Наши за границей
Шрифт:
— Тьфу! Тьфу! Да я тогда съ тобой и за столъ не сяду.
— Ау, братъ! Назвался груздемъ, такъ ползай въ кузовъ. Ужъ французиться, такъ французиться. Какъ лягушка-то по-французски?
— Ни за что не скажу.
— Да не знаешь, оттого и не скажешь.
— Нтъ, знаю, даже чудесно знаю, а не скажу.
— Ну, все равно, я самъ въ словар посмотрю. Ты думаешь, что мн пріятна будетъ эта лягушка? А я нарочно… Пускай претитъ, но я понатужусь и все-таки хоть лапку да съмъ, чтобы сказать, что лъ лягушку.
— Пожалуйста, объ этомъ не разговаривай. Такъ вотъ они какіе бульвары-то! А я ихъ совсмъ не такими
— Ты все изъ романовъ? Да брось, говорятъ теб!
— Ахъ, Николай Иванычъ…
— Николя, — перебилъ Николай Ивановичъ жену.
— Ну, Николя… Ахъ, Николя! да вдь это пріятно. Удивляюсь только, какъ Гильомъ могъ скрываться, когда столько публики! Вотъ давеча извозчикъ упоминалъ и про Нотръ-Дамъ де-Лоретъ… Тутъ жила въ своей мансард Фаншетта.
— Фу, ты пропасть! Вотъ бредитъ-то!
Обвозивъ супруговъ по нсколькимъ улицамъ, извозчикъ повезъ ихъ на набережную Сены. Глафира Семеновна увидала издали Эйфелеву башню и воскликнула:
— Выставка!
Въ экипажъ на подножку начали впрыгивать уличные мальчишки, предлагая купить у нихъ билеты для входа на выставку.
— Тамъ купимъ. На мст купимъ. Можетъ быть, у васъ еще какіе-нибудь фальшивые билеты, отмахивался отъ мальчишекъ Николай Ивановичъ.
Извозчикъ подвозилъ супруговъ къ выставк со стороны Трокадеро.
XXVIII
Съ Трокадеро около входа на выставку было громадное стеченіе публики, подъзжавшей въ экипажахъ и омнибусахъ. Все это быстро бжало ко входу, стараясь поскоре встать въ хвостъ кассы. Въ касс, однако, не продавались, а только отбиралась билеты; купить-же ихъ нужно было съ рукъ у барышниковъ, мальчишекъ или взрослыхъ, которые толпою осаждали каждаго изъ публики, суя ему билеты. Дло въ томъ, что посл выпуска выставочнаго займа, къ каждому листу котораго прилагалось по 25 даровыхъ билетовъ для входа на выставку, Парижъ наводнился входными выставочными билетами, цна на которые упада впослдствіи съ франка на тридцать сантимовъ и даже мене. Когда Николай Ивановичъ и Глафира Семеновна вышли изъ экипажа, ихъ также осадили барышники, суя билеты. Кто предлагалъ за сорокъ сантимовъ, кто за тридцать, кто за двадцать пять, наперерывъ сбивая другъ у друга цну.
— Не надо, не надо! — отмахивался отъ нихъ Николай Ивановичъ и сталъ разсчитываться съ извозчикомъ. — Сколько ему, Глаша, дать? Сторговались за полтора четвертака, — сказалъ онъ жен.
— Да ужъ дай три четвертака. Хоть и извозчикъ, а человкъ любезный, по разнымъ улицамъ насъ возилъ, мста показывалъ.
Николай Ивановичъ далъ три франка, извозчикъ оказался очень доволенъ, снялъ шляпу и проговорилъ:
— Oh, merci, monsieur… A pr'esent je vois, que vous ^etes les vrais Russes [12] …
12
О, благодарю васъ. Теперь я вижу, что вы настоящіе русскіе.
— Батюшки! Хвостъ-то какой у входа! — воскликнула Глафира Семеновна. — Становись скоре, Николя, въ хвостъ, становись. Это ужасъ, сколько публики. А барышниковъ-то сколько, продающихъ билеты! И вдь то удивительно — на глазахъ полиціи. Сколько городовыхъ, и они ихъ не разгоняютъ. Вонъ городовой стоитъ.
Они встали въ хвостъ и проходили мимо городового. Городовой предостерегалъ публику насчетъ карманныхъ воришекъ и поминутно выкрикивалъ:
— Gardez vos poches, mesdames, gardez vos poches, messieurs [13] …
13
Берегите ваши карманы.
— Глаша! Что онъ говоритъ? — поинтересовался Николай Ивановичъ.
— Да кто-жъ его знаетъ!
— Ну, вотъ… А вдь это уличныя слова; хвасталась, что уличныя слова знаешь.
Минутъ черезъ пятнадцать супругамъ, стоявшимъ въ хвост, удалось достигнуть кассы.
— Vos billets, monsieur, — возгласилъ контролеръ.
— Иль фо ашете. Ну навонъ па ле билье, — отвчала Глафира Семеновна за мужа. — Комбіенъ аржанъ?
— Мы не продаемъ билетовъ. Вы должны были купить на улиц. Вернитесь, — сказалъ контролеръ, пропустилъ супруговъ за ршетку во входную калитку и тотчасъ-же вывелъ ихъ обратно въ выходную калитку.
— Глаша! Что-же это значитъ? — воскликнулъ Николай Ивановичъ, очутившись опять на улиц.
— Не пускаютъ безъ билетовъ.
— Да ты-бы купила въ касс.
— Не продаютъ.
— Какъ не продаютъ? Что мы за обсвки въ пол! За что-же такое стсненіе? Что-же это наши деньги хуже, что-ли!
— Не знаю, не знаю… Экуте! Что-же это такое! Ну вулонъ сюръ лекспозиціонъ! Ну вулонъ ашете билье — и намъ не продаютъ! — возмущалась Глафира Семеновна. — Билье, билье… Гд-же кунить? У ашете?
Она размахивала даже зонтикомъ. Къ ней подошелъ городовой и сказалъ по-французски:
— Купите вотъ у этого мальчика билеты — и васъ сейчасъ впустятъ. Безъ билета нельзя.
Онъ подозвалъ мальчишку съ билетами и сказалъ:
— Deux billets pour monsieur et madame.
— Ну, скажите на милость! Даже сами городовые поощряютъ барышниковъ! У насъ барышниковъ городовые за шиворотъ хватаютъ, а здсь рекомендуютъ! — восклицала Глафира Семеновна.
Пришлось купить у мальчишки-барышника два входныхъ билета за шестьдесятъ сантимовъ и вторично встать въ хвостъ. Въ хвост пришлось стоять опять съ четверть часа.
— Ну, порядки! — покачивалъ головой Николай Ивановичъ, когда наконецъ у нихъ были отобраны билеты и контролеръ пропустилъ ихъ за ршетку. За публикой супруги поднялись по каменной лстниц въ зданіе антропологическаго музея, прошли по корридору и очутились опять на крыльц, выходящемъ въ паркъ. Зданіе помщалось на гор и отсюда открывался великолпный видъ на всю площадь, занимаемую выставкой по об стороны Сены. Передъ глазами былъ раскинутъ роскошный цвтникъ, яркія цвточныя клумбы рзво отдлялись отъ изумруднаго газона, пестрли желтыя дорожки, масса кіосковъ самой причудливой формы, били фонтаны, вдали высились дворцы, среди нихъ, какъ гигантъ, возвышалась рыже-красная Эйфелева башня. Николай Ивановичъ и Глафира Семеновна невольно остановились разсматривать красивую панораму выставки.