Наша толпа. Великие еврейские семьи Нью-Йорка

Бирмингем Стивен

Лондонский банк Kleinwort передал в Нью-Йорк сообщение о том, что Goldman Sachs грозит попасть в «черный список» в Англии. В этот момент Голдман сам понял, что происходит, и пришел к своим партнерам, чтобы сказать, что, по его мнению, он «не в своей тарелке». Они охотно согласились, и его отставка была принята.

В течение нескольких месяцев Голдман, хотя и не был больше партнером, сохранял свой офис в компании Goldman, Sachs. Но по мере накаления атмосферы военного времени это стало невозможным. Он переехал в собственный офис в центре города. Вместе с Генри Голдманом ушла и его доля в капитале фирмы, которая была весьма значительной. Этот факт нанес фирме еще больший ущерб, чем его прогерманская позиция, а поскольку Goldman Sachs не повезло иметь в своем штате такого патриота-крестоносца, как Отто Кан, для фирмы наступили тяжелые времена, из которых она вышла только после войны. Это мало способствовало

расположению Генри Голдмана к остальным членам его семьи. Генри Голдман и Сэмюэл Сакс больше никогда не разговаривали. Не общались Генри и со своей сестрой Луизой, которая была женой Сэма Сакса. Вражда продолжалась и в следующем поколении, и по сей день практически нет Голдманов, которые бы общались с Саксами.

В начале 1930-х годов Генри Голдман отправился в свою любимую Германию с идеей поселиться там на постоянное место жительства. В условиях прихода к власти Гитлера это было, конечно, ошибкой. По словам членов семьи, Голдмана схватили, обыскали и подвергли «многим другим унижениям». Он вернулся в Нью-Йорк побежденным и разочарованным и умер там, став жертвой собственной мечты о ницшеанской власти.

Филип Леман был удивлен и расстроен чувствами своего старого друга не меньше, чем партнеры Голдмана. После первой встречи, посвященной этому вопросу, они расстались в гневе. Когда Голдман покинул Goldman, Sachs, разрыв между друзьями стал окончательным. Lehman Brothers и Goldman, Sachs продолжали пытаться сотрудничать по вопросам андеррайтинга, но отношения между двумя фирмами уже не были такими, как прежде. Часто возникали споры. Почему, требовали Леманы, Goldman, Sachs берет на себя все обязательства, выставляя свое имя в рекламных объявлениях, в отношении предприятий, на которые Lehmans предоставил деньги? Goldman, Sachs, в свою очередь, спрашивал, почему Lehmans рассчитывает на половину прибыли по сделкам, инициированным Goldman, Sachs. Споры часто переходили в гневное обзывательство. «Они оба были слишком амбициозны, — сказал один из банкиров, — чтобы оставаться женатыми». Но дело было не только в этом.

На смену Генри Голдману в Goldman, Sachs пришел обходительный и полированный южанин по имени Уоддилл Катчингс, работавший в металлургической промышленности. В настоящее время Кэтчингс привлек к себе внимание общественности серией книг, написанных в соавторстве с Уильямом Т. Фостером, в которых в определенном литературном стиле развертывались все более радужные перспективы послевоенной экономики Америки. Однако Леманы с недоверием относились к эпатажному Катчингу. Филип Леман считал, что Катчингсу «не хватает уравновешенности», что он «слишком амбициозен и агрессивен» и «слишком оптимистичен». (События десятилетия спустя, в 1929 г., доказали правоту Леманов и застали Катчингса врасплох). В то же время бруклинский юноша, только что окончивший школу № 13, по имени Сидни Вайнберг, смотрел через гавань на возвышающийся финансовый район Манхэттена и решил, что именно там находятся деньги. По его собственному признанию, он отправился «на вершину самого высокого здания» в этом районе, которое в то время называлось 43 Exchange Place, и начал спускаться вниз, прося работу на каждом этаже. Он дошел до второго этажа, после чего нашел компанию Goldman, Sachs и был принят на работу в качестве офисного работника. Катчингс взял Вейнберга под свое крыло, и Леманы считали, что у Вейнберга есть перспективы. [58] Но Вейнберг был нетерпим к связи с Леманами и хотел разорвать ее. Отношения между двумя фирмами становились все более горькими, пока, наконец, не был составлен официальный меморандум о разделении.

58

Сейчас он — старший партнер Goldman Sachs и один из полудюжины самых влиятельных людей на Уолл-стрит.

В меморандуме перечислялись 60 различных корпораций, которые Lehman и Goldman, Sachs совместно андеррайтили, а затем эти компании были разделены в зависимости от того, какая из них имела «главный интерес». Goldman, Sachs получила сорок одну компанию, а Lehmans — оставшиеся девятнадцать. Sears, как и следовало ожидать, досталась Goldman, Sachs. Каждый из банковских домов согласился не вторгаться на территорию другого.

Неприязненные отношения между двумя компаниями сохранялись вплоть до 1956 года, когда Sears, Roebuck решила создать дочернюю компанию по приему продаж. В этот момент Сидни Вайнберг позвонил Роберту Леману, сыну Филипа Лемана, и попросил Lehman Brothers вернуть свое историческое место в финансировании Sears.

