Наша светлость
Шрифт:
– Позвольте представить свою дочь, Амелию...
Она и вправду столь хороша, как о ней говорили. Вот только взгляд на этом детском личике знакомый до безумия. Тисса беззвучно вздохнула: вот бестолковый ребенок.
– ...и просить вас уделить мне несколько минут вашего драгоценного времени.
– Я спешу.
– Леди нас простит. Верно?
Простит, конечно. Она всех прощает. И шелковая ладошка выскальзывает из пальцев. Во взгляде растерянность, и Урфин не выдерживает,
– Я скоро, радость моя. Никуда не уходи.
Главное, из поля зрения не выпускать, потому что неспокойно. Слишком много вокруг... всяких. Смотрят. Раздевают глазами. И руками не отказались бы, появись такая возможность.
Лорд Андерфолл не исключение.
Он немолод. Толст. Три подбородка на кружевном жабо. Щеки обвисли, налились краснотой, которая говорит, что с сердцем у лорда нелады. На лбу и веках - красные веточки сосудов. Виски блестят испариной. Губы лоснятся.
Но лорд богат.
Он не боится демонстрировать богатство. Бархат и парча. Золотое шитье. Широкая цепь с медальоном, центр которого украшает огромный рубин. И цепи поменьше, пришитые к сюртуку. Перстни. Браслеты. И лорнет на ручке из слоновой кости.
Лорнет прижимается к глазу, лорд выдыхает, облизывает губы, восстанавливая утраченных их блеск, и признает:
– А девушка весьма... недурна, Ваша Светлость. У вас хороший вкус.
– У меня хороший удар и слабые нервы.
Дребезжащий смех и покачивание пальцем. Урфина принимают за ребенка? Думают, что он шутит?
– Быть может, она подходила вам раньше, но сейчас все изменилось...
Амелия обходит Тиссу по кругу, неторопливо, не столько разглядывая ее, сколько показывая себя. И останавливается так, чтобы заслонить от Урфина.
– ...и вы должны согласиться, что...
– Я вам ничего не должен. И позвольте сберечь наше общее время. Я не приму ваше предложение.
– Вы его даже не выслушали.
– Нечего слушать. Да, я теперь третий в книге лордов. В перспективе стану вторым. Вас это вполне устроит, потому что в отличие от Кормака, вы мыслите здраво. Выдать вашу дочь за Кайя не выйдет, а за меня - вполне. Конечно, она и в его постель забраться попробует. Попозже. Когда меня приручит. А она уверена, что приручит всенепременно.
Андерфолл крякнул и переложил лорнет из правой руки в левую. А ладонь вытер о бриджи.
– Вы еще так молоды, а уже так циничны...
Урфин счел это за комплимент.
– Но согласитесь, что титул - ничто без поддержки. Вам она пригодится. Я богаче многих мормэров... и не менее влиятелен. Вы же понимаете, что деньги дают многое.
Например, ощущение безнаказанности. Урфин проходил это на собственной шкуре.И шрамы свербели, напоминая, что шкура не желает повторения урока.
– Ваша девочка хороша, но и что? Ни имени. Ни рода. Ни голосов в Совете, которые станут голосами дома Дохерти. Насколько я помню, у Их Светлости сейчас большие затруднения с некоторыми... проектами. Они выглядят разумными. И я с радостью поддержу их... не только я...
Почему они все считают, что Урфина так легко купить?
И цена все та же: деньги и власть. Власть и деньги. Одно ради другого в вечном круговороте.
– Я даже готов компенсировать девочке причиненные неудобства. Подыщем ей мужа... с хорошим приданым это будет несложно сделать. И потом, вам ли с вашей репутацией не знать, что свадьбой жизнь не заканчивается. Амелия далеко не глупа. Она не будет лезть в дела мужа.
У нее собственные найдутся, и от Урфина потребуется лишь ответная любезность - не вмешиваться.
– Если же вас волнует мнение Лорда-Протектора, то уверяю, он по достоинству оценит мою поддержку.
– Я не думаю...
– Вы не думаете, - лорд Андерфолл вздохнул, и массивный живот его от этого вздоха затрясся, ткань сюртука затрещала, грозя выпустить высокородные телеса на всеобщее обозрение.
– В том и дело, что вы не думаете о последствиях. Вы позволяете эмоциям брать верх над разумом. Симпатичная мордашка надоест. А вот деньги и связи не обесценятся. Поэтому, прежде, чем делать что-то, дайте себе труд оценить последствия поступка. Хотя бы раз в жизни.
Юго гладил ледяного медведя. Прозрачное тело его плавилось, и зверь исходил на слезы, которые стекали в серебряную чашу. В чаше плавали живые кувшинки, белые звезды, которым суждено было замерзнуть в ледяной воде.
– Все умирают, - шептал Юго медведю, понимая, что не будет услышан.
– Боль пройдет. После смерти. Любая боль проходит после смерти.
Он знает точно.
Нет, он не поднимал мертвецов, как это делают хаотцы, желая познать сущность живой материи, но видел, как меняется выражение глаз человека в момент гибели.
Прежде ему нравилось убивать, касаясь плоти жертвы.
Нож.
Петля.
Или просто горло, которое легко сдавить.
Он пробовал если не все, то многое, и в конечном итоге отступил на расстояние выстрела. Не потому, что боялся быть пойманным, скорее уж люди утомляли настолько, что даже убивая, хотелось держаться от них подальше.
– Мама, он мне не нравится! Он же старый совсем!
– И хорошо. Быстрее умрет.