Наследие
Шрифт:
— Об этом я скажу Дриму, — ответил он.
— Конечно, скажешь, — снова хохотнул разбойник. — У Дрима даже немой начинает разговаривать.
— Даже мертвый! — воскликнул невидимый пленнику другой разбойник, и всадник осклабился.
— Чего скалишься? — первый снова замахнулся, но путник не отвел глаз, глядя на мужчину с насмешкой. Разбойник вдруг передернул плечами и отошел. — Да ну его, блаженный какой-то, а глаза, как лед стылый, бр-р.
— Дрим растопит, — мерзенько засмеялся третий голос. Был он хриплым и низким, но всадник понял, что это женщина. — Угольки в глазницы запихает,
Пленник даже проникся любопытством, уже желая посмотреть на загадочного Дрима. Он попытался сесть, и кое-как ему это удалось. Никто больше не бил мужчину, не смеялся над ним, даже про Дрима не заговаривали. Всадник огляделся, обнаруживая себя в небольшой лачуге, неопрятной, как и те трое, что сейчас находились перед ним. Разбойники были заняты своими делами, и на пленника совсем перестали обращать внимания.
Тот, кто бил мужчину, был высок ростом и плечист. Скорей, парень, чем взрослый мужчина, но из-за щетины и всклокоченных волос он выглядел старше. Второй разбойник был ниже ростом, жилистый и, в отличие от первого молодчика, причесан, и даже борода его была подстрижена, но выпущенная из штанов и распахнутая на груди рубашка портила все впечатление. Третьей, как верно заметил всадник, была женщина. Молодость ее уже шла к закату, лицо хранило следы пристрастия женщины к пенному хмелю, как и следы блуда, коему разбойница придавалась долгие годы своей жизни.
Почувствовав взгляд пленника, она обернулась и смерила его оценивающим взглядом. После повернулась к парню и велела:
— За дровами сходи, уже мало осталось. Дрим не любит, когда холодно. — Молодой разбойник что-то проворчал, но послушно вышел за двери. Женщина посмотрела на второго. — Сверни-ка голову курочке, сварю куриную похлебку Дриму.
— На этого глаз положила? — усмехнулся разбойник, кивнув на пленника. — Но по тебе дичь.
— Курицу принеси, говорю, — голос разбойницы резанул по ушам, но всадник не поморщился, с интересом наблюдая за происходящим.
Разбойник бросил взгляд на связанного мужчину, хмыкнул и последовал за своим товарищем. Женщина протянула руку к столу, рядом с которым остановилась, взяла нож и направилась к всаднику, повиливая бедрами. Пленник прищурился, оценивая разбойницу. Должно быть, когда-то давно, в другой своей жизни, она была миленькой, может, даже красивой, но сейчас перед ним была вульгарная потасканная баба, от былой красоте которой напоминали разве что изящные дуги бровей.
Женщина остановилась перед мужчиной, глядя на него сверху вниз. На губах ее появилась кривоватая ухмылка, и разбойница опустилась на колени. Острие ножа уперлось пленнику в грудь.
— Ты красив, — сказала она.
Всадник насмешливо изломил бровь, ничего не ответив женщине.
— И, наверное, горячий, — нож скользнул ниже, теперь упираясь в пах пленнику. — Я люблю красивых и горячих жеребцов.
Мужчина остался равнодушен, и к ее словам, и к ножу, спустившемуся еще немного ниже. Он продолжал смотреть в лицо женщине. Она придвинулась ближе, вторгаясь между мужских ног. Ладонь разбойницы легла на щеку пленника, и он не стал сдерживать гримасу брезгливости. Глаза женщины сверкнули злостью, и острие ножа тут же переместилось к шее всадника.
Она замычала, дернулась, но не сумела освободиться. Мычание перешло в визг, и по ее подбородку хлынула кровь. Нож вывалился из ослабевших пальцев, громко ударившись об пол. Пленник согнул ногу и откинул от себя стонущую женщину и сплюнул кусок ее языка. После облизал губы, сплюнул, вновь брезгливо поморщившись.
— Тварь, — коротко произнес он, передернув плечами.
Она все еще лежала на полу, поскуливая, когда дверь открылась, и в дом вошел невысокий худой старик. Он остановился на пороге, разглядывая пленника, затем перевел взгляд на разбойницу и сплюнул.
— Доигралась, — отметил главарь ватаги, подходя ближе и рассматривая брошенный нож, ошметок языка, кровь. После перевел взгляд на женщину и пнул ее, рявкнув: — Скройся!
— Ы-ым, — завыла разбойница. — Ы-ым.
Дрим — понял пленник, с интересом рассматривая жесткие черты лица незнакомца. Он любил быть жестоким, это мужчина тоже понял, еще больше преисполняясь интересом. Всадник проследил за тем, как Дрим поднял нож, после склонился над разбойницей, ухватил ее за волосы, задирая голову, и перерезал горло, то ли из желания прекратить ее мучения, то ли избавляясь от калеки. Затем снова повернулся к пленнику.
— Кто таков? — спросил главарь. — То, что из лордов, вижу. Имя. И не вздумай юлить, я язык-то быстро развяжу.
— А я откушу, — ухмыльнулся всадник.
— Имя!
— Лорд Эрхольд Дархэйм, — не стал упрямиться пленник, и в глазах его мелькнула издевка.
Дрим удовлетворенно кивнул и отошел, но вскоре вернулся, держа в руках грубо сколоченный стул. Сдвинул ногой тело разбойницы и, поставив на освободившееся место стул спинкой вперед, оседлал его. Мутноватые светло-карие глаза, не лишенные, проницательности, впились в лицо Дархэйму, тот спокойно выдержал взгляд главаря ватаги, даже вопросительно приподнял бровь.
— Хочешь знать — богат ли я? — полюбопытствовал полувиллиан.
— И так вижу, что не бедствуешь, — усмехнулся Дрим и добавил: — Ты мне не нравишься. Мое чутье редко ошибается, а оно говорит мне, что с тобой не стоит связываться. Я своего издалека узнаю. Зверь ты, как я зверь.
— Ошибаешься, старик, — усмехнулся Эрхольд, — я намного страшнее.
— Да, не стоит с тобой связываться, — все еще задумчиво сказал разбойник.
Он посмотрел на нож, снова валявшийся на полу, Дархэйм проследил за его взглядом.
— Решил убить?
— Да, так будет лучше всего, — ответил Дрим. — Не нравишься ты мне, сильно не нравишься.
Главарь ватаги поднялся со стула, наклонился, чтобы поднять нож, и вскрикнул, когда по полу к нему метнулась черная тень. Она змеей оплела запястье и вздернула руку кверху, вонзаясь ледяным холодом сквозь кожу. Дрим зашипел и вскинул глаза на пленника, тут же содрогнувшись от его издевательской ухмылки.
— Ты прав, старик, — заговорил Дархэйм, — убить меня было бы лучше для всех, но беда в том, что я умирать не собираюсь. А вот тебе пора пришла. Прощай, Дрим, — на мгновение замолчал, но все-таки закончил: — Будет больно.