Нашествие теней (Светоносец - 1)

Джонсон Оливер

Ученики, как нельзя лучше знавшие его характер, боялись его как огня, что еще больше его бесило. С каждым годом своего сорокалетнего пребывания в монастыре он становился все злее. Он пользовался всякой возможностью, чтобы помучить своих учеников. Вот и теперь, утомившись от притворного чтения, он искал, на ком бы сорвать злость.

Обычные побои его уже не удовлетворяли: ему надо было унизить свою жертву, прежде чем взяться за правилку. Классная была его театром, и он, как искусный актер, держал в руках свою публику: заставляя тех, кто послабее, смеяться над кем-то из товарищей, прихотливо менял своих фаворитов - дрожащим школярам оставалось лишь гадать, на кого он набросится сегодня.

Наученные

горьким опытом, они всячески избегали налитых кровью глаз Мидиана, сошедшего с кафедры. А тот, держа в скрюченной руке правилку, так и зыркал из-под тяжелых век.

Начал он, как всегда, с вполне невинного вопроса.

– У всех нас есть какие-то сильные стороны, какие-то дарования, не так ли, мальчики?
– прокаркал он, обводя комнату взглядом, в котором горела неугасимая злоба пьяницы.
– Всех вас, ягнятки мои, - из-за пузырящейся на губах слюны слова вырывались у него с каким-то шипением, - привел сюда бог за ваши скрытые дарования. Только время поможет выявить их: время и палка!
– Он смачно хлопнул по ладони своей трехфутовой ореховой правилкой, стоя перед первым рядом деревянных парт и вращая головой, как ящерица в поисках добычи.

– Вот ты!
– вскричал он внезапно, треснув палкой по грубо отесанной парте перед собой. Сидевший за ней мальчик так и подскочил, но Мидиан смотрел не на него, а на кого-то в дальнем ряду полутемного класса.
– Кевар так ведь тебя зовут?
– Он смотрел мимо того, к кому обращался, словно слепой.

– Д-да, - выговорил Кевар, дрожа как лиса. Он был новичком и не привык к здешним играм.

– Так скажи нам, Кевар, что такое обнаружил ваш деревенским жрец в твоей жилой оболочке, раз прислал тебя сюда?

Кенар, онемевший от ужаса, издал звук наподобие того, что производит зевающая собака. Прочие мальчишки, полагая, что сейчас гнев Мидиана обрушите на него, угодливо захихикали.

– Что-что? Я не слышу!
– Мидиан поднес к уху сложенную ладонь и снова треснул палкой по крышке парты, чем исторг из Кевара новый нечленораздельный звук.
– У нас тут не скотный двор, любезный, мы твоего хрюканья не разбираем...
– По классу прошел смешок.
– Ладно.
– Мидиан, поняв, что здесь особенно позабавиться не удастся, уже выискивал новую жертву.
– Выйди вон, я с тобой после разберусь.

Кевар устремился к тяжелой дубовой двери, по тяжелая рука Мидиана успела съездить его по уху.

– Ну а ты, - учитель указал на следующего в ряду, смуглого южанина, который, если бы Мидиан отличался постоянством, мог бы считаться одним из его любимчиков,- ты ведь готовишься в храмовые стражники?

Мальчик нервно глотнул и ответил:

– Да, учитель. У нас в деревне я был первым борцом...

– Первым борцом?
– Мидиан закатил глаза в насмешливом восхищении, снова вызвав смех в классе.
– Почему тогда, - быстрым, как у пантеры, движением он ухватил мальчишку за ухо, - почему вчера ты проиграл Халдору?
– Мидиан закрутил ухо, и парень взвыл от боли.
– Учись быть мужчиной, а не мышью!
– Учитель повернулся на каблуках и двинулся по проходу, по-прежнему глядя куда-то вдаль.
– А тебя как звать?
– ткнул он палкой в низенького тощего мальчугана, пришедшего в монастырь недавно, вместе с Кеваром.

– Талдон, с позволения учителя.

– Запомни, Талдон: никакого позволения, как ты изящно выразился, ты от меня не дождешься. Итак, что ты намерен предложить этому монастырю - ведь разумом ты явно не богат?
– Новые смешки.

