Наши трёхъязычные дети
Шрифт:
Кажется, именно таким, каким получился, наш семейный опыт и интересен. Многоязычие наших детей – не «элитарное». (Хотя и не исключительно «натуральное», то есть неуправляемое…)
Наши успехи – наши проблемы и ошибки
Главное наше достижение: активное многоязычие. Наши дети в разговорах с нами без сопротивления используют наши родные языки. Не только понимают все три языка, но и действительно изъясняются на них.
Говорят не всегда правильно (дочь правильнее, чем сын), но прогресс в каждом языке заметен, над ошибками мы работаем – поэтому есть основания для оптимизма.
Немецкий у наших детей – быстрее русского или английского. Но и самый неправильный (у Алека)… Может быть, не такой
Русский – лексически богатый, синтаксически сложный, литературный. Правильный у Ани; у Алека всё, что связано с категорией рода, кажется неодолимым, небезупречно склонение. Алековы ошибки (в роде) необычны для русских детей, впрочем, у Алека в запасе ещё по меньшей мере пара лет (до той поры, когда, по меркам русских педагогов, завершается формирование языковой системы).
Английский сильно выправился после последней поездки в Америку, беглый и в основном правильный. В английском дети (особенно Аня) используют слова и обороты, не всем взрослым известные, причём употребляют их верно.
«Переключение кода» (ситуативно оправданный переход с языка на язык), конечно, присутствует в речевой практике наших малышей. Но по-разному. Как уже отмечалось, Аню «переключает» в основном тема или сильная ассоциация (если заговорит о садике, то, скорее всего, на немецком, подумает о папе – переходит на английский). Алек, в противоположность Ане, раз выбранного им в разговоре с постоянным собеседником языка не меняет, если трудно находить слова, сообщает об этом. Если собеседник меняет язык, оба – и Алек, и Аня – реагируют гибко: следуют чужим курсом.
Алек и Аня пишут и читают по-русски; Аня овладела английской грамотой.
Мы были (да и сейчас остаёмся) убеждены: нужно, чтобы у ребёнка был хотя бы один хорошо развитый язык, за состоянием которого мама или папа, воспитатели или учителя могут и хотят следить; лучше всего, если это будет «родной» язык. Этому соответствует известное «крылатое» выражение: хочешь знать второй язык – учи родной. Фактически к тому же призывает и «пороговая гипотеза» Джеймса Камминза; она ведь связана с утверждением языковых прав «меньшинств» и вполне допускает такую формулировку: если родной язык формируется своевременно и правильно, двуязычие не повредит интеллектуальному развитию ребёнка…
Можно ли сказать, что у наших детей есть «родные» языки («родные» не формально, а по существу)? Я бы отважилась сказать: да, у наших детей два родных языка (наши, родителей), а ещё есть (тут лучше выразиться осторожно) один «первый» [10] .
Всё это – благодаря проверенному десятилетиями принципу «один родитель – один язык» (или его варианту «с каждым родителем – на его языке» – если сформулировать «правило языкового поведения» не для родителей, а для детей).
10
Для меня в понятие «родной язык», помимо активного использования и желания говорить на нём, входит ещё кое-что, более важное. Обширное ассоциативное поле, богатство словаря и конструкций, смелость в новообразованиях, а также способность чувствовать смысловые нюансы слов и выражений, логику моделей, стилистические «регистры» языка… Всё то, что обеспечивает «чувство языка», «свободу в языке». В русском и английском Аня и Алек движутся в этом направлении.
В чём мы не сильны?
Наши дети почти не знают русских песенок (причиной тому – исключительно мамины вкусы и пристрастия). Редко используют идиомы – задача основательно знакомиться с ними стоит «в повестке дня». Нетвёрдо знают дни недели и иногда путают названия времён года, не назовут точное (до минут) время по часам. Путаются в терминах родства. Однако всё это не редкость и у одноязычных детей того же возраста… Единственное, что действительно
Наверное, все папы и мамы невольно опасаются того, что выбранная ими линия воспитания нанесёт ущерб развитию детей (и не только языковому). Каждый пишущий о многоязычии автор поневоле вспоминает старые прогнозы-предрассудки – и любой из родителей многоязычных детей рано или поздно сталкивается с ними и примеряет к своему опыту.
Заикание? Нам незнакомо. Запинки, замедленность речи? появляются после длительного погружения в «язык окружения» (например, после немецкого летнего лагеря) – при возвращении в лоно других языков темп речи ускоряется, беглость восстанавливается. Отставание в речевом развитии? если и было, то к 6 годам дети наши практически догнали ровесников. Недоразвитие каждого из языков? Трудно согласиться (если не принимать во внимание некоторые Алековы проблемы; но у нас ведь, как уже говорилось, есть ещё время в запасе; посчитаем цыплят по осени). Недостаток креативности в языке? да нет, они обычные дети, разве что мастерят свои словесные поделки из материала трёх языков. Перенапряжение? ну, это точно вряд ли. Близнецы с удовольствием ходили в изостудию, в танцевальную школу, в бассейн (Алек уже научился плавать). Что ещё? Социальные и психологические проблемы? наши малыши обожают детские площадки, умеют себя вести в детском обществе и заводят всё новых друзей.
Старые предрассудки о многоязычии в нашем случае не выдерживают критики (а ведь нашим детям и нам, в силу многих причин, особенно трудно пришлось…).
А как с современными научными гипотезами и прогнозами о последствиях многоязычия? Считается (такова «гипотеза порога» Камминза), что преимущества многоязычия (позитивные интеллектуальные последствия) должны быть ощутимы тогда, когда языки ребёнка (его коммуникативная и познавательная способности) развиты в равной степени (надо бы уточнить выражение «в равной степени хорошо»; но как измерить это «хорошо»?). Я не беру на себя смелость (особенно в случае Алека) без тестов и сравнений оценивать, в какой именно степени развитие наших малышей соответствует возрастным ожиданиям. По первому впечатлению (впрочем, подтверждаемому предшкольными тестами), наши дети – во всяком случае, интеллектуально – не проигрывают одноязычным ровесникам.
Что касается выигрыша… Когнитивные преимущества многоязычия для многих желанны. Правда, если пройтись по списку потенциальных перспектив (см., например, в работах Колина Бейкера), заметим, что они не так уж и заманчивы. Одни объявляются временными (например, «металингвистическое сознание» – размышления о языке, об устройстве языка – является превосходством мультилингва лишь в возрасте 4–6 лет, потом обычные дети его догоняют). Другие хороши, но как бы необязательны («настрой на эффективность коммуникации», то есть умение учитывать потребности и уровень слушателя). Третьи легко развиваются и на иных путях (как, например, аналитичность, способность концентрироваться на части проблемы и отсекать несущественное, или лёгкость усвоения языков – учить всё новые и новые языки легко не только мультилингвам, но и вообще всем, кто хотя бы один язык знает)…
Мне из всего перечня интереснее креативное, как говорят в Северной Америке, или дивергентное, как это называют в Англии, мышление (успешность в ответах на вопросы открытого типа, где не может быть «правильного» или «неправильного» результата). Фантазия наших детей не раз доставляла нам приятные сюрпризы – но не буду ли я, как любая мама, пристрастна в предположениях, что наши дети в этом отношении являют собой нечто особенное?
Скорее всего, они просто обычные (разве что говорящие на трёх языках) дети. Впрочем, мы ведь и не ждали от них ничего особенного. Не собирались растить юных гениев…