Наши за границей
Шрифт:
Когда корабль подошел к причалу, Максим посмотрел на борт и прочел: «ЭЛЕОНОРА».
– Этот корабль зовут Элеонора?
– Да! – подтвердил Семен. – У нас есть еще полчаса, как раз успеем дойти домой.
«Элеонора, – про себя произнес Максим, – какое красивое имя. Я женюсь на девушке, у которой имя будет Элеонора». Потом он подумал: «Нет, это глупо – выбирать жену по имени. Вот отец выбрал жену с красивым именем Конкордия, и что? Ничего хорошего из этого не вышло». (Когда Максиму было 10 лет, мама его ушла от папы.) Максим погрустнел, он любил маму и часто встречался с ней. «Хорошо, – вдруг решил он, – я
При выходе с пирса Семен взял Максима за руку. «Чтобы ты не потерялся», – объяснил он. И правда, на улице было много людей. Все они были красиво одеты, аккуратно причесаны, но куда-то все спешили. «Ну как в Москве», – подумал Максим. Огни, машины, белого цвета дома – все это было очень красочно. Максим шел рядом с Семеном, не следя за дорогой.
– Стой! – вдруг сказал Семен. – Хочешь покататься на сан-францисском трамвае?
– Да ну его, знаешь, сколько я в Новосибирске поездил на этих трамваях?
Максим в течение трех лет ездил на трамвае из школы домой, в школу его подвозил на машине отец, и они ему до чертиков надоели. Здесь садиться в трамвай, вместо того чтобы дышать Сан-Франциско, он не хотел.
– Эх ты, сибирский валенок, – весело сказал Семен. – Тоже мне, сравнил х… с пальцем!
Максим покраснел, но не от того, что Семен назвал его сибирским валенком, а от его грубости.
– Эй, не обижайся, – неожиданно серьезно сказал Семен, – это я тебя проверить хотел, а то знаешь, многие, кто сюда приезжает, матерятся, как будто русского языка не знают. Я вот тоже вначале матерился, а потом перестал – культура свое взяла. И пить здесь не пьют. Вот твоего отца здорово уважают, духовный человек, говорят, а это, знаешь, высшая похвала у них, поэтому и застолья такие устраивают. А так они не пьют вообще. Если бы твой отец не нравился им, то, хоть имей он сто миллионов, они бы его в гости к себе никогда не пригласили.
Максиму стало приятно.
– А вот и трамвайная остановка, – сказал Семен.
Они встали в очередь. Было уже поздно, но фонари и публика делали все вокруг еще праздничнее, карнавальнее. В очереди было много маленьких детей. Подошел трамвай, он был как игрушечный – совсем не такой, к каким привык Максим. В него они не сели – впереди было много людей, но Максим не расстроился. Вдруг из припаркованной машины вышел человек и стал что-то говорить. Все стали смеяться.
– Это жонглер, – сказал Семен, – сейчас будет демонстрировать свое мастерство, а потом со шляпой пойдет. Мы по доллару бросим. Больше не надо. Я как-то подсчитал, он здесь здорово зарабатывает. Ну ладно, смотри.
Пока Максим смотрел, как жонглер бросает и ловит мячики, жонглирует факелами, Семен позвонил отцу и сказал, что они стоят в очереди на трамвай и задержатся минут на пятнадцать.
– Ты думаешь, почему я звоню все время? – вдруг сказал Семен Максиму. – Знаешь, один раз не позвонил, так отца с сердечным приступом в госпиталь отвезли. Понимаешь, Сан-Франциско – большой город, и шалопаев, которые готовы за 20 долларов человека убить, чтобы наркотиков нажраться, хватает. А я вместо восьми вечера в два часа ночи приперся. Здесь полиция, если обратишься, два дня не ищет, правило у них такое, а потом федеральный поиск объявляет. После этого случая – все, держу с папкой связь.
Мальчики сели в следующий
– Всё, приехали, – неожиданно сказал Семен, и Максим спрыгнул с подножки. Ему вдруг захотелось погладить трамвай, он мягко прошелся рукой по его зеленому боку. Семен ничего не сказал, только взглянул на часы: – Максим, надо торопиться.
Пришли они вовремя. Отец Максима заметил, что его сын был сильно возбужден:
– Что, ребятки, заехали в район красных фонарей? – пошутил он, но сразу осекся: понял, что неудачно. Максим и Семен опять ничего не поняли, но взрослые посмотрели на отца Максима неодобрительно. Максиму вдруг очень захотелось спать.
– Пусть остается, – сказал отец Семена, – у нас есть лишний диван. Семен, проводи Максима, – улыбнулся Исай Абрамович. – Иди и ложись! – сказал он с напускной строгостью Максиму.
«Элеонора» – было последнее, что вспомнил Максим, прежде чем свалиться в сон.
Истории про меня и моего папу
Напротив меня сидит женщина, она в том возрасте, когда, глядя на нее, говорят, что можно легко себе представить, как она была красива в молодости. «Представляете, останавливались автобусы и такси на Брайтоне, когда вся мокрая от нью-йоркской жары я неслась на работу…»
Я слушаю Юлю и улыбаюсь. Я вижу Брайтон с его базарной одесской жизнью, эстакаду метро, внезапно грохочущего над головой. «Молодой человек, что вы стоите, идите и купите пирожок». Я оборачиваюсь – передо мной старушка, она держит в руке слегка промасленный кулек: «С мясом не покупайте, если хотите с мясом, то это у Розы, через дорогу, видите дверь рядом с газетным киоском?»
Я смотрю в сторону, куда она показывает, действительно, рядом с киоском между двумя большими витринами с одеждой есть небольшой продуктовый магазин, «А здесь с творогом и вишнями, только привезли», – она показывает мне кулек. «Excuse me, mama, I don’t understand Russian», – говорю я, улыбаясь. Бабка смотрит на меня ошарашенно, потом лицо ее молодеет: «Тьфу на тебя, разыграл, паразит!» – и хохочет. Я смеюсь вместе с ней. Она достает пирожок: «На, милок, угощайся». – «Спасибо, бабуся, дай Бог вам здоровья». Она улыбается мне, и я, держа в руке пирожок, иду дальше.
Людей совсем немного, 10 утра. В воскресенье люди встают медленно. К перекрестку подходит высокий мужчина в спортивных брюках и легкой куртке. Сразу видно – местный. Он смотрит вправо, влево, расстегивает ширинку, и уже полноводная река Волга разливается по тротуару. От неожиданности я останавливаюсь. Мимо проходит девушка лет восемнадцати: мини-юбка, босоножки на высоком каблуке, яркая кофточка. Она бросает быстрый взгляд на мужчину и, огибая живую скульптуру, бежит дальше. Мужчина как ни в чем не бывало застегивается и переходит улицу. Мелькает мысль: «Почему он не зашел в WC, ведь тот в 15 метрах».