Наша толпа. Великие еврейские семьи Нью-Йорка
Шрифт:
Его называли властным отцом, жестким, властным, даже безжалостным бизнесменом. «Всякий раз, когда я подхожу к господину Лоебу, — полусерьезно говорит один знакомый, — я автоматически начинаю говорить: «Извините». Одна из излюбленных тактик Лоеба, когда его сотрудника вводят в кабинет, заключается в том, что он минуту-другую увлеченно работает над каким-то предметом на своем столе, а затем поднимает глаза и спрашивает: «Который час?». Недавно один из посетителей был настолько ошарашен таким подходом, что ответил: «Сколько скажете, мистер Лоеб!». Другая привычка — принимать просителей, которые, как правило, приходят с тщательно продуманными презентациями, объясняющими, почему Loeb, Rhoades должна помочь финансировать их компании, терпеливо выслушивать их аргументы, улыбаться и сочувственно кивать, когда они говорят, а потом, когда они заканчивают, встать и сказать: «Нет». «Это обескураживает, — говорит один человек, —
Джон Лоеб считает, что сделка, заключенная с ним, «застывает в бетоне», как говорит его друг. Не так давно, когда одна крупная корпорация обратилась к Loeb, Rhoades с предложением о крупном андеррайтинге, президент компании в последний момент стал требовать от нее дополнительных уступок. Джон Лоеб резко повернулся к своим партнерам и, заявив, что их время лучше потратить на другие дела, выпроводил их с совещания. Следующие несколько часов в Loeb, Rhoades прошли в напряжении, поскольку большинство сотрудников фирмы были уверены, что потеряли важный счет. Однако Джон Лоеб подозревал, что корпорация нуждается в деньгах Loeb, Rhoades, и, конечно, президент позвонил позже, чтобы сообщить, что он готов подписать контракт на первоначальных условиях Лоеба.
В силу своего личного авторитета, не говоря уже об огромной финансовой власти, которую он сейчас имеет, к специальному креслу Джона Лоеба под люстрой из ормолуса в частной столовой Loeb, Rhoades подходят на цыпочках, всегда уверенные в важности того, что хотят сказать. Другими словами, он обладает таким влиянием и присутствием, какого не было на Уолл-стрит со времен Джейкоба Шиффа.
Во многом Джон Лоеб похож на своего друга и современника Роберта Лемана, сына Филипа и нынешнего главы Lehman Brothers, которого называют «последним из императорски богатых людей» и «аристократом из автократов». Власть Роберта Лемана на денежном рынке столь же велика, как и у Лоеба, а может быть, даже больше, и фраза «Бобби хочет с вами поговорить» вызывает ужас у всех в One South William Street. Его офис в этом здании небольшой — многие младшие партнеры имеют более просторные помещения, — но это дает ему психологическое преимущество. «Когда заходишь в этот маленький кабинет, чувствуешь, что он тебя теснит», — говорит один из сотрудников. Сам он, тоже небольшого роста, кажется, заполняет собой всю комнату».
Однако в последние годы Леман все больше внимания уделяет своей коллекции произведений искусства. Коллекция Лемана, начатая его отцом, который покупал картины больше для инвестиций, чем из любви к прекрасному, была настолько пополнена Робертом, что в настоящее время является крупнейшей и, возможно, самой лучшей частной художественной коллекцией в Америке. Среди картин — от итальянских XIII века до французских XX века: знаменитая «Графиня Альтамира и ее дочь» Гойи, «Святой Иероним с кардиналом» Эль Греко, «Благовещение» Боттичелли, «Легенда о святых Элигии и Годеберте» Петруса Кристуса, а также буквально десятки других, не менее прекрасных. В коллекции также представлены персидская и китайская керамика, медальоны и эмали эпохи Возрождения, а также самое большое за пределами Нюрнберга собрание средневековых кувшинов для воды. Коллекция, которой руководствуется Роберт Леман, руководствуясь своей прямолинейной философией: «Если я вижу что-то, что мне нравится, я это покупаю», висит в офисах Lehman Brothers в центре города, а также на стенах восемнадцатикомнатной квартиры Роберта Лемана на Парк-авеню. Но основная масса экспонатов хранится в таунхаусе покойного Филипа Лемана на Пятьдесят четвертой улице, который его сын содержит как частный музей и куда посторонние — только ученые-искусствоведы — могут попасть по предварительной записи. Здесь, под надежной охраной, за золотыми дверями, в комнатах, устланных глубокими персидскими коврами и завешанных красным плюшем с золотой каймой, находится большинство старых мастеров, готические гобелены, мебель эпохи Возрождения, итальянская майолика и другие предметы искусства. Часто по ночам коллекционер сам приходит в дом, иногда со своим куратором, иногда один, и бродит по огромным тихим комнатам, как одинокий Крез, созерцая все, что он собрал.
