Наследие Иверийской династии
Шрифт:
— Только свой сладкий сон, — рассеяно бросила я, убедившись, что гостей на балу не прибавилось.
Отвернулась и тихо побрела в свою комнату, стараясь не привлекать к себе внимание ни гостей, ни сестёр, ни слуг. Уже за закрытыми дверями, оставшись в одиночестве, тяжело рухнула на кровать прямо в платье.
Несмотря на усталость, я чувствовала, что сделала всё правильно. Гордость за саму себя, ощущение грядущих перемен и предвкушение того, что мои решения и действия приведут наконец именно к тем последствиям, которых я и желаю видеть частью своей судьбы, затмила собой всё.
И только
Но его не свершилось.
Настоящий Кирмос лин де Блайт на настоящем балу так и не появился.
Глава 11. Преступление или спасение?
Как сладок сна конец и новое начало
Уже зовёт меня на бой с самой судьбой.
Пусть замыслу богов я снова проиграла,
Но всё ещё дышу под Красною Луной.
Эту музыку за два года я изучила лучше, чем своё отражение в зеркале. Мелодия, в отличие от последнего, всегда была постоянной: щелчок, тихие звуки, голос Сирены Эстель. Звонкие переливы до боли знакомого, въевшегося в сознание тембра. Финальные ноты и… ещё несколько секунд звучит особая, гудящая тишина, а потом всё смолкает. Это значит, что пора подниматься. В новый, ежедневный бой с самой судьбой.
— Госпожа, госпожа, — запричитала Стрилли. — Прошу вас, не торопитесь, лу-ли! За опоздание Арму снова лишат жалования, и это будет оборот колеса справедливости, возвратная энергия “Сунь лу тут”!
— Кряхт, — выругалась я и резко села на кровати.
Недовольные служанки стояли возле кровати, покорно ожидая моего пробуждения. Эсли держала свежее платье для завтрака, Арма — мягкие кожаные туфли с вышивкой, а довольная Стрилли кружила по комнате, сваливая в стопку расписные тарелочки. Старинный пузатый сервант, кое-где потёртый от времени, стремительно пустел. На место посуды рудвик водружала невесть откуда взявшиеся подковы, ещё грязные от слякоти. И кубок, забитый алыми свечами, мелкими розами и пшеницей. “Для укрепления любовных чар,” — любезно пояснила Стрилли, когда я вопросительно подняла бровь.
— Ваше Сиятельство, сёстры и госпожа Првленская уже собираются в Голубой гостиной, — немного обиженно сообщила Эсли.
— Да, — я хотела резко одёрнуть прозрачный балдахин, но запуталась в нём, и Арма пришла мне на помощь. — Да, да, я… Поднимаюсь.
После торопливых утренних процедур и спешного одевания, после быстрой укладки волос — Эсли на этот раз только причесала запутавшиеся за ночь кудри и подхватила их голубой лентой, мы наконец вышли из комнаты.
— Ох, как на вас вчера смотрел господин Кастернад, госпожа, — шепнула Эсли из-за правого плеча. — Я думала, съест глазами! Вы были самой красивой среди мелироанских дев, Девейна мне свидетельница!
— Ха! — ухнула Арма. — Это тот, тощий и низкий, с усами? Да он едва ли выше госпожи! Тоже мне, жених, — она низко рассмеялась. — Я бы такого переломила на два счёта. Он на боевой арене и минуты не продержится, — мы свернули за угол, и Арма врезалась в одну из ваз, но быстро вернула ей равновесие и, как ни в чём не бывало, продолжила: — А тот пузатый! Ушлый старикан! Я дважды преграждала ему путь, когда тот намеревался подобраться к леди Горст.
— Хорошо, что Его Сиятельство Батор спас леди Эстель от притязаний, — мило хихикнула Эсли. — Не то пришлось бы накладывать мази от мозолей, как госпоже Дельской. Её служанка приходила ко мне ночью за лечебными притираниями. Сообщила, что несчастная всю ночь промучилась от боли в ступнях, пока наутро к ней не пришла сестра Мозьен, чтобы исцелить натруженные ноги.
Я улыбнулась уголком губ. Вот и Хломана узнала, что у безумных затей есть последствия. Наверняка она уже прокляла часы, что купила у Ганса Рилекса. Но всё же я сочувствовала сестре Дельской и немного — её служанкам.
Впрочем, мне впору было сочувствовать своим, потому что когда мы вышли на балконет, нависающий над Голубой гостиной, я увидела, что стол-аквариум был пуст. Нет, конечно, он был накрыт к завтраку, как всегда, и даже поднос с утренними письмами для Лаптолины был на месте, но за столом не было никого — ни сестёр, ни госпожи Првленской, ни слуг.
Я ускорила шаг, почти побежала по светлой ковровой дорожке. Сердце подскочило к горлу. Опоздала! Я всё-таки опоздала на завтрак! Благородные девы уже разошлись, а Лаптолина рвёт и мечет!
Первым порывом было броситься вниз по лестнице, найти Првленскую, оправдаться, извиниться или, в конце концов, устроить скандал, но я сдержалась. Расправила плечи и, аккуратно подобрав юбки, начала медленно спускаться.
Тут-то я и заметила Жорхе. Он стоял внизу, поставив одну ногу на нижнюю ступень. Стязатель терпеливо ждал, пока я, придерживаясь за перила, одолею длинную лестницу под ветвями фикуса. В хитром прищуре и довольном виде скрывалась какая-то загадка, а под мышкой Жорхе держал большой свёрток холщовой ткани.
— Доброе утро, стязатель Вилейн, — официально обратилась я, поддавшись образу благородной девы.
— Отличный день для хороших новостей, Ваше Сиятельство, — охотно поддержал мою игру Жорхе. — И для моего эксперимента над благородными девами.
— Эксперимента? — улыбнулась я уголком губ. — Надеюсь, ты не скинул их в кристальный колодец для проверки благородства?
Жорхе хмыкнул.
— Все леди уже ждут вас в кабинете госпожи Првленской, — пояснил стязатель и предложил мне локоть. — Они собрались там по моей просьбе до завтрака. Я сказал им, что хочу сообщить важные новости вчерашнего бала. Кое-что произошло.
Я охотно оперлась на руку Вилейна. Мы зашагали по паркету гостиной. В открытое круглое окно влетел порыв ветра, и лёгкая занавес преградила нам путь, но Жорхе резко её одёрнул, будто та покушалась на мою жизнь. Аппетитный запах завтрака — горячих древесных отваров и свежей выпечки — приятно дразнил. Но вместо голода я ощутила резкий укол страха.
— Что-то с ментором? — резко спросила я. — Он вчера не пришёл потому что… не смог? — мысли лихорадочно запрыгали от ужасных предположений к откровенно кошмарным. — Он жив?