Наши нравы

Станюкович Константин Михайлович

— Нас рассудит бог!.. — продолжал Трамбецкий. — Я никогда более не обеспокою вас своим присутствием, даю вам честное слово, и если я теперь приехал сюда, то ради сына. Я не могу оставить у вас нашего сына.

Валентина собиралась с мыслями. Неужели так и согласиться на его требование? Так и сделать, как он хочет?..

— Но ведь я мать… Я тоже люблю своего ребенка!.. — кротко проговорила она.

— Валентина… ему здесь нельзя быть…

— Отчего?

— Вы еще спрашиваете?

— Положим, я виновата перед

вами, — я не стану оправдываться, — но разве не жестоко отнимать ребенка?.. Ведь я… мать!

Трамбецкий горько усмехнулся.

— Вы можете видеть его, если захотите… Я не скрою от вас местожительства.

Валентина помолчала. Потом приблизилась к мужу и тихим, молящим голосом, заглядывая в глаза, произнесла:

— Ведь и ты можешь видеть его у меня… Оставь его, прошу тебя… Ради прежней любви.

Трамбецкий махнул головой.

Валентина увидала, что все уловки ее напрасны, и заговорила другим тоном.

— Послушайте… Ведь я могу его не отдать… По закону ребенок мне принадлежит…

— Валентина, прошу вас… бросьте этот тон.

— Какой тон? Я мать, я не могу вам отдать ребенка… Вы разве такой отец, как другие?.. Разве у вас есть средства?.. Разве вы можете дать воспитание своему сыну?.. У вас ничего нет… вы ведете бог знает какую жизнь… пьете!..

— Валентина! — глухо проговорил Трамбецкий.

Но Валентина не обратила на слова мужа внимания. Ей вдруг представилось, что во всем виноват муж и что она — невинная жертва, много выстрадавшая из-за него. И он, этот тиран, смеет еще требовать ребенка. Она не отдаст его, назло ему не отдаст! Надо наказать этого человека за все горе, которое причинил он ей, несчастной женщине.

И она быстро заговорила:

— Не перебивайте меня, дайте мне высказаться; давно пора сказать мне, чем я вам обязана…

— Говорите.

— Разве с вами я жила? Разве вы сделали когда-нибудь малейшую попытку, чтобы внушить привязанность? С самого начала замужества вы оскорбляли меня подозрениями, во всяком знакомом вы видели любовника… Сцены ревности, которыми вы награждали меня, разве это было счастие?.. Потом… потом, что вы сделали для меня?.. Вы видели, что я люблю жить прилично, люблю бывать в обществе, — разве вы заботились о средствах? Вы, по вашей глупости, полагали, что я буду жить взаперти и любоваться, как вы, пьяный, делаете мне сцены, да?

Валентина, по мере того как говорила, раздражалась все более и более и смеялась злым смехом.

— Вы пили из-за меня… не правда ли? Из-за того, что я любила других… Но разве вы не видали, что вас, вас я не любила и не могла любить?..

Трамбецкий слушал, опустив голову. Но при последних словах он вскинул на жену глаза и проговорил:

— Я не стану спорить с вами — не стоит! Но об одном попрошу вас. Скажите только правду, слышите ли, правду, во имя самого святого, что для вас существует. Любили ли вы меня вначале, когда выходили

замуж? Любили ли вы меня когда-нибудь?

Чувство злобной радости охватило сердце маленькой женщины. Доконает же она его теперь совсем!

Она взглянула на мужа с насмешкой в глазах и отчетливо проговорила:

— А вы думали, что любила?..

— Думал! — тихо обронил Трамбецкий.

— Так напрасно думали… Я вас никогда не любила. Я вас, слышите ли, вас, считаю виновником моих страданий, но теперь, слава богу, довольно их. Я свободна.

Трамбецкий как-то печально качал головой, взглядывая на жену. О господи, как прелестно это испорченное создание! «И я любил ее… и теперь люблю!» — со стыдом признался себе Трамбецкий.

— Вы вынудили меня обманывать вас и хлопотать об отдельном виде, и если теперь вы недовольны, пеняйте на себя…

— Довольно, довольно… прошу вас…

— Нет, не довольно… Вы теперь желаете взять от меня сына…

— Я возьму его.

— А если я не отдам?

— Валентина… Довольно, говорю тебе… Коля! — крикнул он. — Пойдем.

— Остановитесь. Мне стоит крикнуть людей, и… — Но Валентина уже раскаялась, что зашла далеко.

Трамбецкий побледнел, схватил ее за руку и проговорил:

— Так ты вот как… У тебя ни стыда ни совести… Ну, так смей пикнуть!.. Пойдем в твое логовище, развратница!

Он повел ее в комнаты, достал чернильницу и бумагу и, усаживая ее, прошептал:

— Пиши!

Она было схватилась за звонок.

— О подлая!.. Смей только! — сказал он таким голосом, что Валентина вздрогнула. — Пиши!

И он продиктовал ей записку, в которой мать отказывалась от прав своих на сына.

— Теперь проститесь с сыном!

Валентина безмолвно поднялась, но идти не могла.

В изнеможении опустилась она на кушетку и зарыдала. Рыдания перешли в истерику. Бедняжке сделалось дурно, и она раскинулась перед мужем в самой соблазнительной позе.

Трамбецкий отвел глаза.

Валентина тихо позвала его.

— Александр! — прошептала она. — Я готова на все, но не бери только ребенка… Умоляю тебя!..

И она вдруг обвила своими руками шею мужа и страстным шепотом проговорила:

— Ради твоей любви, не отнимай ребенка!

Трамбецкий тихо оттолкнул жену и заметил, какой злой взгляд бросила она на него.

Все было кончено. Его нельзя было уговорить.

Когда Коля, грустный и смущенный, пришел в кабинет, Валентина припала, крепко прижимаясь, к сыну, и просила не забывать ее. Ребенок заплакал.

Трамбецкий отвернулся.

«Все ж она мать!» — пронеслось у него в голове.

Через несколько минут Трамбецкий с сыном ехал в Петербург. Отец все схватывал мальчика за руку, словно бы желая удостовериться, что он тут, подле него. Теперь никто их более не разлучит, и остаток дней он проживет по крайней мере не одиноким.