В свое время предполагалось, что Роберт Леман, будучи банкиром, покупает произведения искусства, ориентируясь скорее на доллар, чем на вкус. В его коллекции много сиенских примитивов, расписанных сусальным золотом, а человек из отдела по связям с общественностью Лемана, Бенджамин Зонненберг, как-то заметил: «Какие еще картины может купить банкир, кроме сиенских, со всем этим золотом?». В то же время, когда летом 1956 г. около трехсот предметов из коллекции Лемана были отправлены на выставку в Оранжерею Лувра в Париже, один французский критик написал: «Мы хотели бы, чтобы покупки наших музеев были вдохновлены вкусом, столь
Сегодня Бобби Леману семьдесят четыре года, и коллекция продолжает расти. Ее общую стоимость уже невозможно подсчитать, а учитывая налоги на наследство, сын Лемана или другие наследники вряд ли смогут сохранить коллекцию Лемана в целости и сохранности. Будущее таунхауса на Пятьдесят четвертой улице остается неопределенным и является предметом многочисленных спекуляций в мире искусства. У Бенджамина Зонненберга, однако, есть ответ. Он говорит о своем друге и клиенте: «Начнем с того, что Бобби не собирается умирать. Он твердо уверен, что бессмертен. Более того, если он окажется неправ, то, будучи Леманом, он найдет способ забрать все это с собой».
Сам Роберт Леман прекрасно понимает, что его смерть и распоряжение его коллекцией часто обсуждаются, и относится к своему положению с определенным юмором. Не так давно он посетил Институт Стерлинга и Франсин Кларк в Уильямстауне (штат Массачусетс), где над входом в здание, где хранится коллекция произведений искусства, возвышаются надгробия основателей музея. Поднимаясь по ступеням музея, он остановился, чтобы торжественно взглянуть на мраморные доски с именами мистера и миссис Кларк. Он тихонько прошептал: «Вот это путь!»
48. «ФАМИЛЬЯРНОСТЬ»... И НИКАКИХ БОСЫХ НОГ ЗА УЖИНОМ
После смерти Якоба Шиффа Тереза Лоеб Шифф начала расцветать. Под властью своего мужа она всегда казалась кроткой крошкой, для которой самой действенной формой протеста были слезы. Теперь она начала самоутверждаться. Казалось, у нее появилась личность. Она, как и ее муж, стала человеком, с которым нужно считаться.
Она, например, заявила, что не намерена покидать большой дом на Пятой авеню, как предлагала ее семья, и переезжать в квартиру или, как сделали несколько вдов из толпы, на Плазу. Она продолжала жить в стиле, заданном Якобом Шиффом, за которой ухаживал Джозеф, ее мажордом. Она продолжала проводить свои вторники «дома». Она разрабатывала для себя проекты. Один из них — дарить каждому внуку (а их было пятеро) енотовую шубу при поступлении в колледж. Сын Морти, Джон Шифф, и сын Фриды, Пол Варбург, достигли студенческого возраста в одно и то же время. Джон был принят в Йельский университет, а Пол провалил экзамены. Джон получил свое пальто, а Пол — нет. В середине первого курса у Джона украли пальто, и Тереза купила ему другое. Это возмутило Пола: у Джона было два пальто, а у него — ни одного. Тереза была непреклонна, но Пол обратился к Джозефу, который, как знали ребята, был одним из немногих людей, имевших влияние на миссис Шифф. Он получил свое пальто.
Юный Пол Варбург был очень похож на своего отца Феликса — проказник, плейбой, обаяшка. В двенадцать лет его спросили: «Чем ты сегодня занимался?», и он легкомысленно ответил: «Обедал у мистера и миссис Генри Моргентау. Миссис Моргентау считает, что я очень начитан. Мы обсуждали «Очерк истории» Уэллса и «Королеву Викторию» Стрэчи». Он не читал ни той, ни другой книги. В колледж он так и не поступил. Во время летней поездки в Париж, после ночной прогулки с Джеком Страусом и двумя молодыми девушками, Пол вернулся в «Ритц» на рассвете и почему-то попал не в тот номер. Увидев на кровати «что-то большое», он метнул в него свою трость из черного эбенового дерева. Это была его мать, которая села в постели и сказала с безупречным самообладанием: «Твой отец поговорит с тобой об этом утром».
До поколения Павла разводов в народе было мало. Он развелся с двумя первыми женами. Его брат Джеральд развелся с первой женой. Его двоюродный брат Джимми Варбург развелся с двумя первыми женами. Его двоюродная сестра Рената развелась со своим первым мужем, а его брат Эдвард женился на разведенной. Некоторое время Пол Варбург работал в отделе облигаций Международного акцептного банка. Одной из его шуток было говорить, входя в офис каждый день, «Доброе утро, мистер Карлтон» клерку, который настраивал бегущую ленту Western Union. (Шутка заключалась в том, что Ньюкомб Карлтон был председателем правления Western Union). Однажды приехавший в Германию партнер из M. M. Warburg обнаружил, что бегущая строка не работает, и, вспомнив приветствие Пола, снял трубку и потребовал поговорить с мистером Карлтоном. Его соединили с Ньюкомбом Карлтоном и сказали: «Берите инструменты и приезжайте сюда. У нас сломался тикер». Карлтон позвонил президенту банка и сказал: «Я многое могу сделать для вашего банка, но я не буду приходить и чинить ваш тикер». Вскоре после этого Пол Варбург занял офис в компании Carl M. Loeb, Rhoades и, по словам членов семьи, «начал оседать».