Наш Современник 2006 #1
Шрифт:
Звонарев не ошибся: литинститутовцы все еще были в “Яме”. Уже от входа он услышал их гул, который невозможно спутать ни с каким другим, — все говорили одновременно, не слушая друг друга.
— Леха! — заорали они, завидев Звонарева. — Ты уже на свободе? Подписка о невыезде? Кружку зэку! За освобождение!
Тотчас же перед ним появилась запотевшая кружка “Ячменного колоса” с оседающей шапкой пены, которую он жадно, не отрываясь, выпил до дна.
— Мучили жаждой, — прокомментировал кто-то. — Сатрапы! Кузов, добавь
Из-под полы кузовковского полушубка сверкнуло водочное горло, в кружку Звонарева, журча, полилась прозрачная струя.
— Засади.
— За нас с вами, — провозгласил охмелевший уже от одного запаха водки Алексей. — И за х… с ними!
Ребята заржали. Он выпил, закусил сыром сулугуни.
— Ну, рассказывай, — сурово сказал Кузовков. — Генеральная прокуратура, ни фига себе! Ты чего сотворил?
— Я не в Генеральную ходил, а в военную. Один “важняк” армейский самоубийством покончил, а я перед этим к нему на вызов ездил. Теперь таскают.
— Ну, Леха, без вопросов — на тебя все спишут. Скажут: ты его цианистым калием уколол. Убийца в белом халате!
— Мужики, вы извините, мне по этому поводу надо с Кузовковым потолковать.
— Толкуй здесь!
— Нет, я знаю, вы будете все время прикалываться, а мне-то нужен серьезный совет.
— Ну, давай! Долго не советуйся! А то водка стынет.
Звонарев с Кузовковым взяли свои кружки и перешли за маленький столик в углу, где местный завсегдатай бомж Коля сливал из нескольких кружек в одну остатки пива.
— Колян, на тебе сорок копеек и исчезни, — распорядился Андрей.
— Будет сделано! — Коля схватил трясущейся рукой мелочь и побежал, звеня кружками, к автоматам.
— Налей мне, Андрюха, чтобы у меня в голове прояснилось, — попросил Звонарев.
Кузовков набулькал прямо в пиво. Чокнулись, хлебнули забористого “ерша”.
— Вот какое дело, — заговорил, собравшись с мыслями, Алексей. — Слушай. Только учти: если разболтаешь — мне тюрьма светит.
Он рассказал обо всем Кузовкову, опустив, правда, содержание разговора с полковником и вообще не упомянув про разведку и шпионов. Кузовков же, к удивлению Звонарева, проявил деликатность и ничего по этому поводу не спросил.
— Получается, — подвел итог Алексей, — я кругом крайний, и к кому бы дело ни попало, мне будет только хуже. А КГБ, прокуратура и милиция могут спокойно перебрасываться бумажками. Скажи: как мне выбраться из этого круга?
— Делай ноги, — без раздумий посоветовал Кузовков.
— Как это — делай ноги?
— А так — беги, исчезай. А они пусть разбираются друг с другом напрямую. Ты подписку о невыезде давал?
— Нет.
— Так что же ты время теряешь? Как это у Апдайка: “Кролик, беги!”
— Я не кролик. Прошу тебя, отнесись серьезней. Все не так просто. Черепанов этот улыбается, но я чувствую, что он мне тоже не очень-то верит. И вот я исчезну — что он подумает? Что я все врал? А если врал — значит, причастен к смерти того “важняка”?
— Алеха! — с чувством воскликнул Кузовков. — Все просто! Сложности придумываем мы сами. На то ты и писатель, чтобы искать простые объяснения так называемым сложным вещам. Мужик, тебе чего надо? — вдруг обратился Кузовков к человеку в собачьей шапке, бочком стоявшему у их столика.
— Жду, когда кружка освободится, — глухо ответил тот, забегав глазами.
— А почему ты решил, что у нас она освободится? Иди на мойку, там тебе дадут кружку! Или вон у Коляна спроси. А сюда больше не приходи: что-то мне твоя шайба не очень нравится. Могу случайно попортить.
Человек в собачьей шапке злобно улыбнулся и отошел к мойке.
— Зачем ты с ним так? — удивился Звонарев.
— Лучше так, чем потом тебя кое-кто фак, — загадочно объяснил Кузовков. — Так вот: найди заранее простую причину своему отъезду — и все.
— Да куда мне ехать-то? И на что мне жить там, куда я поеду?
— Куда? Да хоть в Ялту! Ты же записался!
Речь шла о двухнедельной путевке в ялтинский Дом творчества: Литфонд иногда бесплатно выделял их студентам-литераторам на зимние каникулы. Звонарев получил путевку еще до злополучной аттестации, и никто ее у него не отбирал.
— Да какая мне теперь Ялта? — вяло отмахнулся Алексей.
— Самая Ялта теперь! Законная, заметь, Ялта! Вот тебе и причина отъезда! Вот тебе и житье-прожитье! А за эти две недели КГБ, военная прокуратура и менты наверняка договорятся и закроют на хрен это дело. Ты им только мешаешь.
— Может быть, — задумчиво сказал Звонарев. — Но ведь есть еще второстепенные нюансы, которые нельзя не учитывать. Вот, например, Черепанов дал мне на прощание свой телефон и сказал: звоните, если что. Как же я могу ему не позвонить перед внезапным отъездом? А если я позвоню, то и он, и гэбэшники через него будут знать, куда я поехал. Какой же смысл тогда в этом отъезде?
— Он что, дал тебе свой домашний телефон?
— Да нет, рабочий.
— Чудила! Завтра же суббота! Выходной день! А у тебя горящая путевка! Куда ты ему позвонишь?
— Хорошо, а если после моего отъезда он сам позвонит — моим родителям?
— А ты родителям своим накажи отвечать: мол, уехал на зимние каникулы на юг. Спешно собрался и уехал. А спросить, куда именно, они в суете не сообразили. Пусть тебя по всему югу ищут! — Кузовкову, очевидно, эта мысль весьма понравилась. — Вряд ли они догадаются в Литинституте узнавать, где ты: в других вузах студентов не посылают бесплатно на юг. Как раз через две недели и найдут. Скажут тебе грозно: “Почему вы скрылись?” А ты им: “Я? И не думал! У меня путевка была! Горящая!” А?