Наслаждения ночи

Дэй Сильвия

— Ты и делаешь, — надсадно прохрипел он.

— Я не хочу, чтобы все это кончилось. Тебе нужен кто-то, кто будет о тебе заботиться.

Он прижался губами к ее лбу.

— Ну мы с тобой и парочка. За тобой тоже присмотр нужен, жаркая штучка. Мы оба провели столько времени в заботе о других, что совсем себя забросили. Ты единственное на свете, что я пожелал только для себя. Вот такой эгоист.

Он не мог провести с ней всю свою жизнь, состариться и умереть с ней рядом, хотя сейчас ему казалось, что короткая, но счастливая жизнь несравненно лучше бесконечной,

но пустой. Но лучшее, что он мог сделать для нее, это обеспечить ей возможность прожить как можно дольше. Выйти замуж. Завести детей, внуков. Которые будут детьми и внуками другого мужчины.

Все эти мысли и образы были для него как нож, вонзившийся в сердце и поворачивающийся там, убивая его медленно и безжалостно. Он отчаянно прижал ее к себе, но если ей и было больно, она не сетовала.

— Мы не можем остаться вот так навсегда? — спросила она с печальным вздохом.

Потребовалось мгновение, чтобы ему удалось придать голосу шутливую беззаботность:

— Мне кажется, на кровати будет удобнее.

Она издала тихий смешок. Конечно, до полноценного веселья было далеко, но все лучше, чем печаль в ее голосе.

— Как насчет душа? — спросил Эйдан.

— Вместе?

— Было бы здорово, но мне нужно привести в порядок столовую и заняться завтраком.

Она слегка отодвинулась, чтобы взглянуть на него большими темными глазами, и он подхватил ее под лопатки, чтобы она не упала. То, что она явно на это и понадеялась, то есть молча, без слов, положилась на него, вызвало у Эйдана улыбку. Да, конечно, у нее имелись свои сомнения, но, невзирая на них, она больше полагалась на инстинкты, и это всегда оборачивалось в его пользу.

— Что у нас намечается на завтрак?

Она смеялась до слез, когда он в три часа ночи поднялся наверх с тарелкой печенья «Чипе Эхой», обильно сдобренного арахисовым маслом.

— А что такого? — с ухмылкой спросил он. — Арахисовое масло содержит протеин.

Тут уж смех и вовсе свалил ее на скомканные синие простыни. Эйдан поставил тарелку на прикроватный столик и присоединился к ней. В конечном счете он привалился спиной к изголовью и притянул ее к себе на колени. Она раздвинула его бедра, насаженная лицом к нему на его твердый, пульсирующий член, и они принялись мазать друг другу губы арахисовым маслом и слизывать его. Занимались любовью со смаком и смехом.

— Что-нибудь придумаю, — пообещал он, чмокнув ее в кончик носа.

— Ладно, я тебе верю.

Искренность ее тона тронула его до глубины души. С учетом всего, что было сказано им вчера, ее вера в него стоила дорогого.

Неохотно разъединившись, они встали, и тут Эйдан неожиданно снял через голову цепочку с камнем и надел ей на шею, так что амулет оказался между грудей. Камень светился внутренним светом. Эту аномалию Эйдан считал реакцией или на факт перемещения, или на сам этот мир. То, что он может реагировать на Лиссу, даже не приходило ему в голову.

Он прижал руку к амулету — и одновременно к ее сердцу.

— Я не могу это принять, — выдохнула она, накрыв его руку своей. — Он тебе так дорог.

Он

покачал головой:

— Ты мне дорога, вот кто. Обещай, что будешь носить его всегда. Я его никогда не снимал, ни под душем, ни в ванне. И тебе снимать незачем. Ему ничего не сделается, цепочка, в отличие от земных металлов, не потускнеет. Я должен быть уверен в том, что он всегда будет соприкасаться с твоей кожей.

— Эйдан? — Ее темные глаза выражали беспокойство и растерянность.

— Просто пообещай, и все. Для моего спокойствия.

— Конечно. — Она поднесла камень к губам, а потом поднялась на цыпочки и поцеловала его. — Буду носить всегда. Спасибо.

— Тебе спасибо. — Он крепко прижал ее к себе, поцеловал в лоб и, глубоко вздохнув, попытался вобрать в себя ее запах и остальные ощущения, так чтобы они остались с ним навсегда.

— Эйдан, мы найдем способ быть вместе. — Она погладила его по спине. — Я отказываюсь признавать, что это невозможно.

Эйдан знал об этом ее свойстве. Она уцелела, потому что отказывалась поступиться надеждой. Поэтому он не мог ничего сказать ей до своего ухода. Ведь зная, что он не вернется, она непременно попытается остановить его.

— Готовься к завтраку, — сказал он, отпуская ее и колоссальным усилием воли удерживая на лице беззаботную улыбку.

Их пальцы оставались соединенными, пока он не ступил на лестницу и не отправился в столовую, где расположил книги так, чтобы его цели и мотивация были ясны. Он не мог допустить, чтобы она думала, будто он покинул ее или его забрали. Ему требовалось, чтобы она знала причину его ухода и смогла жить с этим дальше. Принять это как данность. Оставить позади и двигаться дальше.

Поначалу она ничего особенного не заметит, но потом, когда присмотрится повнимательнее, все поймет.

Записку он оставил напоследок: выдвинул стул и глубоко вздохнул, прежде чем написать прощальные слова.

Попрощаться открыто, лицом к лицу, у него не было сил. Сложив бумажку, он поднес ее к губам, поцеловал и положил на разворот книги, которую забрал у Шерона.

Вторая книга, в украшенном драгоценными камнями переплете, содержавшая сведения о Стоунхендже и расположении звезд, казалось, была мало, если вообще как-то связана с секретами Старейших. Похоже, она предлагала больше загадок, чем решений, подобно некой головоломке, становящейся все сложнее по мере углубления.

Он машинально провел пальцем по расшифрованному тексту.

«Берегись Ключа, что открывает Запор и обнажает Правду».

Каждое из этих слов обрушилось на него, как страшной силы удар. Некоторое время он сидел неподвижно, со свистом вдыхая и выдыхая воздух сквозь сжатые зубы.

Ключ вовсе не должен был отворить Врата для Кошмаров. Он должен был открыть нечто, чего Старейшие открывать не желали. Поэтому они охотились за Ключом. Поэтому стремились уничтожить его.

Но почему Ключом должен был являться Спящий и почему присущие ему особенности имели такое значение, оставалось для него загадкой. И амулет…