Наш человек в горячей точке
Шрифт:
— Да, да, что поделаешь, — закивал я, — но если подписано… — Я взял водку Red Bull и хотел уйти.
Но у этой женщины был такой взгляд, от которого невозможно отделаться без грубости. — Тогда мой Нико из упрямства не согласился на Эмираты. Сказал: «Да лучше домой поеду, землю пахать!» И теперь этот Марко Чатко и его люди грозятся переломать Нико ноги, так я и приехала заявить об этом!
— Да? В полиции уже были? — спросил я.
— А что мне делать в полиции-то? Икан Чатко, брат Марко, он же в полиции большая шишка! Куда мне, пришлось идти в газету!
Я сказал ей, что нужно дождаться Владича, он у нас пишет
— Да, мне сказали, да вот только… — Она замолчала, чтоб не расплакаться.
(…Но мне сказали обратиться к Тину… Он наш человек в Загребе, — мне стало страшно, что она сейчас так скажет.)
Помолчав, она продолжила: — Мне сказали, что не знают, придет ли он, и что он сюда не заходит… Я с утра здесь. Не могу даже, уж извините, облегчиться.
Я перевел дух.
— Владич наверняка зайдет сюда выпить… Он, знаете, такой крупный, краснолицый, в очках. Сразу видно, что занимается спортом. А вы пока сходите в туалет, я вас отведу.
Я отвел мать футбольной звезды Нико Бркича в наш туалет и подождал, когда она выйдет, — было видно, что она боялась остаться одна. Она многословно поблагодарила меня и пошла ждать дальше.
Я вернулся за свой стол, к Интернету, к Попокатепетлю.
Сайт сервисировал Centro Nacional De Prevention De Desastres.
Из Попокатепетля в ясное мексиканское утро поднимался слабый дымок.
Centro Nacional De Prevention De Desastres на анимированном семафоре в настоящий момент обозначал актуальную опасность желтым цветом.
Люди вокруг меня говорят по телефону, пишут тексты, перекапывают разное дерьмо, конструируют реальность, гоняются за событиями… Смотрю на них: пытаются вписаться.
В таком состоянии экзистенциалистской медитации я вспомнил о золотых смесителях из дворца Саддама в Тикрите.
Золотые смесители Саддама. Маркатович сказал, что их тайком протащил через границы какой-то журналист, который работает на иностранцев.
А вдруг, подумал я, Борис тоже взялся за какой-нибудь такой бизнес и плюнул на карьеру журналиста? Может, он добрался до какой-нибудь месопотамской скульптуры тысячелетней давности и сейчас тащит её на себе через пустыню… Кто знает? Местные банды наверняка пытаются втюхать иностранцам всякую всячину, в том числе и памятники культуры. Если они будут искать журналиста, похожего на контрабандиста, то конечно же заметят его! И если какой-то оператор способен тайком провезти смесители Саддама, то одному богу известно, что притащит сюда этот тип. Скорее всего, что-то не имеющее никакой ценности, но зато крупного размера.
Стоп… А тот оператор, кто бы это мог быть? Кто-то из наших, тех, что снимали для иностранцев, когда здесь была война. Сейчас они ветераны, профи, такие, каких в нормальных странах найти нелегко. Э-э, я даже вздрогнул — как же я забыл о них! Они наверняка и сейчас ещё в деле. Наши люди со всеми общаются. Вот их и надо распросить! Все журналисты сконцентрированы в Багдаде, в отелях, в пресс-центрах. И конечно же, все земляки друг друга уже знают.
Надо бы спросить у Рабара, кто из наших ещё остался там… «Журналисты покидают Ирак»… Он сейчас, наверное, в пути, а может, уже вернулся. Мы с ним никогда не конфликтовали, подумал я, а то, что он ушел в ГЕП, так какое мне дело.
Я уже нажал на его номер в списке контактов моего мобильника, уже прозвучал сигнал с его стороны, и тут до меня дошло, что это номер, оставшийся с того времени, когда он работал в нашей редакции. Начинался он с тех же цифр, что и мой.
Я выключил телефон.
Мне был нужен новый номер его телефона, в ГЕПе. Может, позвонить его жене и спросить… Но его домашнего телефона у меня не было, адреса тоже. У меня теперь вообще не было ничьих адресов. Звоню людям на мобильный, пишу им имейлом — иногда кажется, что все они живут где-то в воздухе.
Я пошел к их секретарше.
Тихо произнес: — Сорри, у меня личный вопрос…
Она слегка растерялась.
— Ты что сюда забрел?
Я смутился.
— Ну, понимаешь, мне нужен номер домашнего телефона Рабара, или хотя бы его адрес…
— Рабара? — её взгляд стал озабоченным.
— Видишь ли, это чисто личное дело. Я ему кое-что одолжил… У тебя в картотеке ведь есть его домашний номер?
Она посмотрела на меня так, как будто мы заговорщики.
Записала номер молча, как будто передает мне номер наркодилера.
Я подмигнул ей.
— Ираки пипл, — произнес я.
Увидел, что она не поняла, и сказал как бы в шутку: — Это типа пароль.
— А что должна сказать я? — спросила она.
— Айм сорри, — ответил я. И добавил: — Спасибо тебе.
— Айм сорри, — сказала она.
Жена Рабара дала мне номер его мобильного, и я обнаружил его в аэропорту Франкфурта между двумя рейсами.
— Э-э, ты! Откуда? — Голос звучал так, как будто это старый приятель, с которым я давно не разговаривал. Не хватало только вопроса: — Что не звонишь?
— Ну вот, — сказал я гораздо тише, чем он. — Видишь, вспомнил тебя…
— Отлично! — сказал он. — Как там дома? Дождь идет?
— Нет, но может пойти.
— Вот это я люблю! — загремел голос Рабара. — Дождик, дождь, дождище, ливень… — Вот что я хочу!
Я подумал, что пребывание в Ираке подействовало на него как-то странно.
— Я, брат, соскучился по дождю, понимаешь… А тут, во Франкфурте, ничего похожего, — сказал он разочарованно.
После обсуждения погоды я наконец-то спросил, кто из наших всё еще остается в Ираке. Он назвал несколько имен: Матко Коканович, ну, ты знаешь Матко, он выездной продюсер у каких-то нидерландцев, потом Вито Чувеляк, фотограф, он раньше работал на нас, то есть на вас, а сейчас работает на «Рейтер»… А, еще один, его зовут Томица, может, ты его знаешь, он оператор, снимает для ATPN, это английская контора… Потом вспомнил ещё двоих, какого-то Зидарича и какого-то Шоваговича, их я не знал.
Бориса он не упомянул, так же как и я.
Я сказал ему, что сейчас мы заняты одной глупой темой: перечисляем имена всех наших, которые в Ираке, чтобы продемонстрировать, что и мы тоже участвуем в глобальных событиях… И добавил: — Эта тема меня не очень интересует, так что мне вообще не бэд, если вы её у меня стырите…
— Слушай, — сказал Рабар, — всё хочу спросить… ГЕП и ПЕГ, случайно, не помирились, после того как я ушел?
— Да нет…
— Перемирие? — спросил он.
— Вообще ничего. Всё по-старому.