, чтобы особо не выделяться из народа. Отчество, правда, оставил. Это святое. А заморскую фамилию красивым псевдонимом заменил, который, как ты теперь знаешь, судьбоносным в моей жизни стал.
Наладили мы деловые и дружеские отношения с соседними семьями и даже с иными колониями. С той же отцовой, например. Он, старик мой, не поверишь – до сих пор жив, даже порой в гости ко мне наведывается. Жаль, что я не могу ответных визитов делать. Паралич проклятый разбил. Задние лапы так и не ходят.
Но ничего, я привык. И жалеть меня не надо. Не люблю я этого пуще, чем когда речи перебивают».
– Вот, Агамемнон, пожалуй, и знаешь ты теперь мою историю за исключением мелких и мало кому нужных подробностей. Интересно было слушать?
– Конечно, – кивнул я. – Ты, Семен, личность в натуре героическая. Я это сразу, лишь тебя увидел, понял… А кофий еще остался?
– Глянь в кофейничке. Не маленький.
Я открыл крышечку. Напиток на дне блестел, остыл, правда. Но ничего, мы, Сократовы, из стоиков. Нам к охлажденному пойлу ни привыкать.
Глава четвертая. Наглядный пример проявления эмоций в насекомой среде
Многие из вас ошибочно полагают, что эмоциональные проявления не только отличают людей от других представителей фауны, но и ставят их выше всех остальных. Господи, какая ерунда! Вы уж простите меня, глупого таракана, за недостойное истинного интеллигента выражение собственных чувств.
Сейчас попытаюсь изложить вам собственную точку зрения.
Итак, люди гордятся тем, что им присущи эмоции и чувства и наивно полагают, что нам они неведомы. Чушь. Просто мы, насекомые, я уж молчу о членистоногих и прочих яйцекладущих млекопитающих, умеем их, эти чувства и эмоции, жестко контролировать. В отличие от вас… но, к сожалению, не всегда.
Думаете, мы никогда и ничего не боимся? Считаете, что таракан не способен на любовные переживания? Полагаете, будто нами руководят одни инстинкты? Как бы ни так!
Знаете, как трясся я от страха, когда Анна Андреевна Ферзикова тащила меня в сумке на Петроградскую?! А кем я себя ощущал, оказавшись в бутылке?! И Золя…
Кстати, о чувственной стороне насекомой натуры я и начал-то рассуждать из-за нее, из-за Изольды Шестиаховны Плинтусовой, секретарши многоуважаемого господина Катерпиллера.
Когда я покинул кабинет Семена Обуслововича, она, то есть Золя, меня уже поджидала в коридоре. Не говоря ни слова и обменявшись только
Проход завершился крохотной комнатухой, куда проникал легкий поток сухого теплого воздуха. Здорово! Я до сих пор еще не встречал вентилируемых жилых помещений, устроенных прямо в стенах. Если не считать вытяжных ходов, но там, как вы понимаете, никаких условий для романтики. Холодно, голодно, скользко и безполо. То есть, я хотел сказать – пола нет. Не станешь же вечно обитать в вертикальном положении собственного тела!
– Располагайтесь, Агам, – улыбнулась Золя, примостившись на одной из трех войлочных подушечек, скатанных из кошачьих волос заботливыми лапками хозяйки (это она потом рассказала о своем хобби), – чувствуйте себя как дома.
– Спасибо, Золя, – поблагодарил я и уселся рядом. Интересно, что мы здесь будем делать? – Простите, а у вас перекусить ничего нет?
– Яблоко есть. Не желаете? – предложила девушка.
– А мясного чего-нибудь не найдется? – мне почему-то совершенно не хотелось стесняться, тем более что она сама предложила чувствовать себя «как дома». Конечно, дома я насчет еды не справляюсь, а беру все мне причитающееся сам, но тут… кто его знает, где лежит это самое «мне причитающееся»?
– Простите, Агам? – Золя то ли не поняла, то ли не расслышала моего, я бы сказал, совершенно конкретного вопроса.
– Мясца бы, – пояснил я, – или рыбки… А то яблоком, я боюсь, наесться мне не удастся. Обед-то со мною вегетарианский приключился. С такой еды и лапы протянуть недолга.
– Понимаю, – кивнула секретарша. – Я сейчас на квартирную кухню схожу. Вы меня подождете немного?
– Отчего не подождать? Подожду, – ответил я. Но неожиданно пришла в мою голову мысль получше: – А давайте, я вас сопровожу, может, помогу чем?!
– Что вы! – опустила взгляд скромная девушка. – Как вы только могли подумать, что наши законы гостеприимства…
– Да бросьте, Золя, – оправдательной речи я ей закончить не дал. Не люблю жеманства и кокетства, – при чем здесь законы, мы ж сейчас отдыхаем, так?!
– Ну, в принципе…
– Милая Золя, никаких принципов. Решено, я иду с вами.
– Хорошо, Агам, – она сдалась. Поняла, что меня не переспорить.
Уж если я чего хочу, обязательно добьюсь… А я ее хотел, причем с первого взгляда.
Но сперва надо было вкусить белка.
Мы снова вышли в тоннель и двинулись в сторону кухни. Я чувствовал это по запаху. Оказавшись через какое-то время за плинтусом, я, следуя первобытному инстинкту, высунул наружу усы. Пахло жареной курицей. М-м-м… объедение. На костях всегда столько мяса остается! Жри от пуза, откармливайся – не хочу! После такого ужина, я не только Золю, но и всю ее семью (естественно, женскую часть населения) удовлетворю. Шутка.
Выскользнув наружу, я увидел давешнего человека, который так и не успел одеться. Он сидел за столом в тех же трусах и с аппетитом обгладывал куриную ножку, запивая ее пивом прямо из бутылки. Под столом о его волосатую ногу терся серый полосатый кот с головой, явно отражающей гидроцефальные наклонности животного. Я правильно выражаюсь – такие наклонности бывают? Короче, башка его относительно туловища превосходила все формы и размеры приличия.