Наследник фараона
Шрифт:
Тогда фараон Эхнатон издал ужасный вопль; священная болезнь обуяла его, и он упал без чувств на балконе. Стражники хотели прогнать этих несчастных, но они отчаянно сопротивлялись. Их кровь текла по камням внутреннего двора, а тела были брошены в реку. Нефертити и Меритатон, больная Мекетатон и маленькая Анксенатон наблюдали все это с балкона и уже никогда не могли этого забыть. Вот тогда они впервые увидели, что несет с собой война — муки и смерть.
Я велел обернуть фараона мокрой тканью, а когда он пришел в себя, дал ему успокоительное, ибо приступ был так жесток, что я боялся за его жизнь. Он спал, но когда проснулся, лицо его было серым, а глаза красными.
— Синухе, друг мой, мы должны положить этому конец. Хоремхеб говорит, что ты знаешь
Я решительно запротестовал:
— Фараон Эхнатон, пошли свое золото Хоремхебу, и он быстро купит мир с помощью копий и колесниц, и тогда Египту не придется испытать бесчестья.
Он схватился за голову.
— Во имя Атона, Синухе! Не можешь же ты не видеть, что ненависть множит ненависть, месть сеет месть, а кровь порождает кровь, и мы все утонем в крови. Разве жертвам легче, если месть за них умножает жертвы? Эти слова о бесчестье — только предрассудок. Повелеваю тебе: отправляйся к Азиру и купи мне мир.
Я был ошеломлен.
— Фараон Эхнатон, враги выколют мне глаза и вырвут язык, не дав приблизиться к Азиру и поговорить с ним, и его дружба ничем не поможет нам, ибо он, конечно, уже забыл о ней. Я не привык к тяготам войны, которых очень боюсь. Нот мои плохо гнутся, я уже не могу быстро двигаться и не умею говорить так гладко, как другие, кого с детства приучали лгать и кто теперь служит тебе при чужеземных дворах. Поищи кого-нибудь еще, если хочешь купить мир.
Он упорно настаивал:
— Делай, как я приказываю тебе. Фараон сказал.
Но я видел беженцев у него во дворе. Видел их разбитые рты, их пустые глазницы и обрубки вместо рук. Я ни за что не хотел ехать и поспешил домой, намереваясь улечься в постель и сказаться больным, пока фараон не позабудет об этой своей причуде.
По пути я повстречал моего слугу, который сказал мне с некоторым недоумением:
— Хорошо, что ты пришел, мой господин Синухе, ибо корабль, только что прибывший из Фив, доставил женщину по имени Мехунефер, которая утверждает, что она — твой друг. Она ждет тебя дома, разодетая, как невеста, и дом благоухает ее притираниями.
Я поспешно повернулся и побежал к золотому дворцу.
— Будь по-твоему, фараон. Я еду в Сирию, и пусть моя кровь будет на твоей совести. Но если уж я должен ехать, позволь мне отправиться тотчас же. Вели своим писцам приготовить нужные таблички, подтверждающие мое звание и полномочия, ибо Азиру весьма почитает таблички.
Пока писцы занимались этим делом, я поспешил в мастерскую моего друга Тутмеса. Я уже знал, что он занимается скульптурой в Ахетатоне. Он — мой друг и не оставит меня в час нужды. Он только что завершил работу над статуей Хоремхеба, которую намеревались установить в Хетнетсуте, на родине полководца. Сделанная из коричневого песчаника, она была выполнена в новой манере, очень жизнеподобной, хотя, на мой взгляд, Тутмес преувеличил объем мускулов руки и ширину груди, так что Хоремхеб походил скорее на борца, а не на военачальника фараона.
Но таково уж было правило этого нового искусства — преувеличивать все даже до уродства, дабы не пренебрегать правдой. Тутмес обтер изображение мокрой тряпкой, чтобы показать мне, как чудесно блестят мышцы Хоремхеба и как хорошо цвет камня соответствует цвету его кожи.
Он сказал мне:
— Я думаю доехать с тобой до Хетнетсута и взять с собой эту статую, дабы не сомневаться, что ее поставят в храме так, как подобает положению Хоремхеба и моему собственному. Да, я отправлюсь с тобой, Синухе, и пусть речной ветер выдует из моей головы винные пары Ахетатона. У меня уже дрожат руки от тяжести молотка и резца, и лихорадка точит мое сердце.