– С позвол... то есть...

– Говори!
– рявкнул Мидиан, занося палку над головой Талдона.

– Я был г-гончаром.

–

Был, говоришь? Разве что-то изменилось? Ведь не позабыл же ты свое ремесло за один день? Что у тебя там?
– кивнул он на грубый мешок у ног школяра.

– Г... горшок, - выдавил тот.

– Гончар, и горшок при нем! Превосходно!
– саркастически проворчал Мидиан.
– Ну так покажи мне этот свой горшок!
– Мальчик дрожащими руками поспешил развязать мешок и достал стройный глиняный кувшин с высоким горлом, вручив его Мидиану.
– Что ж, отменно, - сказал тот, вертя кувшин в руках.
– Как Властелин Огня слепил этот мир на колесе своей воли, так и ты слепил эту красивую вещь.
– Понянчив горшок в ладонях, словно младенца, Мидиан вдруг швырнул его на каменный пол, разбив на сто осколков.
– А теперь усвой себе, Талдон: великий бог уничтожает так же легко, как и создает! Научись смирению, а потом уж хвастайся своими убогими плошками.

Но эти слова были обращены не к захныкавшему Талдону, а к тому, на кого Мидиан смотрел с самого начала, все это время, говоря будто бы с другими, монах не спускал глаз с Уртреда. И Уртред знал, что все происходящее только присказка.

Мидиан медленно шел по проходу, мерно похлопывая палкой по ладони. Школяры с обеих сторон ежились при его приближении, но их тревоги были напрасны: взор Мидиана был прикован к Уртреду. Наконец монах встал перед ним, заслонив неяркий свет из окна.

– Что до тебя, Уртред, - сказал он, обдавая мальчика своим горячим зловонным дыханием, - причина твоего появления здесь ни для кого не секрет, ведь верно?
– Он оглядел класс с заговорщической ухмылкой, прежде чем вновь обратить горящий взор на свою жертву.
– Ведь вы с братом - ублюдки, отродье шлюхи, так или нет?
– Школяры затаили дыхание: целомудренный устав монастыря воспрещал всякое затрагивание вопросов пола.
– Тебе знакомо слово "шлюха", а?
– Мидиан теперь воспарил орлом, но Уртред молчал, глядя в парту.
– Так скажи нам, Уртред, шлюхин ты сын или нет?
– С этими словами монах поддел Уртреда палкой за подбородок, приподняв ему голову.

Уртред сдержал бы себя, если бы Мидиан этого не сделал: мальчик тысячу раз наблюдал, как Мидиан унижал других словами, которых нельзя было ни забыть, ни простить, - однако в Форгхольме они были в порядке вещей. Слова эти говорились намеренно, чтобы заставить обиженного проявить гордость, которой монахи не терпели и за которую сурово наказывали. Уртред стерпел бы насмешки однокашников, слишком трусливых, чтобы не подыгрывать Мидиану, но от этого легкого, дразнящего нажима ниже подбородка у него перед глазами вспыхнул белый свет, и рев, подобный реву пламени в Святилище, наполнил голову. Одним движением он оттолкнул палку в сторону и вскочил на ноги. Он был высок для своих лет, хотя и тонок, и Мидиан на один радостный миг попятился прочь. Испуг монаха помог Уртреду победить собственный страх. Мальчик сам смутно дивился своей отваге: этот поступок мог кончиться для него жесточайшими побоями. Но рев в ушах заглушал все: ничто не могло отвратить того, что должно было случиться.

Его собственный голос прозвучал сквозь этот рев, будто чужой, уверенно и смело.

– Ты лжешь, - произнес он, глядя прямо в налитые кровью глаза Мидиана.

– Да как ты смеешь?
– прорычал тот и ударил Уртреда по лицу правилкой, но тот, предвидя это, перехватил палку левой рукой, пытаясь вырвать ее у монаха. Но многолетнее пьянство еще не настолько доконало Мидиана, чтобы он не мог справиться с двенадцатилетним мальчишкой. Выдернув палку, он взмахнул ею, как косой, - Уртред едва успел отразить удар поднятой рукой, но был отброшен назад, к своей парте.