Наш человек в горячей точке

Перишич Роберт

Главный посмотрел на меня, теперь уже холодно, и открыл «Монитор». Я пока не знал, что там написано, и это существенно затрудняло мою защиту.

Я сидел перед его столом, на этом вот стуле, но я уже был вне игры.

Главный вслух читал абзац о «бесчувственном редакторе ПЕГа», который послал неопытного журналиста в Ирак, а потом «несколько дней не звонил встревоженной матери журналиста».

— Несколько дней? — спросил я. — Только

вчера!

— Погоди, — прикрикнул Перо, подняв указательный палец, и продолжил чтение: «Когда ей в последний раз удалось связаться с ним, редактор „Объектива“ просто отмахнулся от неё, сказав, что у него „есть более важные дела, чем разговаривать о её сыне“».

— Нет, это не так, — сказал я, но Главный продолжал: «Ей стало ясно, что с её сыном что-то произошло, потому что им, своим родственникам, он не звонил уже целую неделю».

Тут он уставился на меня.

— Он вообще ни разу не связывался с ними, — сказал я.

Это его смутило, и он повторил: — Ни разу не связывался?

— Она мне именно так и сказала.

— Ну, хорошо, а почему я об этом не знаю?! — взвыл он.

— Ха, да неужели я должен главного редактора… — я произнес эти два слова так, как будто сказал президента Америки — утомлять тем, разговаривает ли какой-то журналист со своей матерью или нет? Ведь ясно же, почему он с ней ни разу не связался! Он сбежал от неё, сбежал в Ирак!

— Хм, — посмотрел на меня Главный. Он опять расположился как полицейский: половиной задницы уселся на край стола, точно напротив меня, и медленно произнес: — Спокойно.

В этом типе кроется талант полицейского, подумал я, за что ни возьмется, всё ему удается.

А он снова взял еженедельник и стал читать дальше, про то, как матери журналиста был сказано, что в Ираке у него «нет спутникового телефона», однако автор статьи, смотри-ка, сомневается в этом и говорит: «Послать в ад боевых действий человека без опыта, да к тому же ещё и без стандартного оборудования — это, пожалуй, слишком даже для ПЕГа». И затем писака ГЕПа делает из всего этого вывод, что «многие детали указывают на то, что ПЕГ что-то скрывает» и что «к сожалению, тревога матери, возможно, оправданна».

«Сейчас для ПЕГа настал момент опубликовать всю правду», закончил читать Главный. Сделал паузу, посмотрел на меня и добавил: — ПЕГ в этом конкретном случае — ты!

Я не знал, следует ли мне кивнуть.

— Итак?

Во рту у меня пересохло, мне нужна была вода. Итак? Итак, мы с Милкой, только мы с ней, разговариваем по телефону, а еженедельник это изучает детально и аналитически… Неслыханно! А всё началось с той ссоры между Милкой и моей

старушкой… Какая, однако, эскалация напряжения!

— Всё это — безумие! Она ненормальная! Они ненормальные! — сказал я.

— Кто? — наклонился ко мне Главный и посмотрел на меня с близкого расстояния.

— Они, — сказал я. Я — «кул», но нельзя быть «кул»… когда они «хот»!

— Я не знаю, кто здесь ненормальный! — сказал он, испытующе глядя на меня, словно желая сказать, что тут ненормальным могу быть и я.

Я попытался это проанализировать. Тут ненормальный я — хм… Не звучит ли это немного странно?

— Я не знаю, кто здесь ненормальный… Но я знаю, на чьей стороне будет общественное мнение, — продолжил Главный. — Ну скажи мне, что может быть страшнее скорбящей матери?!

И он посмотрел на Секретаря, ожидая поддержки.

Посмотрел на Секретаря и я, мой мозг внезапно заработал, как налаженный «Зингер», и я наконец-то вспомнил, что вчера говорил ему о своих проблемах с Борисом, а он… Сейчас он, сжав губы, обдумывает, есть ли что-нибудь страшнее скорбящей матери.

— Пожалуй, страшнее ничего не найти! — заключил Секретарь и с болезненной гримасой посмотрел на мои туфли.

Я ждал, что он посмотрит и на меня, а не только на туфли, черт бы их побрал. Но он перевел взгляд на Главного.

— Секретарь? — сказал я и посмотрел на него, выжидательно.

Тут он, наконец, послал мне сочувствующий взгляд. У него было лицо свидетеля защиты, прижатого к стене вопросами прокурора, и я понял: у него будет такое выражение лица, будто он меня защищает, но по всем пунктам он меня уроет.

Самое худшее, что может случиться с тобой в жизни, это получить фальшивого адвоката, подумал я. И сказал Секретарю: — Не нужно… Я не заслужил, не нужно меня защищать…

Секретарь посмотрел на меня с недоумением, а потом сказал Главному: — Да я его и не защищаю!

О’кей, подумал я, этот вопрос мы решили.

— Знаете, я вам вчера упоминал об этом случае… — сказал я Секретарю. — Это было моей ошибкой. Я должен был всё сказать главному редактору… Тут я посмотрел на Главного: — Неправильная оценка. Поэтому я виноват и этого не отрицаю!

Секретарь был шокирован моим маневром.

— Ни о чём ты мне, парень, не упоминал! — он демонстративно встал.

Я бросил на него печальный взгляд: — Я вам вчера сказал, что у меня проблемы с типом в Ираке.

Секретарь залился краской.

— Ложь… — выкрикнул он и посмотрел на Главного.

— Прекратите! — прошипел Главный. И заерзал.

Потом встал со стола, где сидел на полицейский манер. Посмотрел на нас довольно растерянно. Так, будто ему не перед кем больше разыгрывать из себя следователя, потому что, надо же, мы оба впутаны в это дело. Бывает иногда такое — понимаешь, что некому читать мораль, потому что под подозрением все. Не хватает нейтральной публики.