В конечном итоге от разделения выиграли обе компании, но больше всего Lehman Brothers. Это заставило Филипа Лемана самостоятельно

заняться инвестиционно-банковской деятельностью, не опираясь на костыль Goldman, Sachs. Как сказал один из инвестиционных банкиров, «я думаю, что это лучшее, что когда-либо случалось с Lehman, потому что они сняли пальто, засучили рукава и отправились на поиски бизнеса». У Lehman всегда было много денег, но это совсем не то, что быть агрессивным, чтобы получить бизнес. После спора они стали по-настоящему энергичными».

Среди прочего, Леманы получили уединенную элегантность дома номер один по Уильям-стрит — строение, впервые построенное Селигманами, благодаря которому Lehman Brothers является единственным инвестиционно-банковским домом на Уолл-стрит, занимающим собственное здание. (И здание это вполне достойное, с собственной столовой на восьмом этаже и спортивным залом). Леманы продолжили политику Филипа, занимаясь акциями, которые, по крайней мере, вначале казались слишком «недостойными» для других банкиров. Среди них были акции авиакомпаний, электроники, кинокомпаний и ликероводочных компаний, которые помогли Леманам стать, по выражению Fortune, «одним из самых крупных производителей прибыли — многие считают, что самым крупным в бизнесе». Сегодня партнеры Lehman входят в советы директоров десятков американских корпораций, управляют инвестиционными фондами стоимостью в несколько миллиардов долларов, включая активы корпорации Lehman, которая сама по себе является делом на полмиллиарда долларов.

Леманы любят называть себя «торговцами деньгами», посредниками между людьми, которые хотят производить товары, и людьми, которые ищут, куда пристроить излишки средств. Они также могут — благодаря сохранению семейного контроля — называть себя «старейшим партнерством» среди американских инвестиционных компаний. Но их по-прежнему интересует то, что Филип Леман впервые назвал «попыткой купить что-то за доллар, а продать за два».

В социальном плане, начиная с поколения Филипа Лемана, Леманы также преуспели, хотя их, как семью, называли «скучной», «заурядной» и «банкирской». Другой друг говорит: «Все женщины в семье Леманов были очаровательны, но многие мужчины Леманы — грубые, настоящие торговцы лошадьми, как Филипп». Безусловно, Леманам, как семье и как банковской фирме, в конечном счете, очень помог Герберт Леман. Хотя некоторые члены семьи, особенно из ветви Филипа Лемана, и по сей день скандализируют из-за политической карьеры Герберта и его ухода из Lehman Brothers, что некоторые считают нарушением семейного доверия, большинство признает, что он вознес фамилию на высоту национального значения, а его репутация честного и эффективного человека, сначала как губернатора, а затем как сенатора, не могла не помочь банку.

Хотя он был достойным губернатором Нью-Йорка, именно в качестве сенатора Соединенных Штатов в возрасте семидесяти лет он пережил свой звездный час и проявил ту смелость и мужество, которыми славится его семья. Сенатор от штата Висконсин Джозеф Р. Маккарти, держа в руках один из своих обычных фальшивых листов бумаги, выступил в 1950 г. с заявлением, что это фотостатья письма Оуэна Латтимора в Управление военной информации с призывом нанимать на работу в УВИ людей, симпатизирующих делу коммунистического Китая. Сенатор Чарльз Тоби из Нью-Гэмпшира спросил Маккарти, почему он не предложил это письмо для публикации в протоколе Конгресса. Маккарти объяснил, что он не мог этого сделать, поскольку письмо имело гриф «секретно». Тогда почему, спросил Тоби, Маккарти раскрыл его содержание на заседании Сената? На это Маккарти уклончиво ответил, что к письму прилагались документы, свидетельствующие о «необычных личных привычках» высокопоставленных лиц в правительстве.

Для Герберта Лемана это было слишком. Он встал, чтобы спросить, можно ли ему прочесть письмо.

«Не хочет ли сенатор подойти?» — крикнул Маккарти. крикнул Маккарти, после чего Герберт Леман перешагнул через проход в Сенат и обратился к Маккарти: «Могу ли я увидеть письмо?». Он протянул к нему руку.

Маккарти, поколебавшись, ответил: «Сенатор может подойти к моему столу и прочитать письмо».

«Я здесь для того, чтобы прочитать письмо», — сказал Леман. «Позволит ли мне сенатор от Висконсина ознакомиться с письмом?»

Прижимая к груди связку бумаг, срывающимся голосом Маккарти прохрипел: «Желает ли сенатор подойти достаточно близко, чтобы прочитать его?».

Леман в течение драматического момента презрительно смотрел на него, все еще держа руку. Затем он повернулся на пятках и пошел на свое место.

Письмо, которое в итоге было опубликовано, оказалось безобидным, как и предполагал Леман. А тем временем его братья и партнеры на Саут-Уильям-стрит, должно быть, поняли, что Герберт, пусть и «грязный демократ», пусть и «дикоглазый друг» Рузвельта, Эла Смита и Джима Фарли, тем не менее еще больше прославил дом Лемана.