Наш человек в горячей точке

Перишич Роберт

А той девице я сказал: — Стоит мне увидеть его, и я думаю, что для нас ещё есть надежда… Нам всем становится легче, когда мы его видим!

Девица слабо улыбнулась, чтобы никого не обидеть.

Мы направились в сторону фойе.

Дошли до банкетных столов, и я взял бокал белого вина, отпил немного и протянул руку за канапе с листиком салата и каким-то говнецом сверху, да, это так и выглядело, но на вкус оказалось неплохо.

Вдруг сверкнула вспышка, Саня схватила меня под руку. Она смотрела прямо в объектив и не заметила, что рот у меня набит едой и я буду выглядеть как обезьяна, поэтому я попытался отскочить от неё, и это зафиксировал другой объектив,

а когда это мне в конце концов удалось, я попал в поле зрения следующего, после чего кого-то слегка оттолкнул и оказался в компании господ пожилого возраста, которые смотрели на меня укоризненно, и тогда я, проглотив наконец этот проклятый канапе, сказал самой пожилой в этом кружке даме: — Простите… — Но это показалось мне недостаточным, и я добавил: — Так всегда бывает, когда ты рядом с главной ролью.

Я улыбнулся, будто сказал что-то остроумное, дама улыбнулась мне в ответ, сочувственно.

Я посмотрел в сторону Сани — вокруг нее всё еще сверкали вспышки. Подумал было подойти к ней, но уверенности мне не хватило — может показаться, что я лезу в объектив как дружок знаменитости, который хочет выйти из анонимности.

И остался стоять в стороне. Её окружили другие актеры, потом пришел режиссер… Все улыбались.

Я пил всё то же вино. И чувствовал, что на меня посматривают. Вдруг до меня дошло, что на голове у меня по-прежнему белая ковбойская шляпа, причем в комбинации с черным костюмом (правда, с тонкими белыми полосками), и мне на мгновение стало неловко, как будто меня сейчас, постфактум, поймали на участии в той сцене, из мужского туалета, но я тут же посмеялся над собой и в голову мне пришло нечто неожиданное: мне нужно вырезать эти её фотографии, когда они появятся в газетах и журналах, подумал я, потому что когда она станет великой звездой и бросит меня, я всегда смогу смотреть на эти фотографии, на её глаза, на улыбку, на её рот, в котором всё еще полно моей спермы, и когда она уже бросит меня, я всегда, глядя на эти фотки, смогу дрочить.

Такая достойная извращенца мысль меня сначала развеселила, но потом я отбросил её как депрессивную. Не бросит она меня, с чего это я взял? Существуют же актеры, которые стали звёздами, но сохранили свои браки и свои дозвёздные любовные связи, то есть, вполне вероятно, такие актеры существовали, наверняка даже существовали и такие актрисы, хотя сейчас, в настоящий момент, я не мог точно вспомнить, кто конкретно.

Нет, нет, это депрессивно, подумал я. Это не Голливуд, утешал себя я.

К счастью, Саня вдруг оказалась рядом со мной, поцеловала, обняла, снова сверкнула какая-то вспышка, а я — я не мог себе помочь — подумал, что на фотографии буду выглядеть как некто удостоенный великой милости.

И не мог поверить, что это происходит действительно со мной.

Я готовился, обдумывал такое и раньше, я уже видел пары, которые не смогли остаться друг с другом в случае успеха кого-то из них; видел я и таких мужей, которые не могли соответствовать успеху своих жён, и по ним было сразу видно, что они теряются и что в своей роли, роли самца, немо переживают кризис. Такое я повидал и был уверен, что если Саня пойдет по восходящей, со мной такого не случится, но вот… Уже на первой ступени меня стало подтачивать чувство неполноценности. Неужели я такой деревенщина? Неужели не могу примириться с её успехом, неужели не могу просто радоваться? Роль мужчины, роль ведущего по жизни, роль проклятого защитника, роль дежурного философа, роль дежурного вообще, ибо мужчины не делают ничего другого, кроме как постоянно дежурят, короче, всё это дерьмо — и я ясно это чувствовал — было на данный момент неактуально, а я не знал, как вести себя по-другому. Дежурство кончилось, сказал я себе, дай отдохнуть мозгам и улыбнись же, наконец.

