Наш Современник, 2002 № 03
Шрифт:
Ползет подземный змей…
Так начинается стихотворение Марины Цветаевой, одно из самых гневно-обличительных в ее творчестве.
Цветаевский «подземный змей» — всего-навсего поезд метро. Наверное, парижского метро, как я догадываюсь. Но и нашего. Всякого. Видимо, во всех метро мира пассажиры, спеша по утренним делам, заглатывают, скуки ради, газетные новости. По моим наблюдениям, большинство москвичей, шуршащих в вагонах прессой, предпочитают именно «МК». Стихотворение, которое появилось на свет, кажется, еще до московского метрополитена, написано прямиком про наши дни.
Ползет подземный змей, Ползет, везет людей, ИЯ не встречал в нашей поэзии большего негодования и презрения при виде ежедневного акта вкушения и разжевывания газетной жвачки. Может быть, именно этой резкостью Марины Цветаевой объясняется, что цитируемое здесь «Читатели газет» — стихотворение сравнительно малоизвестное, в том числе в студенческой среде, где нет отбоя от признаний в любви к ее стихам. Скажут: срабатывает инерция старого отношения к Цветаевой, поскольку в советские времена регулярное прочтение газет считалось таким же обязательным ритуалом, как умывание или утренняя гимнастика. Но в советские времена, поправлю я, газеты наши не были еще переполнены всей этой криминальной жвачкой, которую мельком, брезгливо, но очень выразительно характеризует поэтесса. Она поминает самое обычное, что тогда, в 20-е или 30-е годы, регулярно заглатывал западный «жеватель мастик»: уголовную хронику, причем не всякую, а чрезвычайные происшествия, сильнее бьющие по голове. Производящие в ней полное опустошение:
Что для таких господ Закат или рассвет? Глотатели пустот — Читатели газет.О как это нам теперь знакомо! По той же «МК», которая каждым своим очередным номером подтверждает и иллюстрирует удивительную точность поэтического попадания в цель. Вот уж где не меряно пустот и тщеты. «Заработать своим телом в Москве могут все, не только проститутки»… «кобель в постели женщины — не всегда мужчина»… «Сколько стоит скальп москвича?»… «Ребенок для однополой пары за $ 100 000»… (Этот № 69 за 30 марта 2001 куплен, что называется, навскидку. Но ведь такое точно в «МК» всегда, от сезона к сезону, из года в год.) И это, господа папарацци, вся ваша «правда» о том, что до недавнего времени называлось «любовью», «семьей», «личной жизнью»? Или, может, вы таким своеобразным способом обличаете нынешние нравы, бичуете пороки, подаете руку помощи несчастным и заблудшим? Нет же, порок вы представляете как невинную шалость, над смертью похихикиваете, о несчастье говорите с глумливой ухмылкой, вместо любви подсовываете читателю случку, вместо семьи — «однополую пару», вместо личной жизни — обслюнявленные вами пикантные «подробности». Вам нравится самим вываливаться и читателя вываливать в зловонной грязи, которую нагребаете изо всех дыр и щелей. Это — ваша родная атмосфера. А ваша единственная забота, чтобы атмосфера изо дня в день делалась погуще, чтобы разило от вашего варева за версту. А ваш постоянный, все прибывающий страх — вот он: как бы читателю не приелось, как бы он не пристрастился к чужим, конкурирующим миазмам, к еще более мрачным, тошнотворным коктейлям.
