Наследница из Гайд-Парка
Шрифт:
Его руки сняли с нее ночную сорочку. Его прикосновение было легким, как прикосновение шелка. По коже пробежала дрожь. Триста закрыла глаза и откинула назад голову, отдавая себя всецело в его власть.
– Роман, – прошептала она, и он ответил ей тем, что произнес ее имя низким, едва различимым голосом.
Его рот опустился в изгиб ее шеи, прямо под ухом. Его рука, такая легкая, такая волнующая, прошла по линии ее груди, когда его язык легко коснулся рта. Оттого, что делали его руки, она задохнулась и так обессилела, что едва могла
Она протянула к нему руку, и он взял ее. Потом он положил ее на спину. Единственное, что можно было услышать в темноте, было его дыхание и скрип обтянутого полотном матраса. Ее спина коснулась грубого материала. Он был таким холодным, что у нее захватило дух. Но его дыхание грело ее кожу. Когда Роман стянул с себя одежду, ее буквально обдало жаром от его тела.
Он начал языком ласкать ее тело, спускаясь все ниже и ниже, дотрагиваясь до нее, дразня ее, возбуждая. Она с трудом задышала и выгнулась под его тяжестью. Когда его рот коснулся ее кожи, она испытала невыразимое наслаждение и снова выгнулась.
Словно взлетев в неведомые сферы, она почувствовала, как он подвинулся, ощутила его горячую твердую плоть у своего паха. У нее стали путаться мысли.
Триста села в кровати, удивив его. Он был застигнут врасплох, и когда она ткнула его в грудь своей слабой рукой, он от неожиданности упал на спину.
Она оседлала его, глядя вниз на красивые очертания его тела, на крупные, мощные и такие соблазнительные мышцы. А потом откинулась назад, положив руки на его бедра. Теперь Роман с восхищением мог видеть ее всю.
Что сделало ее столь откровенной, она не знала, но была уверена, что поступила правильно. Она теперь имела женскую власть, волю пробуждать в мужчине чувственность. Роман пробормотал что-то, но она не разобрала. В его голосе слышалось нетерпение.
Нет, она хотела испытать все, о чем раньше запрещала себе и думать.
Она опустила руки на его бедра, и Роман издал приглушенный стон. Ей понравилось, что он не пытается остановить ее. Он протянул к ней руки, но она отвела их.
Потом она взяла двумя руками его плоть, сжала ее, и он выгнулся, издав приглушенный возглас.
Она поднялась, и его руки обняли ее бедра – как было раньше, когда он хотел войти в нее. Но Триста отстранилась, и его руки застыли в воздухе – он не понял, что она хочет сделать.
Согнувшись, она прижалась ртом к его коже выше пупка. Потом стала целовать его кожу все ниже и ниже. От этого он чуть не упал с кровати. Это доставило ему немыслимое наслаждение.
– Внутри тебя, – сказал он. Его сильные руки помогли им изменить позицию, после чего он сразу вошел в нее грубым, но показавшимся ей восхитительным толчком. Ее пальцы с силой вонзились в плотные мускулы его спины. Он с восхищением смотрел на нее, и она видела восторг и блаженство на его лице.
Потом он переместился в более удобное положение, и она прильнула к его боку. Он погладил ее, и в этой ласке была пронзительная нежность. Закрыв
– Что? – пробормотал он.
В ее памяти всплывали воспоминания о прошлом, о минутах любви. Это уже не доставляло ей сердечной боли. Все плохое ушло в небытие. И она внезапно стала вспоминать все хорошее, что было в её жизни.
Глава 18
– Мы до сих пор легко умещаемся в этой кровати, – тихо проговорила Триста.
Роман пожал плечами:
– Но не очень удобно.
– Зато уютно, – ответила она.
– Да, здесь есть свои преимущества.
Она рассмеялась, но затем посерьезнела:
– Моя кровать более удобна.
Он уронил голову ей на плечо, больно уязвленный.
– О Боже, но это так унизительно. Я не могу заставить себя прийти в твою комнату.
Она поднялась на локте, чтобы посмотреть на него.
– Что?
Он сжал губы, словно в смущении.
– Эта комната так...
– Поняла. Я тоже не люблю ее.
– Почему ты этого мне не сказала?
– Ты был так убежден, что я должна остаться в ней. В комнате хозяйки и все такое.
– Но я думал, что эта комната тебе понравится. Там чудесный вид и просторный шкаф для одежды.
– Ну... это достаточно хорошая комната...
– Достаточно хорошая? Боже, женщина, этот дом стоит целое состояние. Я хорошо знаю это, поскольку многие годы за него плачу.
Она вздохнула:
– Он очень богат, элегантен и построен с большим вкусом. Но это так... так... – Триста нетерпеливо махнула рукой, подбирая слова. – Она красная, – наконец произнесла она.
– Хорошо. Красный – это королевский цвет. Красный – значит дорогой.
– Пестрая, – выбрала она более удачное слово.
– Если я оставлю эту комнату пустой, у меня будет такое чувство, словно я выброшу из памяти мать. Это было ее место, это единственная комната, где она жила, и я...
– Роман, – произнесла она, опираясь на локоть, чтобы иметь возможность смотреть ему в лицо, – ты только что сказал, что не можешь ступить в ее комнату. Зачем тебе все эти неприятные воспоминания? С ними нужно покончить.
Он отвел глаза и тяжело вздохнул:
– Мне не хотелось бы ее ненавидеть. Я желал ее любить. Иногда я думал, что мне это удалось.
– Конечно, ведь она была твоей матерью.
– Если бы она была лучше, отец переехал бы домой и оставался в нем постоянно.
– Я знаю, как сильно ты восхищался своим отцом.
– Слишком сильно.
– Почему слишком?
Он долго молчал.
– Потому что он очень дорого мне стоил. Он мне стоил тебя, а ты была для меня всем. – Наступила продолжительная пауза. – Когда я был мальчиком, я убегал из дома с твердой решимостью не возвращаться обратно. Но ты каждый раз приводила меня обратно. Я думал: «Что Триста делает? Она скучает без меня? Она не выносит колкостей Грейс!» И я возвращался.