Удалось, но с трудом.

На миг я подумал, что она всё это предчувствовала, что откуда-то это знала и что этот минет в туалете было чем-то вроде компенсации, нет, тут же решил я, это нехорошее слово, нет, это было доказательством любви, доказательством того, что ничего не изменится. Это было доказательством, потому что доказательство нужно и ей, она тоже хотела, чтобы мы были уверены друг в друге, и она должна была себя в этом убедить.

Я в белой шляпе стоял рядом с Саней, под тяжестью невидимого груза я чувствовал себя немного одиноким, щелкали наведенные на меня фотоаппараты, я улыбался тому, что слава, даже лишь маленькое соприкосновение со славой, ускоряет течение мыслей и что открывается новое пространство, в котором человек может и потеряться.

Вино я выпил слишком быстро, мой бокал был уже пустым, и я оглядывался вокруг в надежде как можно скорее взять новый.

У Элы, вероятно, была та же проблема, и мы с ней в один и тот же момент оказались возле стола. Каждый взял себе по бокалу.

Чарли и Сильвы на горизонте не было. Неуверенная улыбка Элы предупреждала меня о том, что общаться не с кем.

— Саня тебя не видела?

— Видишь, какой здесь хаос, — сказала она. — Время ещё есть.

Я немного отпил из своего бокала.

— Как дела в целом? — спросил я.

— Супер, — сказала Эла.

Супер, супер, супер, ага, подумал я. О чём теперь говорить? Мне тоже сказать, что всё супер, а потом мы отменим передачу?

— А у тебя? — спросила она.

— Катастрофа.

Она восприняла это как слишком трагическую новость: — Да ты что? Что случилось?

— Катаклизм, — добавил я.

Она молча смотрела на меня.

— Да ладно, Эла… Мы имеем право быть в жопе. За это не наказывают.

Я подумал, что такие слова могли бы подействовать расслабляюще, однако ошибся.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросила она с признаком начинающейся паники во взгляде.

— Да ничего, успокойся… — Я почти разозлился. — Мы с тобой не обязаны сейчас разыгрывать супердиалог… И… И быть один другого успешнее. Ведь мы с тобой знакомы ещё с тех пор, когда у меня не было машины!

Тут мы, к счастью, рассмеялись.

Потом к нам подошла Саня. Они с Элой расцеловались и обменялись парой визгливых реплик. Но я видел, что после начального восторга Саня не знала, что с ней делать дальше. Всё просто, она была гораздо оживленнее, чем Эла, которой, бедняжке, при всех её диетах, не удалось даже нюхнуть.

Я видел, что Саня может оставить меня наедине с Элой, и решил её опередить, шмыгнуть в туалет. Но совесть сказала мне: так не годится, нехорошо всё время избегать Элу.

Я остался. Почему я хочу сбежать от Элы? Ответ я знал. Меня пугала такая картина: мы с Элой стоим здесь как два аутсайдера… Я бросил взгляд на Саню, и мне показалось, что она смотрит сквозь нас.

Тут появился Ерман. Он что-то говорил. Мы знакомы с ним ещё со времен моей драматургии, на факультете мы были одной командой. Надо бы поздравить его с ролью, подумал я, и тут же поздравил, но чувствовал, что лицо моё было напряжено.

Он — сама сердечность, я вижу, что он смущен из-за того заголовка. «Мы стали свидетелями химии на сцене», опять завертелось у меня в голове…

— Пойдем что-нибудь выпьем? — сказал он, спросил. Хотел убедиться, что между нами всё в порядке.

— Ну, так как? Пойдем что-нибудь выпьем, а? — повторил он неуверенно.

Должно быть, есть какое-то дерьмо, которое во мне накопилось, и я вдруг понял, что не могу вдохнуть воздух.

— Ты же видишь, я пью, — процедил я.

— Ну да, — кивнул Ерман. — Но тут нет пива. Я пошел к стойке, за пивом.