Наша светлость
Шрифт:
Я не могу не думать о том, что скажут.
О леди Флоссэн, чье искреннейшее желание помочь оказалось неверно понято Нашей жестокосердной Светлостью.
Обо мне - особе, с напрочь отсутствующим чувством вкуса.
О Кайя, который потерял разум и потакает любым моим прихотям...
О бедных девочках, чьи хрустальные надежды на бал в цветах разбиты, а мечты опорочены...
В общем, много о чем. До сегодняшнего дня я была слишком занята, чтобы отвлекаться на досужие разговоры, ведь помимо бала имелись лечебница
Банкиры съезжали.
Доктора упрямились, не желая принимать участие в мероприятии, которое не считали таким уж необходимым. Докторов мало. Больных много. И нет нужды искать новых, уж тем паче отвлекаться на работу в лечебнице... а я не находила аргументов, достаточно веских, чтобы убедить.
Куно подсказал выход: мы можем взять подмастерьев, особенно тех, которые пребывают в этом звании лет пять-десять. И докторов оступившихся, попавших по воле судьбы в долговое рабство. Их немного, но это лучше, чем ничего. Для начала, во всяком случае, хватит.
А дальше Наша Светлость что-нибудь придумают.
У нее замечательно выходит придумывать.
На самом деле, если я так думаю, то у меня в принципе появилось время думать, что само по себе замечательно. Первый спокойный вечер... даже фрейлины собрались. С ними тоже что-то надо делать. Зачем мне этот высокородный цветник, от которого никакой пользы, но только ощущение вечного подглядывания? Подозреваю, многие сплетни рождаются с легкой руки моих придворных дам.
И сейчас сидят, шепчутся... Тисса, как обычно, отдельно ото всех, и только Майло вертится рядом с нею, делает вид, что распутывает нитки, но, по-моему, от его услуг больше вреда, чем пользы. И Тисса нарочито хмурится, но поймав притворно-виноватый взгляд нашего пажа, не выдерживает.
У нее хорошая улыбка. Открытая.
И кажется, у них с Урфином все налаживается, потому что девочка стала много спокойней.
– Если будешь стоять у окна, тебя продует, - Ингрид подошла сзади, она ступала по-кошачьему тихо, крадучись, и порой эта ее манера заставляла меня вздрагивать. Но вряд ли Ингрид и вправду хотела меня напугать. Скорее уж привычка - вторая натура.
А окна здесь и вправду далеки от совершенства. И тянет от них зимним холодом.
– Как твой сын?
– мы садимся вдвоем, рука к руке. Ей идет платье из темно-зеленой плотной шерсти. В чем-то строгое, но подчеркивающее изящество фигуры.
– Спасибо. Хорошо. Он начал называть меня мамой.
Ингрид протягивает шаль, и забота ее приятна.
– Тебе следует быть рядом с ним.
– Возможно, - легко соглашается она.
– Я буду. Позже. Я... хотела тебя спросить. Ты не будешь против, если я уеду?
– Совсем?
Не знаю, как справлюсь без нее, но, наверное, справлюсь. Задерживать точно не стану.
– Нет. Я все еще жду ответа. И Деграс согласится. Он - хороший человек, надежный. Но до Севера далеко и я... я хочу поехать с сыном.
Простое желание, исполнить которое я буду рада.
– Если тебе нужна еще какая-то помощь, то я с радостью.
Ингрид явно колебалась, гордость боролась с необходимостью, и проиграла.
– Тамга. Я не уверена, что она мне пригодится, но с нею как-то спокойней.
– Ты имеешь в виду...
– я продемонстрировала серый браслет. Как обычно, прикосновение к его поверхности - я так и не поняла, из какого металла он сделан - успокоило.
– Нет, Иза, что ты. Обычную. Это... пластинка из металла с гербом дома. Вроде пропуска. И какая-никакая, но гарантия защиты. Если твой муж сочтет нужным, то...
Наша Светлость постарается, чтобы счел. Ингрид многое для меня сделала, и будет неправильно отказать ей в подобной мелочи.
– Охрана мне не нужна, - поспешила добавить она.
– У меня свои люди.
Майло уронил клубок и нырнул за ним под юбки Тиссы, та взвизгнула и расхохоталась. А фрейлины тотчас умолкли. Потом повернулись друг к другу и зашептались с новой энергией.
Вот что-то не нравилось мне в этой картине. Этакая пастораль с гнильцой. Не вижу, но чувствую неладное.
– Ингрид, объясни, что происходит?
Она долго обдумывает ответ, в какой-то момент мне начинает казаться, что Ингрид промолчит или же спрячется за вежливой, лишенной смысла формулировкой. Но она все же отвечает:
– Зависть. И раздражение. Общество не любит, когда кто-то не прислушивается к мнению общества. Когда я решилась сюда вернуться и жить так, как хочу я, многие возмутились. Женщины вроде меня должны знать свое место.
Полагаю, меня это тоже касается, и разговор становится более чем интересен.
– В какой-то момент я перестала существовать для общества. Поначалу это довольно тяжело... многие не выдерживают.
– То есть...
– Ее объявили... скажем так, особой, не достойной внимания, - Ингрид умеет улыбаться так, что улыбка эта выглядит мертвой.
– С ней не следует разговаривать, и вообще замечать. Она словно умерла.
Зато я живее всех живых.
– То есть они...
Щебечущая стайка фрейлин, бесполезных по сути своей существ, которые считают себя выше прочих уже лишь потому, что родились в нужной семье, выражают мнение общества?
Кажется, этот мир никогда не разучится втыкать мне под кожу иглы.
– Не держи на них зла, Иза, - Ингрид касается руки.
– У них нет выбора. Они боятся. Любой, кто посмеет заговорить с отверженным, к отверженным и присоединится. А у девочки хватило силенок не обратить внимания на эти глупости. Она идет на бал...