Ползет подземный змей…Собачья философия
Проработав в газетно-журнально-издательской индустрии немалую часть жизни (по преимуществу в советские времена), я хорошо помню, что в нашей журналистской среде цинизм вовсе не первенствовал. Люди, к нему склонные, нередко попадались, но старались особенно не выделяться, прикусывали язычок даже в курилках, когда видели, что на их зазывы
Могу только представить себе, каков современный быт в стенах бульварных изданий, если на их страницах всеми красками переливается цинизм самой едкой пробы. Я бы так и прожил жизнь, не догадываясь, что именно стоит за названием древнегреческой философской школы циников, или киников (от греческого суоn — собака), когда бы не знакомство с соответствующими страницами «Истории античной эстетики» мудрого Алексея Федоровича Лосева. К представителям кинической школы Лосев относился с невозмутимым спокойствием объективного исследователя и потому неизменно подкреплял свои обобщения непосредственными свидетельствами древних первоисточников. И не опасался, что свидетельства эти могут показаться неожиданными для читателя, у которого, к примеру, сложился с юных лет романтический образ доброго дедушки Диогена, мирно сидящего в бочке или с зажженным фонарем среди бела дня ищущего человека.
«По мнению Диогена, — читаем у Лосева, — нет ничего плохого в употреблении в пищу человеческого мяса; человеческое мясо ничем особенным вообще не отличается от всякой другой пищи и вещества… Совершенно не важно, предавать ли тело погребению и как предавать… Вовсе не важно, где и как человек совершает свои половые отправления. Тот же источник прямо свидетельствует, что Диоген совершал свои половые акты публично, проповедовал, что женщины должны быть общими, не признавал брака и требовал общения мужчин с любой женщиной, которая только согласится на это. Киники Кратет и Гиппархия тоже совершали половые акты публично, и об этом имеется уже целый ряд источников» (А. Ф. Лосев. История античной эстетики. Софисты. Сократ. Платон. М., 1969).
Не к таким ли «собачьим» нравам и повадкам напрямую выводят нас сегодня многие публикации «МК», в том числе «исповедь», а правильней сказать, самовыпотрашивание женщины, которая рассказывает о специфическом общении с домашними псами?
Чего, оказывается, не сделаешь ради «всей правды»! Впрочем, многие читатели уверены, что за такими «собачьими исповедями» стоят не события из реальной жизни тех или иных извращенцев, а извращенное сознание журналистов-подельщиков, высасывающих из пальца сюжеты подобного пошиба.
Еще о самовыпотрашивании
Папарацци по функции своей — потрошитель, выковыриватель подноготной. Он шпионит за внутренней жизнью личности, с уверенностью, что там обязательно обнаружится грязь, патология, что-то скандально неприличное. В этом смысле верх достижений папарацци — это когда выслеживаемый объект сам начинает вываливать наружу свои припасы. Когда самовыпотрашивание происходит не просто добровольно, а даже с каким-то радостным вызовом: гляньте, вот я каков молодец, а вы, трусишки, что зажались?
Уже говорилось в самом начале, почему я не раз и не два чувствовал по мере работы над этим материалом какое-то внутреннее торможение: не надо, оставь. Не потому, уверяю, такое происходило, что я здесь вынужден упоминать имена и названия достаточно громкие. Все равно ведь с них как с гуся вода. Таким что ни лей в глаза, им все божья роса. Впрочем, ни к кому из названных выше (и еще назову) у меня нет личных антипатий. Просто противны, и иногда до отвращения, функции, которые за этими именами и названиями стоят. Функции или поручения, которые распределяет зло мира, — вот что важно различить.
«Отец русской философии» Григорий Сковорода еще в XVIII веке говаривал: «Никакую вещь саму по себе не назову плохой или злой. Плох ли нож? Нет, сам по себе чем же плох. Им можно хлеб резать. Но плох тот, кто пользуется ножом для убийства».
Так и мы сегодня выясняем и спорим: плоха ли газета как таковая, плохо ли телевидение, плохо ли кино? Нет же, само по себе ничто из них не плохо. Но важно различать и оценивать функции, волеизъявления, которые через них осуществляются.
Можем ли мы худо сказать о разведчике, который с риском для жизни добывает военные или политические секреты и тем самым работает на безопасность страны? Но разве, несмотря на некоторую схожесть поисковых приемов, есть хоть что-то общее между разведчиком и мелким бесом по имени папарацци?