Наследница ведьм
Шрифт:
Сколько старинных домов исчезло с длинного бульвара, по которому шла Эвелин! И как это было печально! Величественные, с изысканным орнаментом, яркими ставнями и круглыми окнами, они были настоящим украшением улицы. И что же теперь люди возвели себе взамен? Убогие до смешного строения из штукатурки и клея, унылые и отвратительные до безобразия. И говорят еще, что это жилье предназначено, чтобы сдавать в аренду среднему классу. Кажется, люди совсем выжили из ума.
Надо было поручить это дело Моне, продолжала размышлять про себя Эвелин. Девочка знала в нем толк, заявляя, что современная архитектура переживает полный упадок. Не надо к гадалке ходить, чтобы понять, почему современные люди предпочитают старые дома Достаточно просто оглянуться вокруг.
– Знаешь, бабушка Эвелин, – как-то сказала ей девушка, – я подсчитала, что большая часть зданий за всю историю человечества была построена и снесена в промежутке между тысяча восемьсот шестидесятым и тысяча девятьсот шестидесятым годами. Возьмем, к примеру, города Европы. Дома Амстердама постройки семнадцатого века А теперь посмотрим на Нью-Йорк. Почти все строения на Пятой авеню новые. На целой улице почти нет зданий, возведенных в начале века Разве что особняк Фрик. По крайней мере, больше я ничего не могу припомнить. Правда, я толком не видела Нью-Йорка, потому что меня туда возила тетушка Гиффорд. А она вовсе не склонна к тому, чтобы рассматривать древние строения. Мне вообще показалось, что она привезла меня туда, чтобы походить по магазинам Во всяком случае, только этим мы и занимались.
Эвелин была с ней вполне солидарна, хотя вслух в этом не призналась. В конце концов, она всегда соглашалась с Моной, но никогда не говорила об этом.
С Моной было все по-другому. Прежде чем компьютер полностью завладел мыслями девушки, бабушка Эвелин была для нее своего рода отдушиной. Она всегда ее внимательно слушала, и ей не требовалось ничего своей правнучке отвечать. Девочка для нее была сущим сокровищем. Она любила подолгу с ней болтать, с виртуозной скоростью перескакивая с одной темы на другую. Почему бы теперь, когда Гиффорд не стало, Старухе Эвелин не заговорить с Моной во время их совместных посиделок? Теперь они даже смогут вместе слушать виктролу. К тому же Мона теперь станет обладательницей жемчуга. Да, он наконец украсит ее стройную шейку.
И вновь Старуху Эвелин пронзила ужасная и горькая печаль. Нет больше на свете Гиффорд с ее вечно изможденным лицом и перепуганными насмерть глазами. Нет ее внучки, вечно рассуждающей приглушенным тоном о совести и праведности. Нет свидетельницы падения Алисии. Никто никогда не увидит ужаса во взоре Гиффорд, взирающей на смерть своей сестры. Никто не будет больше с укором наблюдать за всеми ними.
Интересно, это все еще тот же самый бульвар или какой-то другой? Нет, конечно, тот самый, и она, несомненно, скоро дойдет до угла Вашингтон-авеню. Но из-за множества новостроек она чуть было не решила, что сбилась с пути.
Жизнь стала такой шумной, такой жестокой. Мусороуборочные машины стали работать с невообразимым воем, грузовики – греметь так, что из-за них больше ничего не слышно. Теперь на улице не встретишь торговцев бананами и продавцов мороженого. В дома, как прежде, больше не приходят трубочисты, а пожилые женщины не разносят чернику. Лаура Ли в страданиях умерла. Дейрдре сошла с ума. Ее дочь Роуан, опоздав всего на день, не застала мать в живых. Затем случилось нечто страшное на Рождество – событие, которое никто не хотел обсуждать и после которого Роуан Мэйфейр бесследно исчезла.
А вдруг Роуан Мэйфейр вместе со своим подозрительным компаньоном прихватили виктролу с пластинками с собой? Нет, Гиффорд уверяла бабушку Эвелин, что этого не произошло. У ее внучки все было под контролем. В случае необходимости Гиффорд перепрятала бы их в более надежное место.
Гиффорд воспользовалась тем же самым тайником, что и Стелла Она узнала о нем от самой бабушки Эвелин. Зря она расточала словесные богатства на Алисию и Гиффорд, рассказывая свои истории, стихи и песни. Они оказались лишь связующими звеньями цепи, ведущей к истинной драгоценности, которой была Мона.
– Никто их не найдет, бабушка Эвелин, – заверила ее Гиффорд. – Яположила жемчуг на старое место. В тот самый тайник, который в библиотеке. Там же находится и виктрола. Теперь все это хозяйство будет всегда в полной безопасности.
Гиффорд Мэйфейр, эта деревенская по своей сути женщина, отважилась на то, чтобы ночью проникнуть в мрачный дом и спрятать в нем вещи. Любопытно, не повстречала ли она во время своего посещения того,о котором говорят?
– Их никогда не найдут. Они так и сгинут вместе с домом, но никто их не найдет, – уверяла Старуху Эвелин Гиффорд. – Ты знаешь, о чем я говорю. Ты сама показала мне это место тогда, когда мы с тобой были в библиотеке.
– Ты насмехаешься надо мной, злая девчонка.
Но Эвелин в самом деле показывала Гиффорд секретную нишу в стене, когда ее внучка была совсем ребенком. Случилось это в день похорон Лауры Ли. Должно быть, это был последний раз, когда Карлотта открыла перед ними дом.
Шел тысяча девятьсот шестидесятый год. Дейрдре уже была очень больна. Отлученная от своего ребенка, она надолго угодила в больницу. К тому времени прошел год с тех пор, как умер Кортланд.
Карлотта всегда жалела Лауру Ли – жалела исключительно за то, что Старуха Эвелин оказалась ее матерью. Кроме того, Дорогуша Милли и Белл не раз уговаривали Карлотту привести Эвелин с дочерью в фамильный особняк. Карлотта же всегда смотрела на Эвелин с грустью. Всегда пыталась ее ненавидеть, но на самом деле испытывала к ней жалость, потому что та похоронила дочь, a еще потому, что после смерти Стеллы Эвелин заживо похоронила и себя.
– Ты вполне вправе привести сюда это семейство, – сказала как-то Дорогуша Милли, и Карлотта не посмела ей возразить.
– Ну конечно, – подхватила Белл, которая всегда знала, что Лаура Ли была ребенком Джулиена. Об этом знали все. – Как же иначе? – не унималась милая девушка, обращаясь к Эвелин и ее дочери. – Поедемте вместе с нами домой.
Зачем она пошла? Вероятно, за тем, чтобы снова увидеть дом Джулиена. Возможно, она надеялась незаметно проскользнуть в библиотеку, чтобы убедиться, что жемчуг по-прежнему на месте и никто его не нашел.