Наследник чародея. Школяр. Книга первая
Шрифт:
У меня же сложилось впечатление, что все эти мои ответы насчет моего здоровья ему, в принципе, и не нужны, что всё это так, для затравки беседы, для отвода глаз. Ну, не ощущал я, чтобы его так сильно интересовало моё состояние.
— Всё хорошо, — нейтрально ответил я. — Жив, здоров.
— Это радует, — задумчиво заметил Захар Петрович. — Что всё хорошо…
— Я вас не задерживаю, — он взглянул в сторону Сергея Николаевича. Тот кивнул и вышел.
— Это хорошо, — повторил Захар Петрович. Старичок (а кем же он мне еще казался?) встал, обошел стол,
Пару, может, дольше, минут мы молчали. Врач то ли не решался заговорить, то ли изучал меня, буквально сверля взглядом. А мне и сказать было нечего. Он меня пригласил к себе, не я его, в конце концов!
Я уж, честно говоря, хотел на него слегка надавить магией Разума, благо Гесер пару конструктов показал-смоделировал — подчинения и правды. Особо магией Разума он со мной не занимался, разве что с основами ознакомил да несколько конструктов продемонстрировал, парочку заставил заучить.
Я изобразил на лице честно-благородно-придурковатый вид, уставившись собеседнику в переносицу. Захар Петрович сдался первым, опустил взгляд и выдал:
— Понимаешь, я догадываюсь, что ты обладаешь определенными способностями. Причем, такими, которые не поддаются научному объяснению. Так, не перебивай, молчи!
Он нервно встал, вытащил из кармана белого халата пачку «Родопи», выбил одну сигарету, сунул в рот, прикурил от спичек. Выпустив клуб дыма в потолок, он повернулся ко мне и продолжил:
— Сначала твоё внезапное выздоровление, когда у тебя фактически не было шансов выжить. Далее: все дети вокруг тебя выздоравливают, причем от таких болезней, которые считаются неизлечимыми. И, наконец, неожиданно резко выздоравливает твоя мать.
Я молчал. Он затушил сигарету в пепельнице, сел напротив:
— Если первые два случая связать непосредственно с тобой было нереально, то вот третий всё расставил по своим местам.
Я пожал плечами, предпочитая отмолчаться. Молчание — оно, как говорится, золото… А тут еще реально запахло тем, о чём мне всё время твердил Гесер.
Не выдержав, Захар Петрович снова заговорил:
— Я не знаю, как ты это делаешь, но ты должен помочь…
Он резко замолчал. Я осторожно ответил, тщательно взвешивая каждое слово:
— Всё это интересно, Захар Петрович. Но я не понимаю, причём здесь я, и что я кому-то должен? Кому я что-то успел задолжать?
— Там в палатах лежат больные дети! — резко ответил Захар Петрович, повышая голос. — Мы тебя вылечили, ты должен нам помочь вылечить их! Дети… Там 7-летняя девочка с лейкемией лежит. Переломы голеней. Состояние вроде бы стабилизировалось, но…
Он замолчал, словно ему не хватало воздуха.
— Она продолжает умирать…
Поначалу я был просто взбешен от логики этого врача: мы тебя вылечили, а ты должен помочь вылечить! То есть, это они меня вылечили. Не я сам. А других вылечить они, как меня, они не могут. Сюр какой-то! Да еще он попытался наорать на меня. На меня ни maman, ни батя никогда голос не повышали!
Но вот после его сообщения о девочке я сразу сдулся. Просто представил
— Захар Петрович, — я попытался привести последний аргумент. — Вы сегодня после работы пойдете домой. Так?
Завотделением, соглашаясь со мной, кивнул головой.
— А я куда пойду? — усмехнулся я. — Вы об этом подумали? В подвал или палату секретного научно-медицинского центра, где койка к полу прикручивается. Чтоб там надо мной всякие опыты ставили с целью узнать, как это у меня получается. Тогда я уже никаких детей лечить не буду. При благоприятном раскладе всяких чиновников… Или не так?
— А там на весах жизнь ребенка, — Захар Петрович встал, открыл окно, опять достал пачку сигарет. — Ей осталось жить всего 2–3 дня. Хочешь на неё посмотреть?
Он посмотрел на меня, кисло улыбнулся, отвернулся, закурил.
— Ей уже никто не поможет. Может, всё-таки попробуешь?
Я задумался. Хитрющий старикан бил, что называется, ниже пояса. Отказаться я уже не мог.
— Мне надо подумать, — сказал я. — Сосредоточиться. Вы можете меня оставить минут на 5–10? И не мешать мне?
— Здесь или где? — Захар Петрович с живостью обернулся. — Ты поможешь?
— Мне надо настроиться, — я говорил ровно, не поднимая глаз, уже приняв решение. — Побыть одному, чтобы никто не мешал. Лучше всего здесь.
Я встал, подошел к врачу вплотную:
— Выйдите, пожалуйста, постойте за дверью, чтобы никто сюда не зашел.
Врач пожал плечами.
— Это важно, — повторил я. Захар Петрович пожал плечами, подошел к двери, обернулся, спросил на всякий случай:
— Ну, я пошел?
Я кивнул ему. Дождавшись, когда он закроет дверь, пересел в кресло, откинулся, привычно вошел в астрал.
* * *
— Молодец, что догадался!
Я снова очутился в учебном классе с одной партой и учительским столом, за которым одетый в костюм-тройку, белую рубашку и темно-синий галстук (ну, вылитый наш учитель истории!) восседал Герис.
— Я думаю, что с этой болезнью ты не справишься, — сообщил он. — Поэтому правильно сделал, что обратился ко мне. Долго обсуждать не будем. Сделаем так: ты заходишь в палату к пациентке, входишь в астрал. Дальше всё сделаем вместе вдвоём. И для тебя лишний урок будет.
— Это ещё не всё.
Герис встал из-за стола, сунул руки в карманы (я снова вспомнил про нашего учителя истории — его стиль, его манеры — один к одному!).
— Мне категорически не нравится поведение этого Захара Петровича! — сообщил он, наклоняясь ко мне. — Лечение маленькой девочки, это не единственная цель, которую он преследует. Более того, я подозреваю, что это его не главная цель! Понял меня?
* * *
Я встал, открыл дверь. Заведующий отделением сидел на стуле прямо у порога.