Наследие Иверийской династии
Шрифт:
— Я её не убивала, — вздохнула я и нырнула под его руку.
Конечно же, Ренуард Батор всё знал. И, кстати, прекрасно танцевал.
— Да бросьте, я не стану вас осуждать, — раздался уверенный голос над макушкой. — Лорендин была отвратительна. Вешалась мне на шею, даже пыталась принудить к женитьбе. Вы знали, что она утопила выводов леопардов прошлой весной?
— Зачем? — выпучила я глаза и застыла от такой новости.
— Теперь мы этого уже никогда не выясним, — он подмигнул и всё-таки отпустил мою руку, кивнув мне за спину.
Я повернулась, подпрыгнула, и перед глазами оказался незнакомый мужчина. Он коротко поклонился, обошёл меня по
— В таком случае, — прищурилась я, — вы тоже должны мне искренне представиться. Не по титулу и званию, как уже сделали, а по правде. Это будет справедливый обмен. Может, у вас есть какие-нибудь детские прозвища?
— Справедливый обмен, — задумчиво повторил за мной Ренуард, как будто пробуя на вкус эти слова. Кажется, ему понравилась идея, потому что он продолжил: — Если бы вы действительно вращались в свете, то слышали бы обо мне, как о непутёвом, ни на что ни годном сыне Его Милости консула Батора, отказавшемся повторить подвиг своего знаменитого старшего брата Филиппа и пройти испытание династией, — он сделал паузу. — А так же как о дерзком нахальном юнце, баловне судьбы, презревшем честолюбие и герб рода из трусости.
— Слышу за вашими речами глас общества, — я положила руку ему на плечо так, что кончики пальцев коснулись мужской шеи. Волосы на мужском затылке оказались шёлковые и мягкие наощупь, как нежная пена… — Вот, значит, как вас публично осудили.
— Это не глас общества, — хмыкнул Ренуард. — Так говорит мой ментор.
— О… — только и смогла выдавить я, одёрнув руку.
— Удивлены, что не все менторы готовы развязать войну со всем миром, защищая честь мейлора?
Я растерялась. Открыла рот и закрыла. Снова встала столбом, но, к счастью, последние аккорды музыки отзвенели, и танец закончился.
Молодой Батор вежливо поцеловал мою руку и проводил в круг гостей. У меня как будто гора с плеч свалилась. Всё-таки танцы для меня — всегда серьёзное испытание.
— Не хотела вас оскорбить, — выудила я из недр памяти учтивую фразу.
— Очень жаль, — ответил Ренуард. — Мы бы могли неплохо повеселиться, упражняясь в колкостях.
Он отвернулся, привлечёнными звуками новой музыки, и я только теперь заметила, что лицо парня украшал шрам. Длинный и ровный, он пересекал левую бровь, щеку и часть подбородка, будто бы это было не ранение мечом, а порез или даже след от удара тонким лезвием. Неужели… рапирой? Я прищурилась и подалась ближе, внимательно рассматривая мужскую щёку со светлой щетиной. Борозда шрама оставила белую дорожку на загорелой коже, и эта деталь была тем самым несовершенством, придающим особой прелести. Ренуард резко развернулся, отчего наши лица оказались очень близко друг к другу. Я отпрянула.
— Вы хотели меня поцеловать? — прозвучало над ухом.
— Вот ещё, — фыркнула я. — От вас несёт вином и благовониями.
— Это часть моего обаяния, — томно промурлыкал молодой Батор.
Он взял жёлтый бокал с подноса и предложил мне. Я охотно приняла его и хотела, было, выдать очередную порцию светской болтовни, но отвлеклась на набирающие силу звуки музыки. До боли знакомая, родная и въевшаяся в сознание мелодия взлетела к морской фреске на потолке зала. На этот раз она звучала не струнами одинокой лютни, а целым оркестром. Скрипачи, виолончелисты, трубачи и арфистка на постаменте подхватили мотив и от того он раскрылся по-новому: величественно, волнующе и проникновенно. Я прикрыла глаза и вздрогнула, когда к музыке присоединилось пение знакомого голоса.
Танцуй в ночной тиши, дыши чужой мечтою,
Беги за счастьем вслед по солнечной пыли.
Пусть Квертинд для тебя иной исход откроет,
Но истина проста: нет счастья без любви.
Под южным небом ты постигла тайны света,
Перехитрила тьму и вновь нашла себя.
Жизнь потекла ручьём по мудрым тем заветам,
Что в вечности служили погибшим королям.
Есть жертва и есть долг, и это выбор нужный.
И кажется, что нет обратного пути.
Сама не веришь ты, что стала так послушна,
Что больше не горишь желаньем отомстить.
Всё в прошлом; впереди — смиренье и прощенье,
Такой итог для всех удобен и хорош.
Но всё изменишь ты коротким откровеньем,
Саму себя в тот час погубишь и спасёшь.
О, что это за час! Вершина всей баллады.
Мгновение любви, бессмертной и смешной.
Момент единства душ под нежным звездопадом,
Недолгий перерыв. А после — новый бой.
Артист Кирмосовский стоял в луче света, но не наслаждался вниманием публики, а был погружён в себя. Он смотрел на свои пальцы, между которыми уже потухала магия Нарцины, и, казалось, даже не услышал аплодисментов. Музыкант, всегда выбирающий иверийские имена в качестве псевдонима, в образе Чёрного Консула как будто облачился в его невозмутимость и уверенность. Он был отрешён и спокоен, как и ментор чёрного паука. Я с удивлением обнаружила, что они действительно похожи. Просто пёстрый, вечно веселый и пьяный бард никогда не переставал улыбаться и хохотать, нести радость людям. Кирмос лин де Блайт же никогда не переставал убивать.
“Всё было враньём!” — закричала в моей памяти напуганная, обиженная Юна Горст. “Почти ничего,” — ответил ей родной голос. Практически такой же реальный, как только что отзвучавший голос барда.
Я хватанула ртом воздуха, приложилась к бокалу вина, отпивая его крупными глотками. Глаза защипало, а в груди снова поселился комок из острых стальных прутьев, протыкающих сердце насквозь. Случайное слово, мимолётный жест, чужой взгляд — всё вдруг стало напоминать о том, кого мне следовало забыть.