Наши знакомые
Шрифт:
— Она искалечила бы их, — сказал Закс. — У нее вот такой муж, — он кивнул головой в сторону Капилицына, — такой же ферт и пошляк, с такими же даже рассуждениями, только еще похлеще, — знаете, «рви цветы, пока цветут», и так далее. А дети существуют, и я хочу, чтобы из них выросли люди.
— Такие же, как Безайс и Матвеев? — тихо спросила Антонина.
— А вы читали эту книгу?
Она кивнула. Он удивился:
— Как же тогда вы можете…
— Ладно, не стоит об этом, — перебила Антонина. — Мало ли
Закс ответил едва слышно:
— Не знаю. Наверное, люблю. Да ведь это совершенно все равно.
Они помолчали.
— Где вы живете? — спросила Антонина.
Закс в блокноте написал свой адрес и отдал листок Антонине.
— Странная у вас фамилия, — сказала она, вглядываясь в его крутую подпись, — Закс. Мы с Пал Палычем тоже сегодня в загсе были. Смешно, правда?
— Смешно! — вежливо, но невесело согласился он.
— А теперь яблоко мне дайте, кислого хочется.
Молча он принес ей тарелку с яблоками и опять сел в свой угол. Возле стола по-прежнему смеялись. Пал Палыч завел граммофон и, мягко шагая, подошел к Антонине. Она взяла его за руку и заставила сесть рядом с собой.
— Ну что? — спросил он ласково. — Устала?
— Устала, — покорно ответила она, — очень устала.
Ей вдруг показалось, что она устала от разговора с Заксом, от этих его детей, от спокойного и мягкого выражения его глаз.
Потом ее охватило раздражение: «Подумаешь, — говорила она себе, — подумаешь, радость! Надоело, надоело! Несчастье это, вот что. И воображаю, как он это белье стирает. А, да что тут…»
Она дотронулась ладонью до лба и встала. Голова кружилась.
— Давайте танцевать! — крикнула она. — Кто хочет?
Но никто не захотел. Она прошлась по комнате, выпила еще вина, отворила окно в фонаре и подышала свежим, сырым воздухом. Вдруг ее кто-то обнял. Она обернулась, думая, что это Пал Палыч. Это был Капилицын.
— Красавица, — говорил он, — чудо что такое…
Из комнаты донесся взрыв хохота: Сивчук что-то рассказывал.
— Я в вас влюблен, — сказал Капилицын, — вы чудо.
— И вы чудо, — пьяным голосом сказала она, — верно?
— И я чудо. Вы зачем флиртовали на диване с этим дураком?
— Оставьте меня, — сказала она, — что вы обнимаетесь?… А то закричу.
Он отпустил ее и усмехнулся.
— Ваше место не здесь, — сказал он, — ваше место там.
— Где там?
— Вы ничего не понимаете, — говорил он, близко наклоняясь к ней, — вы пьяны… Да?
— Да, — сказала она и засмеялась.
— Вот слушайте.
Она взглянула на него.
— «Это ты, мой любимый, далекий мой друг, моя радость, голубка моя, — говорил Капилицын. — Ты пришла исцелить мой сердечный недуг, подкрепить и утешить меня…»
— Господи,
Он попытался схватить ее за плечо, но она выскользнула.
— Имейте в виду, Тонечка, — сказал ей погодя в коридоре Пал Палыч, — запомните, пожалуйста, что этот Капилицын — мужчина грязный и развратный…
— А мне-то что за дело?
— Уж больно вы с ним нынче рассуждаете и смеетесь…
— Что же, плакать прикажете?
Пожав плечом, она пошла к дивану. Рядом с Заксом теперь сидела Женя.
— Ну что же, так и не будем танцевать? — спросила Антонина. — Никто не хочет танцевать?
— Я не хочу, — тихо сказала Женя.
— Ну, вы-то, конечно, — сказала Антонина, — вы не танцуете, а может быть, другие?
— Я бы с удовольствием! — крикнул из фонаря Капилицын.
— И я, пожалуй, — сказал уже пьяный Мотя Теликов. — Капочка, потанцуем, да?
Танцевали до четырех часов утра. В комнате было душно, тесно, намусорено. Сивчук, Егудкин, Марья Филипповна и Щупак ушли в самом начале танцев. Антонина попрощалась с ними холодно, только спросила: «Уже уходите?» Даже не проводила до двери. Пал Палыч ей сказал об этом, она грубо ответила:
— Пускай убираются к черту, мне все равно. Мне, кроме вас, в конце концов, никого не нужно. Налезли, старые идиоты!
Глаза ее злобно блеснули.
Прощаясь, Женя спросила у нее, за что она сердится.
— Вовсе я не сержусь, просто весело, танцевала… За что же мне сердиться?…
— Ну, если не сердитесь, заходите. Мы переехали на массив…
— Нет, не приду, — вдруг сказала Антонина, — я не хочу к вам приходить.
— Почему?
— Ну, не хочу и не хочу. Вздор! Чепуха! Зачем я к вам буду ходить? Зачем?
Женя покраснела.
— Ну, как знаете, — сказала она.
— Вот так и знаю.
— Пойдем, Женька! — крикнул Сидоров из двери.
Женя неловко кивнула и пошла, но Антонина догнала ее, повернула к себе и поцеловала в губы.
— Какое-то последнее целование, — смеясь, сказала Женя. — То вы злитесь, то целуете, ничего нельзя понять.
Антонина отворила дверь.
— Идите! — велела она. — Теперь идите…
— Вот — гонит. Сумасшедшая, просто сумасшедшая, совсем сумасшедшая…
Вернувшись к себе в комнату, Антонина выпила еще вина, нахмурилась, неумело закурила чью-то недокуренную папиросу и села на разобранную Полиной постель. Не стуча, осторожно, в домашних туфлях вошел Пал Палыч.
— А вы уже и без стука? — кривя накрашенные губы, спросила Антонина. — Муж? Идите-ка, дорогой мой, баиньки, идите, милый. Я вас, может быть, когда-нибудь полюблю, но пока что еще не люблю. Спокойной ночи!
13. Так семья не делается