Наш сосед Степаныч
Шрифт:
Теперь следовало искать в другом направлении. Нужно было понять, кому в школе было под силу открыть ящик стола скрепкой. Таких специалистов в школе было не так уж много.
Учителя разошлись по классам, а Роман Степаныч подошёл к доске с расписанием занятий для старших классов. Найдя нужную запись, он развернулся и направился на четвертый этаж. Там он подошёл к кабинету физики, заглянул в дверь.
– Сан Саныч, можно мне у вас Криворучко забрать на пять минут? – спросил он у физика.
– Криворучко, на выход! – по-военному чётко сказал Сан Саныч и продолжил объяснять урок.
Косматый
– Здравствуйте, Роман Степаныч.
– Здравствуй, Сергей. Ты ни в чём признаваться не собираешься? – спросил Степаныч ровным голосом.
– В чём мне признаваться? Я ничего не сделал. Это не я! – затараторил Серёжка, не поднимая глаз.
– Ну-ка, посмотри на меня! Сам лучше признайся! Добровольное признание облегчает наказание. Всё-таки кража со взломом, да ещё сопряжённая с тайным проникновением в жилище… Хочешь, чтобы я полицию вызвал с собакой?
– Зачем собака? Я ничего такого не делал.
– Экспертиза покажет, – уверенным тоном произнёс Степаныч, – Снимут отпечатки с ключа, сличат с твоими, и всё, прощай школа.
– Нету там никаких отпечатков! Я в перчатках был! – выпалил Серёжка.
– Вот ты сам и признался! Признание – царица доказательств. А отпечатки твои наверняка на тетрадке остались. Наверняка пальцы слюнявил, когда тетрадку листал. Сделают анализ ДНК, и ты попался. Говори, зачем тетрадку взял? – всё тем же спокойным тоном спросил трудовик.
– Роман Степаныч, простите меня, пожалуйста, я только хотел ваши эскизы блёсен скопировать, но их там не оказалось. А тетрадку я на умывальнике оставил, чтоб меня не ругали, когда пропажу обнаружат.
– А по-хорошему попросить не мог? Я бы тебе сам помог с блёснами. То-то я себе голову ломаю: зачем Серёге тетрадь со стихами? А ты, оказывается, тетрадки перепутал. Ту, с эскизами, я ещё в прошлый четверг домой отнёс, кое-что хотел доработать, – сказал Степаныч.
Серёжка стоял растерянный и раскаивающийся, но Роман Степаныч возложил ему руки на плечи и сказал:
– «Вадэ ин пасэ» – ступай с миром и больше не греши.
Итак, следствие закончено, забудьте!
Степаныч отправился в свою мастерскую. Там он уселся на свой вертящийся стул и стал соображать, как бы незаметно вызволить тетрадку из учительской. Просто пойти и забрать нельзя, это ведь тоже будет кражей. Или грабежом, если кто-нибудь увидит. Но и оставить её там тоже нельзя: не дай Бог, доберутся до середины тетради, а там Иветта упомянута по имени.
Только он подумал об Иветте, как дверь его мастерской открылась и вошла Иветта Эдуардовна собственной персоной.
– Роман Степаныч! – сказала Иветта.
– Иветта Эдуардовна! – сказал Степаныч, повернувшись на стуле в её сторону.
– Очень обидно, Рома, что ты мне никогда этого не показывал, – сказала Иветта и достала из своей сумочки заветную оранжевую тетрадь.
– Что обидного? Ты ревнуешь, что ли? – спросил Степаныч.
– Вот ещё! Зачем мне ревновать, если все эти твои стихи – обо мне. Это и так ясно. Я слушала и узнавала наши с тобой расставания и встречи. А в одном месте так прямо и написано: «Иветта, ты как лучик света…». Ты лучше объясни, почему никогда мне эти стихи не показывал?
– Стеснялся я, чего тут непонятного. Боялся, что тебе стихи не понравятся, ты же по образованию филолог, профессионал, Ахмадулину наизусть знаешь. А я – графоман, любитель.
Иветта Эдуардовна подошла к Роману Степанычу, села к нему на колени, левой рукой обняла за шею, а правой пригладила его поредевшую шевелюру: – Стихи твои, Рома, очень хорошие, искренние. А главное, что они о нас, обо мне и о тебе. Какой же ты, Рома, оказывается, романтик!
Иветта чмокнула Степаныча в щеку и встала.
– Пойдём домой, гроза крокодилов, – она чуть склонила голову набок и лукаво улыбнулась, отчего у Степаныча опять перехватило дыхание. – А давай сегодня вместе Иришку из садика заберём, вот она обрадуется, что за ней папка пришёл!
(в рассказе использованы фрагменты из стихотворений автора, опубликованных под псевдонимом – Борис Тёплый)
ПЁТР АЛЕКСЕЕВИЧ И ДРУГИЕ ПРИЗРАКИ
Оранжевым клинком блеснул последний всполох багряного заката. Кровавое солнце упало за крыши высоток. Тяжёлым чёрным покрывалом опустилось на город беззвёздное московское небо. Мрак окутал школьный двор, и было в этом что-то инфернальное. Не горел ни один фонарь ни во дворе школы, ни на дорожке, ведущей к дому.
Роман Степаныч был не робкого десятка и темноты не боялся. Но здесь, на пустом школьном дворе, он вдруг ощутил себя, как на самом дне бездонной пропасти, в которую даже в полдень не заглядывает солнце.
Ледяная рука какого-то смутного и тревожного предчувствия сжала его так, что у него перехватило дыхание. Набатом забилось сердце. Можно быть сколь угодно отважным человеком, но в глубинах подсознания у каждого героя живут первобытные страхи.
Роман Степаныч достал спички и закурил. Разумеется, он прекрасно понимал, что курить вредно, но сейчас ему важен был сам процесс зажигания спички и раскуривания сигареты. Эти привычные действия должны были унять его неосознанную тревогу, главное: совершать их не спеша. Вместе с сигаретным дымом должны улетучиться и подсознательные страхи.
Сделав несколько затяжек, Степаныч успокоился и продолжил свой путь домой. Он сделал пару шагов, но остановился и чертыхнулся, потому что в этот момент вспомнил, что о чём-то забыл или что-то не сделал. Вот только что? Незакрытый гештальт не давал ему переключиться на обыденные мысли…
Роман Степаныч применил свой испытанный мнемонический метод. Перед его мысленным взором прокрутился, как в ускоренной киносъёмке, весь сегодняшний день с первой утренней чашки кофе до последней вечерней сигареты. Этот метод никогда его не подводил. Вот и на этот раз Степаныч вспомнил, что после окончания уроков он немного задержался в мастерской, чтобы заточить маникюрные ножнички: Олимпиада Петровна с 14-го этажа попросила. Ножнички Степаныч, разумеется, заточил, это для него раз плюнуть, но, как на грех, оставил их на верстаке.