Наследница ведьм
Шрифт:
– Джулиен, почему ты называешь егозлым демоном? У нас в доме все говорят, что этот дух подчиняется тебе. Я слышала, как Тобиас говорил об этом Уокеру. Потом они то же самое сказали мне, предварительно поведав о том, что Кортланд был моим отцом. «Лэшер был рабом Джулиена и Мэри-Бет в области магии, – заявили они. – Он всегда готов исполнить любое их желание».
Джулиен покачал головой. Их разговор проходил под звуки неаполитанской песенки.
– Лэшер – это зло. Заруби эти слова себе на носу, детка. Причем самое страшное и опасное из всего имевшегося
Эвелин ненавидела его повторять. Строки этого стиха, казалось, срывались с ее уст помимо ее воли, словно она была виктролой, которой кто-то касался своей невидимой иглой. Они лились, как песня, смысла которой она сама не понимала Слова ее стихотворного пророчества, которые в свое время весьма напугали Карлотту, также приводили в большое замешательство и Джулиена Он повторял их вновь и вновь много месяцев подряд.
Даже в преклонные годы, когда его густые волнистые волосы совсем побелели, он был еще крепким и энергичным. Эвелин не могла забыть его светящихся умом глаз, которые, сколько она помнила, всегда смотрели на нее. Джулиен никогда не страдал ни старческой слепотой, ни глухотой. Возможно, что здоровье тела и бодрость духа ему помогали поддерживать многочисленные любовницы.
– Скоро я умру, – сказал он ей однажды, обхватив своей мягкой сухой рукой ее сложенные вместе кисти. – Умру, как умирают все в этом мире. С этим ничего не поделаешь.
О, какой это был чудесный год, чудесные несколько месяцев!
Она не переставала удивляться тому, каким молодым он предстал перед ней в видении в свой предсмертный час. Ведь она явственно слышала, как он звал ее, стоя под проливным дождем под окном. А когда выглянула, то увидела его во всей красе – бодрого, красивого, светящегося счастьем. Он держал за уздечку лошадь. «Au revoir, ma cherie», – молвил он.
После смерти Джулиен стал являться ей почти беспрестанно. Его образ мелькал перед ее взором, подобно кратковременной вспышке. То она видела его в проезжающем мимо трамвае, то на кладбище во время похорон Анты. Но везде эти явления выглядели очень правдоподобно. Эвелин могла поклясться, что на похоронах Стеллы она имела возможность лицезреть своего любимого не меньше секунды.
Может быть, благодаря этим видениям Эвелин смогла бросить откровенный вызов Карлотте, когда они вместе стояли между могилами?
– Все дело в музыке, не так ли? – Эвелин была не в силах справиться с дрожью. Далеко не каждый день ей приходилось делать подобные заявления. А ведь она, подстрекаемая ненавистью и печалью, отважилась не на что-нибудь, а на то, чтобы обвинить Карлотту в убийстве. – Без музыки тебе было не обойтись. Зря, что ли, так громко и неистово играл оркестр? Не иначе как для того, чтобы Лайонел смог приблизиться к Стелле и застрелить ее из пистолета. А тотоб этом ничего не узнал, не так ли? Для того чтобы сбить егос толку, ты включила музыку. Ведь ты прекрасно знала эту уловку. Джулиен поведал мне о ней. Ты обманула егопри помощи музыки. А значит, убила свою сестру.
– Уйди прочь от меня, ведьма, –
– Теперь я все про тебя знаю. Пусть твой братец сидит сейчас в смирительной рубашке, но настоящая убийца – это ты! Ты подвела его к этому шагу. Ты применила музыку. Потому что тебе была известна эта хитрость.
Ей потребовалось призвать в себе все силы, чтобы произнести эти слова. Но она должна была это сделать. Этого требовала любовь Стеллы. О, Стелла! Как Эвелин рыдала по ней, лежа в гордом одиночестве на их бывшей совместной кровати в маленькой квартире во Французском квартале и обнимая платье Стеллы! Стелла отдала ей свой жемчуг, и теперь его уже никто не найдет. После смерти Стеллы Эвелин ушла в себя и больше никогда не позволяла себе ощутить желание.
– Я дарю его тебе, голубушка, – сказала Стелла, отдавая жемчуг, – знаешь, я вправду этого хочу. Представляю, какой Карлотта закатила бы скандал, если бы вдруг пронюхала об этом. Она мне как-то раз категорически заявила о том, что я не имею права раздаривать фамильные ценности и вещи. Узнай она про то, что Джулиен велел тебе унести с собой виктролу, непременно забрала бы ее у тебя. Она только и делает, что описывает фамильное имущество. Не иначе как это станет ее основным занятием в аду. Будет следить, чтобы никто в чистилище не попал по ошибке. Или за тем, чтобы каждый получил по справедливости жара и огня. Она сущее чудовище. Боюсь, мы с тобой теперь не скоро свидимся, голубушка. Наверное, я все-таки уеду с этим англичанином из Таламаски.
– Ничего хорошего из этого не выйдет! – ответила ей Эвелин. – Мне за тебя страшно.
– Потанцуй сегодня вечером. Развлекись. Слышишь? Ты не сможешь носить мой жемчуг, если не будешь танцевать.
Это был их последний разговор. Вскоре Стеллы не стало. Лишь небольшая лужица крови, просочившейся на начищенный пол.
Позже Эвелин сказала Карлотте, что Стелла отдала ей жемчуг, но она оставила его в доме накануне трагической смерти. Больше к вопросу о жемчуге они ни разу не возвращались.
Много лет спустя Эвелин стали расспрашивать о жемчуге другие Мэйфейры. Однажды к ней даже пришла Лорен.
– Это бесценный жемчуг, – сказала она– Вы не помните, что с ним стало?
Даже молодой Райен, возлюбленный Гиффорд, был вынужден поднять этот неприятный вопрос.
– Старуха Эвелин, – сказал он, – тетя Карлотта все еще не успокоилась насчет жемчуга.
Хорошо еще, что Гиффорд последовала ее совету и ни разу не касалась больной темы, хотя и выглядела при этом весьма несчастной. Зря Эвелин вообще показала внучке жемчуг. Но надо отдать ей должное, Гиффорд ни разу не сказала о нем ни слова.
Впрочем, если бы не Гиффорд, бесценные жемчужины навсегда остались бы в стене. Ох уж эта Гиффорд. Мисс Благодетель! Мисс Надоеда! Но теперь драгоценности снова в стене. Хорошенькое дело! Они опять лежат в стене.
Значит, у Эвелин есть еще одна причина, ради которой ей нужно идти в дом на Первую улицу, причем идти медленно, но уверенно. Раз жемчуг тоже находится там, значит, она должна его забрать и отдать Моне, тем более что Роуан Мэйфейр пропала и, возможно, уже никогда не появится.