Писцы принесли мне глиняные таблички и передали благословения фараона; когда же статую Хоремхеба доставили на борт, мы отплыли вниз по реке. Мой слуга получил приказ сказать Мехунефер, что я отправился на войну в Сирию и там погиб. Я чувствовал, что это не такая уж и неправда, ибо, конечно, боялся умереть страшной смертью в этом путешествии. Затем я велел слуге посадить Мехунефер на любой корабль, отплывающий в Фивы, со всей должной почтительностью, а если придется, то и силой.
— Ибо, — сказал я, — если вопреки всем ожиданиям я вернусь и найду Мехунефер в своем доме, то прикажу наказать плетьми всех моих рабов и слуг и отрезать им уши и носы и отправлю их в рудники до конца жизни.
Слуга посмотрел мне в глаза и, увидев, что я не шучу, очень испугался и обещал исполнить мои распоряжения. Облегчив таким образом душу, я отплыл с Тутмесом вниз по реке. Уверенные, что я непременно погибну от рук людей Азиру и хеттов, мы не жалели вина. Тутмес заявил, что не принято жалеть вино, отправляясь на войну; и он, рожденный в казармах, имел полное право это утверждать.
Книга XII
Водяные часы отсчитывают время
1
В Мемфисе Хоремхеб принял меня со всеми почестями, подобающими моему положению, но как только мы остались одни, он начал хлопать себя плетью по ногам и нетерпеливо спросил:
— Какой дурной ветер занес тебя посланником фараона и какая новая блажь родилась в его голове?
Я сказал ему, что мне поручено отправиться в Сирию и купить мир с Азиру любой ценой. В ответ на это Хоремхеб выругался.
— Разве я не опасался, что он разрушит все планы, которые я вынашивал так заботливо и с таким трудом? Знай же, что благодаря мне Газа все еще в наших руках, так что Египет пока удерживает хоть это укрепление в Сирии для военных действий. Кроме того, подарками и угрозами я вынудил критскую боевую флотилию охранять наши морские пути в Газу, но здесь отчасти замешаны и собственные интересы Крита, поскольку объединенная, сильная и независимая Сирия угрожала бы его морскому превосходству. Знай также, что царю Азиру стоит большого труда сдерживать своих собственных союзников и многие сирийские города сейчас воюют между собой, поскольку египтяне уже изгнаны оттуда. Сирийцы, лишившиеся своих домов и имущества, объединились с силами партизан, которые охраняют пустыню от Газы до Таниса и теперь враждуют с отрадами Азиру. Я вооружил их египетским оружием, и много отважных египтян, бывших солдат и разбойников, беглых каторжников присоединились к ним. И, что важнее всего, хетты наконец обрушились на Митанни всей своей мощью; они истребили этот народ, и царства Митанни больше не существует. Эта победа удерживает там силы хеттов. Вавилон обеспокоен и снаряжает отряды для защиты своих границ, и у хеттов теперь нет времени по-настоящему поддержать Азиру. Азиру же, если у него достанет ума, уйдет от них в страхе после их победы над Митанни, которая была для Сирии щитом, охраняющим ее от хеттов. Мир, предлагаемый фараоном, будет самым желанным, ибо даст ему время укрепиться и осмотреться. Дай мне полгода или даже меньше, и я куплю почетный мир для Египта; я заставлю Азиру устрашиться богов Египта, и мне помогут в этом звенящие стрелы и грохочущие колесницы.
Но я возразил:
— Ты не можешь затеять войну, Хоремхеб, ибо фараон запретил это и не даст тебе золота для этой цели.
— Плевать мне на его золото! Я занимал направо и налево и сам обнищал, чтобы снарядить армию в Танис. Клянусь моим Соколом, Синухе! Не хочешь же ты все разрушить и отправиться в Сирию как миротворец?
Я сказал ему, что фараон дал уже мне свои распоряжения и снабдил меня всеми необходимыми табличками для заключения мира. Полезно было узнать, что сам Азиру желает его, ибо в таком случае он скорее пойдет на уступки.