Наследие Иверийской династии
Шрифт:
И только семеро мелироанских дев, сидя за столом-аквариумом, молча пили свой отвар, поминая ту, кто никогда не был им сестрой. Не было ни единого человека в королевстве, включая саму погибшую, кто бы усомнился в правильности такого поступка. Именно так смелое решение одной одинокой души сберегло от разрушения многовековую репутацию сестринства и позволило мелироанским девам и дальше служить великому наследию Иверийской династии. Именно так Квертинд убивал тех, кто больше всех заслуживал спасения.
Глава 12. Поступь бледной прорицательницы
—
Лавочница, укутанная в несколько шалей, даже не подняла глаза от жёлтой листовки, которую изучала с помощью большой лупы. Она шевелила губами в такт чтению, улыбалась и хмурилась, как маленький ребёнок. Рядом суетился рудвик — мохнатые пальцы на лапах ловко вытаскивали сухоцветы из вязанки и складывали их в коробку.
Я стряхнула бисеринки подтаявшего снега с накидки, стянула перчатки и шагнула ближе к заполненным цветами вазам и кадушкам. Облако свежих ароматов, земли и зелени окутало меня подобно кокону. Крохотное царство Ревда прятало буйство жизни за стенами от окружившей его гибельной красоты.
— Ветку белой орхидеи, пожалуйста, — бросила я лирн на прилавок.
Монета покатилась по деревянной столешнице. Пальцы мои мелькнули снежной белизной из-под тёмного рукава. Озадаченная цветочница сощурилась, поднесла лупу к глазам, затем поднялась взглядом от бледной ладони к лицу. Некрасивый старческий рот раскрылся в молчаливом удивлении. Женщина меня узнала. Она тут же толкнула локтем рудвика, и тот бросил свои дела и, тихо лулукнув, застыл в нелепом реверансе.
Я коротко кивнула. И, не дожидаясь обслуживания, сама нашла вазу с орхидеями. Вытащила одну ветку с нежными цветами.
— Я возьму эту, — сказала я белоснежным лепесткам.
— Госпожа… — вышла из оцепенения цветочница и припустила за мной. — Ээээ… Ваша Милость, не желаете ли забрать всю вазу? Для вас бесплатно, госпожа! Что вам эти орхидеи? Здесь лучшие белокрыльники к западу от Лангсорда, самые крупные. Или вот… розы! У меня четвёртый порядок магии Ревда! В городе слагают баллады о стражнице ворот сада Девейны. Так это я, Дельтана Лоран. Может, слышали, госпожа?
— Прелестная бледная прорицательница в нашем магазине, лу-лу! — радостно завопил рудвик.
— Благодарю вас, не стоит, — процедила я сквозь зубы и стремительно вышла прочь в белёсое марево.
Дверь с протяжным скрипом закрылась за спиной. Сегодня был не тот день, когда я была готова любезничать с народом.
На небольшой площади ютились всего две торговых лавки, святилище Девейны да трактир, у входа в который по старой провинциальной традиции разместили доску объявлений. Здесь она не пользовалась популярностью: на ветру трепетали лишь пара пожелтевших листочков пергамента. Один из них — с перечёркнутой короной. Мои вмиг похолодевшие пальцы крепко стиснули меховую оторочку накидки.
Вдалеке, на подъездной дороге пыхтел паром королевский дилижанс в окружении всадников охраны. Я запретила им приближаться.
Сверху вспенивались облака и ровно падали снежинки. Здесь, на вершине холма, небо казалось невообразимо низким — оно спустилось на землю ледяным туманом. Пелена заволокла белоствольные деревья осиновой рощи, укрыла прозрачным покрывалом каменные статуи и фонари. Кристальное, подёрнутое снежной дымкой утро окутывало безмятежностью. Морозная тишь словно бы обнажила пространство, но безлюдностью обманываться не стоило. Я знала, что из каждого окна за мной наблюдают местные обитатели. Только поэтому не сорвалась с места, как испуганная лань.
Я спрятала орхидею под пальто и быстро зашагала. Миновала и площадь, и пустующую сейчас паперть перед святилищем, нырнула под кованый свод, прошла мимо памятного обелиска и остановилась у ограды, кинув взгляд за забор. От обрыва меня отделяли чугунные прутья ковки, обрамляющей золочёную корону. Прямо за ней, у подножья, раскинулся величественный Лангсорд. Город наполнял заснеженные улицы человеческими потоками и гудел шумом дилижансов. С высоты вечная суета столицы казалось такой… далёкой. Игрушечной. Неважной. Ветер подхватывал городские звуки и приносил эти отголоски жизни в обитель покоя и смерти. В самое сердце лангсордского кладбища.
Ледяной вихрь подхватил мои локоны и смешал аромат мятного масла с морозной свежестью.
Я приподнялась на носочки и снова глянула вниз. На этот город, на этих людей и это королевство. За них я пожертвовала своим счастьем. В висках больно закололо, как в последнее время бывало часто.
Глубокий вдох не принёс облегчения.
— Госпожа, — раздался сзади обеспокоенный голос. — С вами всё хорошо?
Я не шелохнулась. Когда привычка к боли становится частью характера, ты больше не придаёшь ей значения. Отныне боль пронизывала моё существование, как видения и слабость, как голоса, что зовут меня сквозь вечность.
— Я же приказала ждать у дороги, — с подчёркнутым недовольством проговорила я. — Ты забыла, что мои приказы не оспариваются, Джулия?
— Простите, я подумала…
— Уйди, — коротко процедила я.
Под удаляющимися шагами захрустел снег.
Стало немного лучше.
Камлен Видящий говорил, что в мудрости прорицаний и библиотеках есть все ответы. Мне бы хотелось увидеть в прошлом или вычитать в древних фолиантах, как справиться с бесконечными душевными муками. Но у горя нет единого сюжета. Каждый проживает его сам, как будто пишет новую, доселе невиданную историю страдания. Никто из живущих не знает, каким он станет в своём отчаянии, как долго предстоит продираться сквозь пучину трагедии и когда закончится боль.
Я проживала своё горе, как будто стоя за оградой на вершине холма. Издалека. Пряталась за суетой и глушила в себе чувственность, как образцовый правитель. Ведь Квертинд не терпит сентиментальности. Его идеал — абсолютная бесчувственность мраморной статуи. Ледяная твердыня, несокрушимая и прочная. Как монументальный Тибр, стерегущий вход в Преторий.
Такой я и была для всех, кто видел меня последнее время. Сильной и спокойной.
“Она смогла отпустить свою любовь и пережить трагедию,” — теперь сплетничали в свете те, кто ещё недавно шутил про нашу связь с экзархом.