Наследник чародея. Школяр. Книга первая
Шрифт:
— У вас есть белый халат, шапочка, маска? — поинтересовался я. — Пойдем с вами, но только вдвоём. Больше никого быть не должно. И никто не должен знать о моём участии!
Палата Оксанки — так звали эту маленькую пациентку — находилась в самом конце коридора, напротив грузового лифта. Кроме неё, в комнате лежала еще одна девчушка — кровать напротив была застелена, но измята. Соседка, которая лежала вместе с ней отсутствовала, очевидно, где-то гуляла. Но это было и к лучшему.
Маленькая, бледная, даже на вид, какая-то прозрачная Оксана
— У неё перелом обеих голеней, — тихо шепотом пояснил Захар Петрович. — поэтому и определили к нам.
Рядом с кроватью стояла стойка под капельницу, на стуле у изголовья лежали детские книжки. Девочка посмотрела на Захара Петровича, на меня, наряженного в белый халат, колпак, похожий на поварской, марлевую маску-повязку, и едва слышно спокойно спросила:
— Я сегодня умру?
Я поперхнулся, а Захар Петрович нахмурился.
— Нет, ты сегодня поправишься! — твердо ответил я.
— Захар Петрович! — я повернулся к завотделением. — Надо подготовить капельницу с глюкозой, еды побольше, но такой, не тяжелой.
Он лихорадочно закивал головой.
— И никого в палату не пускайте, пока я не выйду.
— Хорошо! Мне в коридоре подождать?
— Да, лучше так…
Я дождался, когда Захар Петрович выйдет, плотно закрыл дверь палаты, сел на стул возле девчушки, смахнув книжки на соседнюю кровать, улыбнулся ей:
— Ну, Ксюшка, давай лечиться!
* * *
Я вышел из астрала, встал, пошатнулся, ухватился за спинку кровати, опасаясь упасть.
Меня колбасило не по-детски, всё тело била дрожь, рубашка под халатом промокла насквозь. Я, шатаясь, подошел к двери, сорвал марлевую повязку с лица, вытер пот, открыл дверь:
— Заходите!
Оксана по-прежнему лежала в кровати, бледная, худющая, но с блестящими глазёнками, и улыбалась. Улыбалась!
Захар Петрович первым прорвался к ней, выговорив только:
— Ты как?
— У меня ничего не болит, — сообщила девочка. — Кушать очень хочется…
— Кормите её! — сказал я, опираясь на стену. — Побольше! Сначала бульон.
Стоять было тяжеловато. Кружилась голова, ноги подгибались.
— Пошли! — скомандовал я заведующему. И он меня вдруг безропотно послушался. Мы дошли до кабинета. Я сразу же рухнул в кресло, прикрыл глаза.
— Можно чаю? Только очень сладкого.
— Ага! — Захар Петрович, несмотря на возраст, достаточно быстро выскочил из кабинета. — Сейчас!
Снова хлопнула дверь. Мне в руки сунули теплый стакан. Я автоматически сделал глоток, сморщился и открыл глаза. Напиток в стакане напоминал чай весьма отдаленно. Подкрашенная едва сладкая теплая водичка.
— Это чай? — саркастически хмыкнул я, протягивая стакан Захару Петровичу обратно. — Это
Захар Петрович взял стакан из моих рук, зачем-то взглянул через него на свет, потом чуть отхлебнул, поморщился.
— В столовой из общего чайника налил, — виновато сообщил он.
— Оксану кормить сегодня только бульоном, — сказал я. — Поставить капельницу с глюкозой. Завтра мясом до упора. Никакой манки, перловки, макарон, картошки. Куриное мясо, вареная рыба, яйца, хорошо бы холодец. Иначе она умрёт. И уже не из-за болезни. У её организма исчерпаны все резервы.
Захар Петрович снял очки, протёр их, близоруко щурясь в мою сторону:
— Так вы её вылечили?
Он стал меня называть на «вы»? Надо же!
— Теперь ей нужен уход и усиленное питание! — я не стал отвечать на вопрос. — Всё зависит только от вас.
Я встал. Тошнота и головокружение стали слабее. Я обратил внимание, что заведующий отделением почему-то стал прятать взгляд, избегая смотреть мне в глаза. Потом вдруг ни с того, ни с сего стал перекладывать бумаги на столе. Подозрения росли. Картинка стала складываться. Щелчок пальцами, и в Захара Петровича полетел конструкт-заклинание подчинения.
— Кому ты собрался сейчас звонить? — наугад спросил я.
— Моему куратору старшему лейтенанту КГБ Ершову. Захар Петрович вытянулся, глаза пугающе остекленели, голос стал равнодушно безжизненным. Честно говоря, я испугался — первый раз видел действие конструкта подчинения наяву. В Астрале, на занятиях всё же совсем не то. Но, несмотря ни на что, допрос продолжил:
— Ершов знает про меня?
— Нет. Это была его идея: проверить каждого путем эксперимента, предложить вылечить смертельно больного ребенка. Ты оказался первым.
— То есть, он не знает, что…- я запнулся, подбирая подходящие слова, — у меня есть определенные способности?
— Нет.
— Понятно, — я кивнул головой. Мне было обидно: я ведь практически поверил старенькому доктору, который болел душой за умирающую девочку. А у него совсем другие цели были. М-да, если б не Герис с его порой параноидальной подозрительностью…
— Что известно про меня?
— Только то, что ты был травмирован, быстро вылечился. Недавно была травмирована твоя мать, которая также быстро вылечилась после твоего посещения.
Захар Петрович докладывал четко рублеными фразами совершенно равнодушным ровным тоном, словно робот.
— Я тебе приказываю, — немного подумав, сказал я. — Как только выйду за дверь кабинета, ты про моё участие в лечении Оксаны забудешь. Ершову скажешь, что она сама поправилась. А вы ошиблись в постановке диагноза. Девочку усиленно кормить, как я сказал!
Я вышел за дверь, бросив в старенького врача отмену действия конструкта — простенькое универсальное заклинание, разрушающее структуру любого действующего конструкта. Хотелось, конечно, наказать его чем-нибудь подленьким, вроде поносом. Не надолго, скажем, на сутки. Но я воздержался.