Наш человек в горячей точке
Шрифт:
В конце концов он уселся напротив, в своё кресло. Выдохнул: — С кем я работаю…
Секретарь на миг развел руками, будто собираясь что-то сказать, но молча сел и обиженно поджал губы.
— Как пить хочется, — сказал я. — Вчера вечером мы слишком надолго задержались, знаете, после премьеры…
В такой драматический момент это прозвучало довольно неуместно, но мне действительно хотелось пить не меньше, чем Василу Тупурковскому есть.
— С самого начала совещания умираю от жажды, — добавил я, оправдываясь.
— Совещания? —
— Нет… Нет! — я замахал руками, как бы отзывая назад свою реплику. — Просто хочу пить.
Главный возвел глаза к потолку и развел руками, словно обращаясь к богам, которые его не понимают, а потом прошипел: — Так сходи за водой!
Я направился в коридор, где стоял рекламный аппарат с водой, холодной, из природного источника.
Принес два пластмассовых стакана, поставил их на стол к редактору и сел.
— Ужасно хочется пить, — сказал я, выпив один из них.
Второй у меня забрал Главный и тоже выпил.
— Принесу ещё, — сказал я, встал и сделал пару шагов. Тут Секретарь засмеялся, довольно странно, будто у него лопнула какая-то пружина, и я остановился на полпути.
Главный прострелил его взглядом.
Секретарь сделал серьезное лицо. Его глаза выглядели так, как будто он пытается что-то проглотить.
Тогда я решил продолжить движение и — черт побери, опять я забыл, что вчера напился — слегка покачнулся… Секретарь разразился неприятным смехом.
— БОГА РАДИ, ЧЕГО ТЫ ХОХОЧЕШЬ? — рявкнул Главный. Секретарь затряс головой, как будто перезагружается. Успокоился.
— С кем я работаю? — опять спросил Главный и, глянув вверх, покрутил головой.
Я принес ещё воды.
На секретаря я вообще не посмотрел… А Главный теперь решил быть ко мне более человечным и сказал: — Расскажи мне всё. Почему ты запаниковал, когда возникла его мать?
Я сказал: — Эта Милка… Ну, в общем… Это трудно объяснить…
Он прервал меня: — Текст этого типа напечатан в прошлом номере. Но его старуха по тебе почувствовала, что что-то не так, правильно?
— Да.
— Ты вляпался. Видишь, отфутболил её, а она тогда обратилась к конкурентам, чтобы отомстить. Вот… Так что не ОНА ненормальная! И не ОНИ ненормальные. Потому что дело не только в том, что она им позвонила… Нет! Потому что, смотри, они прочесали всю ситуацию и сообразили, что ты посылал людям в Ирак мейлы, в которых расспрашивал о нашем журналисте. Ты ведь понимаешь, о чём я говорю?
Теперь выхода нет, подумал я. Геповцам пришла в голову та же идея, что и мне — разузнать всё у наших людей, тех, которые там.
— Понимаю. — Отступать больше некуда. Действительно, подумал я, ну что я за человек?
— Поэтому я не хочу больше терять время! — Главный снова занервничал. — Я этому типу звоню всё утро, и он не отвечает! Объясни, в чём дело!
Я почесал затылок.
Начать с войны между Милкой и моей старушкой и закончить войной в Ираке? От такой дистанции у меня помутилось в голове.
Я вздохнул поглубже. И принял решение, моментально, что должен до конца оставаться последовательным в своем рассказе, иначе я просто распадусь на куски. И я сказал: — Всё это ужасно сложно. Он никогда не звонил мне с того телефона, всегда посылал мейлы… Ну, вот… Сейчас он уже четыре дня не дает о себе знать. Я немного забеспокоился, но, если посмотреть трезво, причин для паники быть не должно. Он не обязан был связываться со мной каждый день.
Неожиданно по-дружески, как добрый полицейский, Главный сказал мне: — Смотри, я тебя вовсе не обвиняю. Если ты об этом сказал Секретарю…
Но тут Секретарь встал и вытянулся передо мной в струнку: — Как же, мать твою, сказал! Как тебе не совестно! Да у тебя нет никакого понятия о морали! Так… Так вести себя с матерью, которая ищет своего сына! А он на войне! Этим о тебе всё сказано!
Я только рот раскрыл. Действительно, звучало отвратительно. Смотри-ка, Милкины слова без проблем выплескивались на меня и из другого источника.
С сегодняшнего дня, это я понял мгновенно, мне придется с этим жить. Что бы я ни сказал, для кого-то я всегда буду ассоциироваться с Милкой. Кто-нибудь обязательно припомнит мне Милку.
Я отпил пару глотков воды.
— Я не могу разговаривать с Секретарем, — сказал я.
— Секретарь, — сказал Главный, — если вы не можете помочь, тогда дайте возможность работать мне.
Секретарь стоял молча. Дышал, как сердечник, его лицо было нездорово красным. Я подумал, не предложить ли ему ещё воды, но побоялся, что он воспримет это как провокацию.
— Мне нужно немного пройтись, — пробормотал он и взял плащ.
Дверь за ним закрылась.
— И? — спросил Главный.
Я задумался насчет того, где остановился, потом сказал: — Если бы я поднял панику, ничего бы не изменилось. Кто стал бы разыскивать его в Ираке? Американцы?
— Погоди, ты, значит, сейчас признаёшь, что он исчез? — уточнил Главный, явно желая, чтобы я это немедленно опроверг.
Тут мне стало ясно, что мы с ним в каком-то смысле на одной стороне. Точно так же, как и я, он не хочет верить, что Борис исчез. И я сказал: — Нет, он не исчез, он… обиделся. Я почти сразу решил отозвать его оттуда, но он прикидывался дурачком. Ну, делал вид, что не получает ни моих писем, ни звонков. В конце концов я отругал его, послав обидный для него мейл, и с тех пор от него ни ответа ни привета. Думаю, он просто-напросто издевается надо мной.
— Почему ты об этом молчал?
— Я хотел защитить этого дурака! А кроме того, какой толк? Если он не послушался меня, тебя тоже не стал бы слушать.
Он молчал. Мы с ним всегда были на ты. Сейчас, когда Секретарь вышел, я больше не мог обращаться к какой-то воображаемой группе.
Перо вздохнул: — У тебя в компьютере есть подтверждение того, что он связывался с тобой четыре дня назад?
— Есть.
— Я должен в этом убедиться.
Мы вышли из его кабинета и прошли к моему столу.